Сердце бури (СИ) - "Раэлана"

— Нет, милый, — генерал наклонилась, чтобы поцеловать крутой лобик, и мягко заставила Бейли вновь опустить голову на подушку. — «Черный человек» давно умер. Больше он не причинит вреда ни вам, ни мне.

К своему удивлению, она не обнаружила в собственном голосе ни капли радости — только глубокую тоску. Несмотря на то, что Дарт Вейдер по сей день оставался для нее врагом, живой иллюстрацией жестокости режима Палпатина, Лея Органа все чаще думала об осколке живой души, скрытой за черной дюрасталью. Не о бездушной машине, которая однажды подвергла ее пыткам, как и тысячи пленников до нее, а о человеке, который помог своему внуку выстоять в страшном испытании. Да, Рей все ей рассказала. После случившегося в Святилище Лея впервые почувствовала к «черному человеку» нечто, помимо враждебности — твердую, безоговорочную благодарность.

Быть может, когда-нибудь она сумеет окончательно побороть в себе ненависть и отчуждение? Быть может, однажды она наконец дарует отцу прощение, о котором тот когда-то просил?

***

Покинув детскую, Лея нашла Рей бродящей по дому в поисках вещей, которые лежат не там, где им положено.

— С этими разбойниками не получается все убрать, как следует, — проворчала та с сердитым видом. — Пока я убираю в одной комнате, они преспокойно хозяйничают в трех остальных.

Лея устремилась за ней, на ходу подобрав с пола несколько игрушек.

— Я давно хотела извиниться перед тобой.

— За что? — спросила Рей, не оборачиваясь.

Однако уже в следующую секунду она, кажется, интуитивно догадалась, о чем речь.

— О, не стоит! Я с самого начала не сомневалась ни на секунду, что так и будет. Просто знайте, что, если вам когда-нибудь надоест бегать от Галлиуса Рэкса, здесь вас всегда будут ждать.

Ей удалось произнести ненавистное имя почти без дрожи. Почти…

На губы Леи тоже скользнула улыбка.

— Я знаю.

Покончив с уборкой и велев Трипио приготовить им чаю, женщины вышли на крыльцо. Лес кругом был окутан чернильной ночной теменью, которая делала деревья похожими на суровых стражей, охраняющих вход в царство теней. Неподалеку в кустах слышался странный шорох.

— Это оллопомка* с болот, — пояснила Рей, бессильно приземляясь прямо на каменные ступени и вытягивая ноги на всю длину. — Она теперь всегда тут ночует. Дети прикормили.

Лея сложила локти на перила.

— Иногда я поражаюсь, как ты справляешься. Дети, дом… помню, у меня вечно все валилось из рук, а у тебя — работает как часы.

Рей приняла похвалу, не поведя и бровью.

— Это легко, если не сравнивать себя с другими. Знаете, когда кругом много людей, обязательно отыщется кто-нибудь, с кем рядом сама себе будешь казаться неумехой. Мне, можно сказать, сильно повезло в этом смысле. Я никогда не задумываюсь, хорошая ли я мать и хозяйка, что я делаю правильно, а что нет… просто делаю то, что нужно — и так день за днем.

— Но ты — хорошая хозяйка. И мать — тоже, — горячо уверила генерал. И добавила, сама не ведая, зачем: — Жаль, что у тебя больше не будет…

Не договорив, она осеклась и в душе тотчас отругала себя за опрометчивость.

Лея до сих пор слишком хорошо помнила, с каким пугающим равнодушием Рей два с половиной года назад выслушала вердикт врачей: других детей у нее не будет.

Роды продолжались почти двое суток. Близнецы появились на свет после двадцати с лишним часов непрерывной боли, которую Рей снесла в полной мере, вновь и вновь отказываясь от лекарств. Схватки то затихали, то начинали идти с новой силой, но почему-то никак не приближали час разрешения.

В детях проблемы не было. Малыши были здоровы; они рвались в мир с положенными бойкостью и прилежностью. Но Рей… она так и не сумела оправиться после потери. Все эти полгода между гибелью Бена и рождением близнецов она была такой же, как и в тот день, когда Лея забрала ее со «Второго дома» — исхудавшей, измученной, опустошенной. Ее тело отражало состояние души. Все эти месяцы оно как будто боролось с каким-то тайным недугом — и только дети в нем оставались сильны. Рей — здоровая молодая женщина, к тому же, ей не занимать стойкости и терпения. При других обстоятельствах она, конечно, справилась бы с суровым женским трудом. Но теперь у нее просто не было сил бороться. Час за часом она медленно угасала, и не кричала, а лишь стискивала зубы, всякий раз приветствуя очередную бесполезную схватку тихим горьким стоном.

