Гойда - Джек Гельб

Купец поднял с земли палаш, кинутый ему под ноги с плевком в лицо. Повременила братия уж и сродников его вешать – пущай поглядят. Окружили опричники двор купеческий пред самым крыльцом да посмеивались меж собой.

Фёдор присвистывал да водил в воздухе шашкой в такт, точно играючись. Не спешил купец порываться в бой, ибо и сам не ведал он, сколь сильно раненный. Будучи зачинщиком, Фёдор всё обходил купца да приглядывался. Первым уж и пришлось вступиться опричнику, ибо мужик всё тянул да бездействовал. Полоснула поперёк да встретилась сталь о сталь. Видать, купец делу ратному изучился где – крепкий хват его не слабел, точно силился, и пущай, что кровию исходилось чрево. То умение лишь подзадорило Фёдора.

– Чай, не дашься без того, чтобы потехой быть! – молвил опричник, глядя кругом себя.

Братия уже вся подтянулась – побросали, кто что сграбил, да примкнули глазеть за судилищем. Вновь сцепились они на оружии. Оттого Штаден сделался больно хмурым, примечая, что Фёдор и вполовину не столь скор да ловок, как бывало.

А меж тем свирепел купец, всё с новою силой обрушивался. Поспевал Фёдор за ним, да в мгновение вдруг оступился – пал ниц на землю промозглую. Разила шашка, да пришлась клинок о клинок, и со страшного удара преломилась. Разнёсся шум средь опричников, когда шашку свою погубил Фёдор, да притом в бою. Уж было замахнулся купец, как пал, сражённый в висок. Фёдор поднялся, отряхнувши руки от земли да снегу, кои зачерпнул, покуда прихватил крепкий булыжник. Сим камнем и сразил купца.

Ликование братии вторило ужасу домочадцев, кои уж коченели от холоду и ужаса. Купец едва дышал, судорожно глотая воздух разбитыми в кровь губами. Фёдор оглядел оружие своё – лезвие отломилось, отступив от рукояти полторы пяди, не боле.

– Стало быть, такая кончина уж и уготована тебе Господом милосердным, – произнёс Фёдор себе под нос, опускаясь подле поверженного.

Стиснув зубы, Фёдор в ярости обрушил на поверженного град тяжких ударов, пронзая его коротким лезвием. Сердце купца уж замерло, но молодой опричник продолжал вновь и вновь терзать плоть врага.

– От те на, – усмехнулся Малюта, пихая в бок Афанасия.

Князь Вяземский кивнул, не сводя взора с яростной расправы. Руки и лицо Фёдора окропились горячей кровью, от пылкого дыхания валили клубы пара. На лице опричника разгорелась зверская жёсткость, доныне неведомая. Фёдор не замечал ни дрожи, охватившей руки, ни того, как липкая чёрная кровь замарала его одеяния, примерзая к длинному плащу, подбитому мехом. Он не взирал ни на что, покуда не ощутил крепкий хват на запястьях своих. Опричник поднял очи, точно полные пьяного исступления. Подле него был Генрих, точно возникший из ниоткуда.

– Всё, твоя взяла, – молвил немец, медленно разжимая хватку.

Фёдор принялся жадно глотать холодный воздух, точно впервые почуяв удушье, что терзало его за всё побоище. Он оглядел тело купца пред собой. Признать его стало невозможно – плоть, казалось, была разорвана бездушными зверьми. На сей раз противно было глядеть на свою победу, и в брезгливом отвращении Фёдор перевёл взор на белый снег. Дыхание постепенно переводилось, сердце всё никак не унималось, объятое жестокой жаждой. Воздух явнее занимался запахом гари. Наземь падали частички светло-серого пепла вперемешку со снегом. С треском принялся обваливаться терем.

* * *

Опричники пировали, ныне без игумена и царя своего. Иоанн, как ведомо было уж при дворе, ещё с самого утра не в духе. Дивилась нынче братия тому слуху, что Басмановы повздорили – токмо глянь, как Фёдор предавался веселию, и всякое сомнение рукой снимало. Сцепившись на пару с Ваською Грязным, они пили на спор, разгорячившись больше обычного.

Уже в середине пира за стол воротился Вяземский. Князь должен был отправляться по особому поручению, о коем не распространялся даже среди братии. На дела такого толка не мог он идти без Кузьмы – ему доверял князь паче себя самого. Уладить должно всё было сей ночью. Как назло Кузьма запропастился где-то с приготовлениями к тому самому делу.

Уставши ждать на холоде, Вяземский воротился к застолью. Как раз как вошёл князь, Фёдор под общий стук кулаков о стол вгонял в себя чистую водку, как сперва Вяземский принял то, да приглядевшись, признал, что это, много вернее, самогон. Юноша пил спешными глотками, порою пропуская мимо горла. По шее стекало пойло, которым Фёдор упивался заметно насилу. Оставалась пара глотков, и перекрики опричников усилились паче прежнего.

– До дна, Федька! – пламенно палил Грязной, пущай то и означало его проигрыш в споре.

– До дна! – крикнул Вяземский, ударивши о стол, вторя неистовому пьяному задору братии.

Мгновение, и ещё – и Фёдор отстранился от опустевшей бутыли, уткнувшись лицом в локоть. Плечи резко содрогнулись, пошатнулся опричник.

В оглушительной радости загремела братия, продолжая безбожно барабанить по столу. Фёдор спрыгнул, выпустив бутыль из руки. Стекло разбилось о каменный пол, но того звону и слышно не было – всю душную палату наполнял нестихаемый грохот, басистый смех, перемешанные с пьяным затеванием застольных песен.

К Фёдору подошёл Генрих. Положа руку на плечо, немец не успел и двух слов молвить, как юноша отпрянул прочь, крикнув что-то невнятное, да столь громко, что вся братия обернулась. То точно была не русская речь и, судя по выражению лица Штадена, не латиница.

– Федь! – воззвал немец.

Молодой опричник залился громким смехом, запрокидывая голову назад, убирая пряди с белого лица. На щеках пылал румянец спьяну.

– Пошли все к чёрту! – провозгласил Фёдор, осеняя братию широким крестным знамением. – Гореть, гореть нам всем!

Генрих сплюнул наземь, отмахнулся да пошёл прочь, оставивши попытки вразумить перепившего друга. Глядеть на эти игрища у Штадена нынче не было никакой охоты. Вся же братия с лихвою подхватила игру.

– Аминь! – подхватил Грязной да пал ниц на колени перед Фёдором.

Молитвенные руки Васьки точно взывали о благословении, и Грязной получил его. Фёдор обхватил лицо Грязного и поцеловал его в лоб. Расхохотавшись, многие бросились молить благословения друг у друга. С тем же сыпались проклятья и пьяная брань, надругательства мешались с невнятными лобзаниями, покуда братия строила из себя божьих слуг. Фёдор громко смеялся, глядя, как подхваченная его забава разошлася нынче.

Глубоко вздохнувши, Фёдор провёл по горлу. Голова шла кругом, грозясь обернуться полным беспамятством. По мятежному взгляду его легко было понять, что не хватает ему воздуха. Уход Фёдора остался незамеченным. Коли кто и видел – так не придал тому никакого значения.

Басманов стоял в одной рубахе на морозе, раскинув руки. Он прикрыл глаза, отдаваясь освежающей стуже. Тело щекотливо пробрало мурашками. Фёдора преисполняла