Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

— Дома, — невольно повторил Олег. — Пошли.

Они пересекла площадь наискось и двинулись по одной из улиц — как раз в сторону крепости. Олег невольно рассматривал лица шедших навстречу людей — вроде бы самые обычные. Многие — да что там, большинство — внешне не отличались от горцев, но и у них в глазах была какая-то настороженно­сть ко всему и всем на свете, особенно легко читавшаяся мальчишкой, потому что он привык к таким глазам у себя в мире. Но встречались отталкивающе-неприятные лица, чисто физически неприятные: какие-то пятнистые, узколобые, широкоротые, у некоторых людей с такими лицами пальцы на руках име­ли одинаковую длину. Олег без объяснений понял — подарок от матери-приро­ды за помесь с хангарами, насильственную или добровольную. На хангаров бы­ли похожи и некоторые молодежные компании — но тут уж речь шла просто о прическе или элементах одежды. От таких чаще других Олег слышал брань и такие отличались особенно вызывающим поведением.

Прошли мимо роскошной церкви, возле которой сидело множество нищих. Из дверей густо пахло благовониями и слышалось величавое пение. — Олег краем глаза увидел ряды коленопреклоненных людей. Сразу за церковью два дома стояли в развалинах, там промелькнули две девчонки, одетых до ужаса знакомо: дутые куртки, лосины, сапоги на здоровенной подошве. Олег заме­тил, как одна из них подала подруге знак, и та быстрым движением положи­ла на обрез стены букет живых цветов. Обе тут же спрыгнули куда-то вглубь развалин и пропали. Мальчишка даже спрашивать не стал, зачем это — конечно, цветы предназначались тем, кто погиб тут во время восстания, раз­валины были свежие...

Прошли под здоровеным красочным плакатом, специально подсвеченным прожектором. Улыбающийся мальчик лет 10-12 ясными глазами смотрел на ул­ицу. Подпись глаголицей гласила:

ПРОГРАММА «ПЛАНИРОВАНИЕ СЕМЬИ»

ВСЯ ЛАСКА — ЕМУ ОДНОМУ!

Сразу после этого попался на глаза второй плакат, рекламировавший контрацепцию. Это был умело составленный коллаж, изображавший попрошайничающих, роющихся в отбросах, истощенных, голодных детей. Алые буквы словно кровоточили:

ЗАЧЕМ ЭТО ИМ ?!

Миновав целую цепочку магазинов, возле которых шныряли плохо одетые дети с блестящими глазами (как с плаката!), Олег и проводник перешли на другую сторону улицы и свернули в параллельную, такую же яркую и даже еще более людную. В одном из зданий Олег по неуловимым но ясным призна­кам узнал школу — наверное, у школ вообще какой-то особый запах и вид, может быть, даже одинаковый во всех частях Вселенной. Подъездную аллею тоже украшал плакат: парень обнимал девушку под надписью: «Позаботься о ней!» Ниже мельче было добавлено: «В вашем районе тоже есть пункт стери­лизации — живи сегодня!"

Это была реальность мира Олега, доведенная до абсурда, почти смешная... но люди вокруг были живыми, настоящими, вынужденными жить в этой ре­альности!

— Сюда, — указал проводник на переулок, похожий на щель, над которой тоже распростерся плакат: весьма цивилизованного вида хангар любовно обнимал славянку (чуть ниже его ростом). Лозунг играл всеми красками оптимизма:

СЕГОДНЯ — ОДНА СЕМЬЯ !

ЗАВТРА — ОДИН НАРОД !

ПРОГРАММА «ДУШЕВНОЕ СОГЛАСИЕ»!!!

Сразу слева в переулке надпись над одной из дверей предлагала откровенно: «У нас горяченькое с малолетками! Хангарский секс: малолетки + животные! Круглосуточно.»

— И вы это не сожжете? — не выдержал Олег. Проводник коротко ответил:

— Жжем, — и добавил. — На следующий день они открывают два.

Олег заткнулся.

Они спустились по крутой лестнице в новую улицу — с обеих сторон окруженную домами за заборами. Тут было почти тихо и пусто. В свете нес­кольких фонарей грязно поблескивал снег вдоль узкой проезжей части.

— Подожди тут, — проводник указал Олегу на черную стену кустов, казавшу­юся сплошной, — за кустами. Через десять минут я вернусь. По возможности вообще не двигайся, понял?

— Понял, — перешагнув полосу снега, Олег встал за кусты и, повернувшись, обнаружил, что его проводник исчез.

За заборами светили огоньки и перебрехивались собаки — тут они были. Олег вспомнил, что рассказывал Йерикка — в обеспеченных семьях в моду все больше входят «электронные любимцы» вроде земных Тамагочи, только посложнее... Справа улица оканчивалась тупиком, а слева была видна перпендикулярная улица и что-то вроде остановки обществе иного транспорта. Олег ее скучливо разглядывал — С-образный павильончик из прозрачного пластика — когда услышал шум, выкрики и смех, приближавшиеся с той стороны, отку­да привел его проводник.

Мальчишка успел повернуться и увидел компанию ребят — своих ровесников, человек шесть или около того — вывалившуюся из улицы. Казалось, что они водят хоровод вокруг неуверенно ступающего пожилого мужчины.

— Может, догонишь?!

— Угадай, кто?!

— Э, тебе очки не мешают?!

И прочие довольно плоские шуточки, вызывавшие, тем не менее, обвальные взрывы хохота.

По походке и длинной палке, а так же по очкам, нелепым ранним утром, Олег понял — человек слеп. Компания дуреющих от безделья балбесов не наш­ла ничего лучшего, как прицепиться к слепому!

Олег заставил себя сосчитать до десяти. Но не затем, чтобы успокои­ться и не затем, чтобы собраться с духом. Просто нужно было оценить си­туацию. Оставаться посторонним наблюдателем он не собирался и, перешагнув все тот же снег, миролюбиво окликнул ребят:

— Парни! — и, когда они обернулись все разом, заговорил, подойдя ближе и не заботясь, чтоб его поняли: — Почему бы вам, таким суперменам, не убра­ться отсюда... — он с особенным наслаждением указал, куда, — и не поис­кать более достойных противников, чем слепой?

Со стороны казалось, что Олег улыбается — на самом деле он скалился, медленно оглядывая придурков одного за другим. Они — тоже медленно — переваривали сказанное, пытаясь понять, не комплимент ли это, и только через минуту примерно оценили это, как насмешку.

— Ты на кого скачешь? — процедил крепкий парнишка типично славянской внешности и с лицом вовсе не дегенеративным. Он сунул руку в карман расстегнутой куртки и пошевелил там пальцами...

— Уложи его!

— Ты кто такой, уродец?!

— Проломи ему башку, Вовка!

— Клади его!

Дебиловатое веселье сменилось злобой. Теперь перед ними был не слепой, над которым и в самом деле можно разве что похохотать. Этого дурач­ка следовало проучить — за то, что лезет не в свое дело, за наглость и за дурацкую смелость. И проучить жестоко. Впятером (а их было не шестеро) — недолго, безопасно и просто...