Лея была рядом. Она слышала эти стоны и бледнела, и хваталась за голову от ужаса. Она предпочла бы, чтобы Рей вопила во все горло, как кричала некогда она сама; чтобы билась и ругала врачей, говоря, что они все делают не так… Но этот страшный стон был похож на последний бессильный плач души. Так стонет человек, когда он уже не может кричать. Казалось, Рей окончательно смирилась с тем, что ей не дано пережить роды, и уже не противилась этой участи. Возможно, в глубине души она даже хотела смерти?

Когда их наконец извлекли на свет, Рио и Бейли были здоровы. Как будто какая-то неведомая воля тайно берегла этих детей. Они взяли у несчастной матери все, что она могла им дать. Они как бы вобрали в себя ее жизнь и силу — и вышли в мир крепкими, голосистыми карапузами. С самой же Рей все оказалось совсем непросто. Врачи продолжали корпеть над нею, даже когда детей уже вымыли и унесли. «Кровотечение никак не прекратится», — говорили они. А Лея, дежурившая у дверей операционной, кляла сквозь зубы и этих неумех, и сам акушерский центр в Моэнии, отчаянно жалея, что рядом нет Калонии — уж та бы знала, что делать!

Вскоре глава отделения вышел к ней и сообщил с выражением горькой решимости, тяжело покачивая головой, что иного способа сохранить девочке жизнь он не видит.

В глубине души Лея предвидела, что Рей так или иначе вряд ли будет рожать еще. И все же приговор привел ее в отчаяние. Такого она никак не ожидала. Как же так? Ведь Рей — еще совсем дитя! Но врач не отступал от своего: «Не гневите понапрасну богов, госпожа. У вашей снохи теперь есть сын и дочь. Мало кому в ее ситуации выпадает такая удача…»

… Рей попробовала было отшутиться: «Да полно вам, генерал! Где мне, по-вашему, искать нового мужа в этой глуши?» Однако шутка не нашла отклика. Лея продолжила смотреть на собеседницу взглядом, полным родительской строгости и глубокой, искренней печали.

Рей спокойно помотала головой, давая понять: жалеть ее незачем.

— Вы же знаете, я никого больше к себе не подпущу.

— Это тебе сейчас так кажется, — вздохнула Лея.

— Разве вы смогли бы быть с кем-то после Хана?

— Я — старуха, а тебе всего двадцать три. В твои годы у меня еще не было Бена. Думаешь, я буду рада, если ты до конца дней останешься чахнуть здесь, заботясь лишь о детях?

— Я не о том, — Рей сердито тряхнула головой.

Даже если ее раненое влюбленное сердечко может смириться со временем — кто знает, вдруг ей встретится надежный человек, добрый и преданный, вроде Финна? В конце концов, детям лучше расти в полной семье, — ее тело точно не примет никого, кроме Бена.

— Вы ведь знаете, как я отношусь к мужчинам. Я выросла в таких местах, где любовь, брак, дети чаще всего не приносят людям ничего, кроме лишних проблем. На Джакку привлекательное тело, — это способ прокормиться для большинства молодых женщин. Когда однажды меня едва не изнасиловали прямо на улице, знаете, что сказала на это моя приятельница Дэви? Ее возмутило, что какой-то пьяный идиот мог бесплатно взять то, за что можно выручить хорошие деньги. Вы думаете, что я — просто юная максималистка, влюбленная дурочка, которая бросается громкими словами? Нет, Лея, я говорю абсолютно серьезно: ни одному мужчине я не смогла бы отдаться так, как отдалась вашему сыну. С ним все было по-другому… Узы вели нас обоих. Бен чувствовал то же, что и я. Он не пытался, а точно знал, как доставить мне удовольствие. Мы оба с ним были как бы и мужчиной, и женщиной в одном лице. Поэтому теперь мне все равно. Бен был и останется моим единственным мужем. А Рио и Бейли — мои единственные дети.