Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

Джинни весь последовавший после ночного разговора день провела с Еттой. Теперь Гермиона по–другому смотрела на них. Каково это — родить ребенка, более того: родить ребенка, если она всё поняла правильно, от любимого человека, — и отдать его другой женщине, его жене. Отдать безропотно и безвозвратно.

Беллатриса стала официальной супругой Темного Лорда полтора года назад, через двенадцать месяцев после того, как пропавшего без вести Родольфуса официально признали мертвым. Лорд Волдеморт в его теперешнем положении не мог позволить себе незаконную дочь. Но зачем им вдруг понадобился еще один ребенок? К тому же таким странным способом… И как Мaman принимает тот факт, что «у милорда… со многими такие отношения»?..

Гермионе вдруг вспомнилась старая, случайно увиденная сцена между Темным Лордом и ее тетей Нарциссой. «А ведь он тогда целовал ее, — внезапно поняла Гермиона. — И ее…»

Она попробовала представить себе, чтобы Генри мог изменять ей с каждой смазливой волшебницей, и поняла… Что она могла бы терпеть от Генри всё, что угодно: будь то измены, грубость, обман, насилие, даже окончательный разрыв… Только бы он был жив, только бы она знала, что он жив. От этих мыслей сдавило горло и перехватило дыхание, и, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, Гермиона убежала на террасу, где столкнулась с Робби.

Срывающимся от слез голосом, она попыталась объяснить причину своей истерики — а у нее началась настоящая истерика. Парень успокаивал подругу, чем только мог, но та только сильнее сотрясалась от плача.

— Это не справедливо! Робби, это так несправедливо! Так не должно было случиться, не могло! Что я такого сделала, чем я так прогневила судьбу?! Я же не виновата, что я родилась такой! Я не предательница, я не могла… Не заслужила… Я так по нему скучаю, если бы ты только знал, как я по нему скучаю! Я так хотела нормальную семью… Всё только–только наладилось, понимаешь? Мы получили возможность жить в Лондоне, общаться с людьми, со старыми друзьями — пусть не со всеми… Но мы могли… Я могла… Мы были бы так счастливы, мы так хотели ребенка… За что, за что, почему?! Прокля́тый Малфой! НЕНАВИЖУ! — прохрипела она. — Как же я хочу, чтобы эта мразь была жива… О, что бы я сделала с ним… Робби… Ну почему? За что? За что?..

Робби сначала пытался что‑то говорить, а потом просто обнял вздрагивающую от слез женщину и гладил по голове, пытаясь вникнуть в поток ее сбивчивых слов. В этом состоянии их и застала миссис Грэйнджер.

Из спутанных объяснений ее приемная мать сделала свои выводы, которыми совершенно добили Гермиону за ужином. Миссис Грэйнджер молчала, не вспоминала об увиденной странной истерике и не заговаривала об этом. Но в ее влажных глазах Гермиона с ужасом увидела злые, жестокие мысли.

Женщина уверила себя, что ее маленькую, беззащитную девочку бросил негодяй–супруг, оставил с ребенком на руках и сбежал куда‑то. Она решила, что ее девочка потому и вернулась в родительский дом, что ей больше некуда идти; что она скрывает от родителей правду и что нужно помогать ей и подыгрывать, делать вид, что ничего не случилось, что они ни о чем не догадываются. Но как же миссис Грэйнджер ненавидела «этого негодяя», которого и видела‑то всего несколько раз в жизни.

Гермиону резали мысли и чувства ее приемной матери, настолько сильные, что захлестывали всё ее существо, стоило молодой женщине поймать даже беглый взгляд миссис Грэйнджер. Скрывая горечь, Гермиона думала о том, что нужно на всех в доме нацепить солнечные очки. Зачем она вообще училась легилименции? Зачем отточила свое мастерство до автомата, зачем? Ведь не зря же природа не наделила человека умением читать мысли! Какая же это страшная кара…

«Нужно позвонить этому подлецу! Нужно заставить его отвечать! Никто, даже самый–самый волшебный волшебник не вправе обижать мою девочку. Каким же нужно быть ничтожеством, чтобы бросить жену с грудным младенцем…»

— Мама! — роняя ложку, резко крикнула Гермиона. — Ты сейчас думаешь страшные, ужасные вещи!

— Что ты, девочка моя! — побледнела миссис Грэйнджер. — Я и не думаю вовсе ни о чем…

Сидевшая слева от нее с маленькой Еттой на руках Джинни вопросительно приподняла брови и посмотрела на подругу.

— Нет, я знаю, о чем ты думаешь, мама, — отрезала та в ответ, — и меня больно ранят твои подозрения, потому что… потому что…

— Гермиона, милая, я вовсе ничего…

— Нет, ты думаешь, мама! — ведьма хлопнула ладонью по столу, и тарелки жалобно звякнули. — Ты считаешь, что меня бросил муж! — с негодованием выкрикнула Гермиона, поднимаясь. Джинни, прижав к себе ребенка, сглотнула и отодвинулась назад вместе со стулом, собираясь незаметно покинуть кухню.

— Что ты, — пробормотала уличенная женщина, — я… Я совсем не осуждаю тебя, за что мне тебя осуждать? Если человек подлец…

— Мама! — чувствуя подступающие слезы, выкрикнула Гермиона, впиваясь руками в столешницу. Джинни осторожно встала и выскользнула в гостиную вместе с Генриеттой, но миссис Грэйнджер этого даже не заметила. — Мама! Пожалуйста, никогда, никогда не говори так о Генри, — ее крик сорвался на хриплый, дрожащий шепот. — Да, я сказала тебе неправду. Да, я больше никогда… Никогда не увижу его. Но он не подлец. Он был самым лучшим… Самым замечательным, что я когда‑либо имела. Мамочка, — молодая женщина опустилась на стул и закрыла лицо руками, — Генри умер, его больше нет. Его убили, убили из‑за меня, и я ничем, ничем не смогла помочь ему, я даже не смогла отомстить. Мамочка…

— Гермиона, — потрясенно прошептала миссис Грэйнджер.

— Я просто не хотела, чтобы вы с папой меня жалели. Мне еще хуже от жалости, мама. Если бы не Етта, я и сама предпочла бы умереть…

Глава X: Бабушка Грэйнджер

Приемные родители Гермионы чрезвычайно серьезно отнеслись к внезапно открывшейся суровой истине. Миссис Грэйнджер, пообещавшая ничего не рассказывать мужу, в тот же вечер поведала ему о несчастье «их маленькой девочки». Эффект от этого открытия, искренний и естественный, привел к тому, что Гермиона стала очень редко бывать дома. А всепоглощающая жалость и сострадание в глазах окружающих начали вызывать у молодой женщины нездоровое сочувствие решению царя Эдипа[81].

Дабы чем‑то занять себя, Гермиона таскала Джинни в город, знакомила с маггловским Лондоном и всеми силами старалась вызвать у той симпатию к немагическому образу жизни. Получалось это, впрочем, не слишком удачно. Джинни магглы скорее забавляли, чем привлекали, и Гермиона не раз ловила на лице подруги выражение, которое иногда появляется у людей в зоопарке, если животные выделывают что‑то особенно милое или интересное.