Сороковник. Части 1-4 - Вероника Горбачева

— Леди? — внезапно окликает меня сэр Джон. Мы с ящерком вздрагиваем, и Рикки кульком сваливается с моего плеча прямо в оттопырившийся карман. — Мне показалось, что какая-то тень промелькнула…

— Показалось, дорогой сэр, — поспешно отзываюсь. — Кому тут мелькать?

Больше он меня не беспокоит, но, даже прикрыв глаза, я чувствую его пристальный взгляд. Ящерок начинает шебуршиться, я слегка прижимаю карман локтём, и Рикки замирает. Думай, Ваня, соберись. Сдаётся мне, что даже первый квест был проще, там всё было ясно: или удирай, или бей, а здесь — бить невозможно, а бежать… если только палец отрубить, но я как-то к этому не готова. А с кольцом — выследят запросто, и не было бы хуже. Позволят ли мне тогда дойти до Финала?

Минуту. Что-то я упустила. Какое-то одно интересное обстоятельство.

А-а, вот оно! Я-то зациклилась на обязательном для себя Финале, а ведь никто из Некромантов — ни папа, ни сын — даже не заикнулись о Сороковнике. Ежели в Каэр Кэрроле Мага ясно выразился, что попытка самой сунуться в квесты — глупость несусветная, то сегодня он об этом даже не вспомнил. Почему?

Значит, они совсем близко подошли к открытию порталов. Случись что — и они, действительно, меня опередят. Для них уже само собой разумеющееся, что мне не нужно возвращаться домой, что я останусь тут навсегда, с ними и с детьми — и в таком случае, зачем мне этот Сороковник? Иного объяснения я не нахожу.

И мне остаётся только замужество, чтоб его… С человеком, который ещё вчера с таким жаром объяснялся мне в ненависти, как некоторые объясняются в любви. Не верю я в его перерождение, не верю!

Я зажмуриваюсь. И отчётливо припоминаю Магу-другого, из моего сна о проводах, когда, насмешливо сощурившись, он тянет: Отда-ашь… всё отдашь, и себя, и Галин дар…

— Ох, Рикки, — шепчу, — милый мой Рикки, что же нам делать? Куда деваться?

Порыв холодного ветра заставляет меня сжаться. И то ли ветер приносит какой-то чуждый запах, то ли в самом пространстве что-то неуловимо изменилось, но становится не по себе. Абсурд, но похоже, будто закат сбился с расписания, потому что, вместо того, чтобы темнеть, вроде бы светает. Через сомкнутые веки ко мне пробивается далеко не багрянец, а, в общем-то, довольно яркий свет, почти дневной. Что за ерунда?

— Что-то происходит, сэр Джон? — спрашиваю. И открываю глаза. — Нам не пора возвращаться? Сэр Джон? Где вы?

Вот теперь самое время паниковать.

Цепочка камней по-прежнему на месте. Но только кроме меня в округе нет ни души. Поспешно оборачиваюсь, только для того чтобы убедиться: гостиницы за спиной тоже нет. И силуэты деревьев у дороги изменились: хорошо помню стройные тени тополей, а сейчас это приземистые могучие каштаны и вязы. А солнце-то… Солнце почему не в той стороне?

— Мамочки-и-и… — тихо говорю. И сползаю с камня.

Вместо степи — луг. Вместо гостиницы — развалины какой-то высокой башни. Вместо заката — рассвет. Но главное даже не это. Два солнца на горизонте — это слишком.

Я прислоняюсь спиной к камню. Бред. Это просто двоится в глазах. Да. Двоится. Робко обращаю взор к небу.

Солнц по-прежнему два. Одно чуть крупнее и встаёт над горизонтом с небольшим опережением. Я не сильна в астрономии и мне не интересен сей казус, меня больше волнует другое: чьих рук это дело? Снова Мир шутит? Но тогда получается, что он меня выкинул, а это ни в какие ворота не лезет: я же ещё не отыграла! Тогда кто? Или что? Камни? Я на одном из них всё утро просидела — и ничего…

Трава под ногами сочнее и зеленей степной, кое-где проглядывают жёлтые звёздочки зверобоя. Колышутся редкие колокольчики и дельфиниум от утреннего лёгкого ветра… утреннего, а по моим внутренним часам ещё вечер. По самой земле стелется «кашка», как мы в детстве называли белый клевер. Всё знакомо. Неужели меня занесло домой?

Вскарабкавшись на валун, чтобы стать повыше, обозреваю окрестности. Здесь уже не степь, а довольно большой луг, окаймлённый по радиусу лесом, за ним в отдалении проглядывают макушки невысоких гор. Изменившиеся деревья и загадочную башню я уже отметила, а вот цепочка камней для медитации осталась той же; может, и есть какие отличия, но с виду не определить.

Есть какие-то мысли?

Ни одной. Иди, Ваня, не век тебе здесь торчать на семи ветрах, не флюгер. Но по сторонам, когда пойдёшь, поглядывай осторожности ради.

Дорога здесь бетонирована, причём не так давно, ни единой трещинки не видно. Обочины устланы цветным гравием, слишком хорошо скругленным для естественного происхождения — первый сигнал о том, что технология здесь немного выше, чем там, откуда я пришла. Осматриваюсь ещё раз. Если предположить, что рельеф и география дублируются в обоих мирах, то где-то на юго-востоке осталась деревня, тогда логично будет считать, что повернув по дороге на северо-запад, я к концу дня попаду в город. А там встречу людей и, возможно, обнаружу цель, ради которой меня сюда занесло.

Не удержавшись, разглядываю башню, круглую, вроде водонапорной, сложенную из жёлтого известняка. Но, конечно, она не водонапорная: раза в два шире, высотой с трёхэтажный дом, и хоть макушка порушена ветрами — известняк камень нестойкий — там, наверху, щербятся кое-какие уцелевшие зубцы и темнеют прорези бойниц. Если бы не они, башня была бы до смешного похожа на гигантскую шахматную ладью, малость попорченную древесным жучком. И как знать, может в мою задачу входит обнаружить именно здесь, в этой башне, нечто интересное?

Не нарваться бы на второй Сороковник, думаю скептически, но с дороги всё-таки схожу и направляюсь к загадочной руине. Ни троп, ни подходов нет, а потому — барражирую прямо по росистому разнотравью, которое с каждым шагом становится всё выше. Говорят, раньше на лугах мог потеряться всадник. Не знаю насчёт всадника, но у моего Лютика только уши из этой травы выглядывали бы, а уж этой нимфе хватает, чтобы скрыться с головой…

…Нимфе?

Иначе это нежное созданьице и не назовёшь. Правда, нимфы не носят босоножек с оплёткой до самых аппетитных круглых коленок, но ведь больше на ней ничего нет! Личико заспанное, хорошенькое, под глазами припухлости, губы пламенеют, словно от недавних поцелуев, рыжие кудри почти прикрывают грудь, а со спины так и спадают до соблазнительных выпуклостей. Она, видите ли, собирает росу. Собою. Душ такой принимает в луговой траве, благо росточком чуть меньше меня будет, и вот, прижмурившись, вышагивает, суётся в самые заросли, попискивает, когда её обдаёт холодным, чуть не отскакивает, но, покружившись, продолжает свой непонятный ритуал. Так увлечена, что меня даже не замечает. К белоснежной коже налипли пыльца и травинки.