Путь в Европу - Сборник статей

Наши зарубежные коллеги рассказывали о растущем интересе их стран к проектам в России, о том, как охотно они идут в российские регионы, которые, в свою очередь, обнаруживают все больший интерес к европейским посткоммунистическим государствам. К сожалению, на мой взгляд, у Москвы пока нет осмысленной стратегии экономических связей с Новой Европой. Интерес к ней диктуется в первую очередь логикой «энергетической дипломатии», результатом которой явились соглашения с Болгарией и Венгрией о сотрудничестве в энергетических проектах. Однако сферы сотрудничества между Россией и Новой Европой будут, несомненно, расширяться по мере того, как туда будет приходить (а он уже приходит!) российский бизнес, который обнаруживает там более стабильные, чем в России, правила игры.

Все наши собеседники исходили из того, что перспективы такого сотрудничества сегодня просматриваются вполне отчетливо, что взаимный экономический интерес будет подталкивать Россию и страны Новой Европы к партнерству, к еще большему ускорению свободного движения капиталов, людей и товаров. Но о том, насколько все это будет способствовать преодолению ценностных различий, они не высказывались. Равно как и о том, будут ли такие различия влиять в дальнейшем на развитие экономического партнерства.

Путь в Европу для России

Насколько модель трансформации через интеграцию в Европу может быть интересна и полезна для России?

В свое время российская элита всерьез размышляла о перспективах такой интеграции. Напомню, что президент Ельцин в декабре 1991 года отправил в западные столицы письмо с заявлением о том, что Россия рассматривает возможность присоединиться к НАТО уже в ближайшем будущем. Владимир Путин, придя к власти в 2000-м, тоже поначалу такую возможность не отвергал. Однако в итоге все свелось к созданию площадок для диалога между альянсом и Россией. Ни одна из них, включая и последнюю, т. е. Совет Россия–НАТО, так и не стала для Москвы приемлемой формой взаимодействия с западным сообществом, потому что ни одна из них не учитывала стремление России иметь право вето на решения альянса. Между тем Совет Россия–НАТО предоставляет немалые возможности для повышения самого статуса взаимоотношений двух субъектов, но для Москвы это, видимо, не интересно.

В свою очередь, и Запад не решился на приглашение России вступить в НАТО. И понятно почему: Россия остается для Запада цивилизационно иной и чуждой, и он опасается допускать ее к принятию ключевых для него решений. Между тем уже сама идея приглашения России в альянс могла бы лишить российских националистов важнейшего политического ресурса для консолидации общества на антизападной и антинатовской платформе. Но, увы, лидеры США и европейских государств не увидели возможности для того, чтобы создать новый, более амбициозный формат для своих отношений с Россией в сфере безопасности еще тогда, когда отношения эти не были столь прохладными, как сегодня.

В 1990-е Кремль всерьез рассматривал и перспективу присоединения России к ЕС. Аналогичные настроения имели в то время место и в европейском общественном мнении, они разделялись и многими западными политиками. Это нашло свое выражение в самой парадигме отношений, которую объединенная Европа выбрала применительно к России. Парадигма была та же, что и в отношении других европейских посткоммунистических стран, – «трансформация через интеграцию». Она предполагала содействие российским реформам посредством формирования условий для активного сближения России с ЕС и создания тесных ассоциированных отношений с ней. Однако эта первоначальная установка, упершись, как в стену, в быстро выявившееся несовпадение ценностей и цивилизационных матриц, осталась нереализованной. Сегодня же в отношениях между Москвой и Брюсселем возобладали холодный скепсис и взаимное отчуждение. Интеграция России в ЕС и даже разностороннее партнерство уже не рассматриваются ни одной из сторон как реальная перспектива.

При президентстве Путина Кремль сформировал для себя новую формулу отношений с Западом в целом и Европой в частности, которая отвечает интересам самосохранения российской традиционной государственной системы в ее нынешней обновленной форме. Суть этой формулы можно определить следующим образом: «Вместе с Западом и против Запада одновременно». Она предполагает сотрудничество с Западом в тех сферах, где у российской элиты есть с ним общие интересы (в частности, в сфере торговли энергоресурсами), и противодействие его попыткам влиять на российское общество, т. е. закрытие общества для Запада. Это, по существу, возвращение к формуле «Realpolitik», которая была популярна во времена существования СССР, но без одного из ее прежних элементов – антагонистического противостояния. Как Путин, так и его преемник Дмитрий Медведев настаивают на «деидеологизации» российской внешней политики, что, с одной стороны, призвано символизировать отмежевание от внешней политики советского типа, а с другой – неприятие ценностного измерения этой политики, на котором настаивает Запад. Никаких ценностей, только интересы!

Следуя этой формуле, Москва перешла к активным двусторонним отношениям с теми европейскими странами, которые наиболее заинтересованы в российском сырье, и прежде всего в газе, рассматривая их как «троянских коней» внутри ЕС. Приходится признать, что Кремль, несмотря на стратегические провалы, которые поставили Россию на грань кризиса в ее отношениях с Западом, во многом преуспел тактически, а именно – в использовании этих отношений для легитимации своего режима. Между тем Европейский союз не нашел пока эффективного ответа на российскую формулу, которая подрывает не только единство европейского курса, но и заставляет официальную Европу воздерживаться от активного педалирования вопроса о ценностных ориентациях в своих отношениях с Россией, фактически отказываясь тем самым от основного принципа своей цивилизационной идентичности. Да и Запад в целом, как сообщество и цивилизация, не сумел найти ответ на российский вызов и, по существу, принял навязанную Москвой формулу новой «Realpolitik».

Объясняется это обычно тем, что Россия не готова и долго еще не будет готова к демократии, а потому сотрудничать нужно с той Россией, которая есть, и, соответственно, с любой российской властью. Сторонники такого нового реализма любят цитировать Джорджа Кеннана, некогда ставшего архитектором политики сдерживания СССР, который говорил: «Когда наступит конец СССР… дайте им (русским. – Л.Ш. ) время; дайте им возможность быть русскими; дайте им возможность решить свои внутренние проблемы так, как это они понимают». Так автор доктрины сдерживания в очередной раз используется теми людьми в России и на Западе, которые не питают особых надежд на российскую трансформацию и возможность содействия этой трансформации со стороны Запада.