"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Девушка, посмотрев в его темные, нежные глаза, потянулась, — муж был много выше ее, — и поцеловала его в щеку, — тут же раскрасневшись. Следующий поцелуй, — Эстер едва успела ахнуть, — был уже совсем другим. А потом родители постучали в дверь, и надо было идти к трапезе.

Фейга взглянула на дочь, и, улыбнувшись, шепнула ей на ухо: «Поешь, правда, — тебе сегодня ночь не спать, силы понадобятся».

— Мама! — девушка потупила глаза.

— Да что я, не вижу, что ли, как он на тебя глядит? — усмехнулась Фейга. «Счастья тебе, доченька», — она поцеловала Эстер.

Давид Мендес де Кардозо стоял на узкой набережной, глядя на освещенные окна своего дома. В опочивальне, где сейчас ждала его Эстер, горело всего несколько свечей. Он вдохнул свежий ветер с моря, и уже было собрался подняться по ступеням наверх, как услышал сзади знакомый голос:

— Дон Давид?

— Я сегодня женился, — ядовито ответил Кардозо, — могу я сейчас пойти к своей невесте? Или вы меня туда проводить хотите?

— Мазл тов, как это у вас говорят, — вздохнул англичанин. «Нам надо встретиться, дон Давид».

— Ну, вот и приходите через неделю, как свадьбу отгуляем — Кардозо все еще не оборачивался. «Потерпите».

— Я-то потерплю, — спокойно ответил Джон, — а вот дело — нет.

Мон-Сен-Мартен, Арденнские горы

В замке было холодно. Здесь, в самом сердце Арденн, зима была долгой — снег лежал с ноября по март, и башни родового гнезда де ла Марков возвышались над окрестностями, как темные, суровые стражи.

Виллем де ла Марк, бывший адмирал гезов, а ныне — изгнанник, которому запрещено было появляться в Голландии, отбросил письмо из Стамбула и пробормотал: «Обещания, обещания. Мне не обещания нужны, а деньги!».

На столе стоял переносной очаг — жара от него хватало, чтобы не замерзали чернила.

Протопить огромный, уходящий вверх зал, который помнил десять поколений де ла Марков, было совершенно невозможно.

Он придвинул бумагу и стал вычислять. «По меньшей мере, еще полсотни кораблей», — сказал он себе. «Этого хватит, чтобы испанцы в море даже носа не высунули».

Еще года четыре назад гезы, в случае опасности, могли укрыться в английских портах — за процент от захваченного у испанцев золота.

Моряки сидели в плимутской таверне — Стивен, Фрэнсис, и он сам.

— Ты не горячись, Виллем, — сказал капитан Кроу, разливая пиво. «Мы старались, — Фрэнсис, — он кивнул на Дрейка, — свидетель, но Ее Величество не согласилась — мы не можем воевать на два фронта. Хватит нам соперничества с Испанией в Новом Свете. Так что и не суйтесь теперь в наши воды.

— Ваша королева кого слушает? — прошипел де ла Марк. «Вас, «Морских Собак», или каких-то проклятых католиков? — он выругался.

Дрейк вздохнул. «Наша королева, Виллем, слушает свой голос — голос разума. А он ей говорит, что мы не должны принимать чью-то сторону — здесь, в Старом Свете. Пока не должны принимать, — добавил он, видя, что Виллем собирается возразить. «Придет время — и все изменится».

— А до этих пор Нижние Земли должны истекать кровью под пятой короля Филиппа и его наместников? — де ла Марк отодвинул кружку с пивом и резко встал. На пороге он обернулся.

— Спрятались на острове, и плевать вам на остальных? Мы же ваши братья по вере, не стыдно мне в глаза смотреть? Куда теперь нам корабли свои вести?

Кроу вдруг тоже поднялся, и тихо, спокойно сказал: «Ты же за свою землю воюешь, Виллем.

За свободу свою. Так и делай это достойно — иди, захватывай ваши порты, голландские, сажай там гарнизоны, борись с испанцами не только на море, но и на суше».

Брилле — первый свой порт в Голландии, — гезы взяли незадолго после этого разговора. За Брилле последовали другие, но адмирал гезов всегда помнил, то сладкое, ни с чем несравнимое чувство, — ступить на родной берег, освобожденный от испанцев.

И в Брилле, именно туда, де ла Марк велел привезти два десятка монахов, которые были захвачены гезами в Горинхеме. По дороге он приказал показывать их публике за деньги — протестанты с удовольствием платили мелкую монету, чтобы плюнуть в лицо католикам, или закидать их навозом.

Никто не мог обвинить адмирала в том, что он повесил монахов без суда — им предложили раскаяться, и признать свои заблуждения вредными, — а они отказались.

Потом трупам отрезали головы, и выставили их на рынке в Брилле — как раз к тому времени пришел приказ этого трусливого подлеца, Вильгельма Оранского, который запрещал даже пальцем трогать католических священнослужителей.

— Поздновато спохватился, — присвистнул тогда Виллем, вспомнив всех изнасилованных гезами монахинь. Он тогда уже стал командующим всеми военными силами Голландии, и штатгальтер был ему не указ.

— Золото, — меланхолично сказал Виллем. «Сейчас на воде десятка три судов, но ведь эта жадина Вильгельм ко всему тянет свои руки — теперь большую часть добычи забирают его чиновники».

Можно было бы, конечно, поторговать кое-чем — хотя адмирал этого не любил. Однако сейчас, когда в кармане у гезов было пусто, а испанцы окончательно обнаглели — другого выхода не было.

Виллем позвонил и велел принести ему подогретого вина. Ларец, — тот самый, ключ от которого он никому не доверял, — стоял рядом. Он еще подумал, отпив вино, — открыть или нет, но, потом, вздохнув, нажал на запор.

Крышка откинулась и де ла Марк стал перебирать документы. Кое-какие были совсем желтыми — война шла уже долго, а некоторые — свежими. Парочку он сжег, подойдя к камину — отправители и получатели были уже мертвы, денег за их секреты было не получить.

Отобрав несколько писем, он усмехнулся — Вильгельм Оранский, при всей своей осторожности, не замечал того, что творилось у него под носом.

Виллем аккуратно снял копии и подумал, что нет смысла на ночь, глядя, ехать в Гент — тот человек, который был ему нужен, насколько он знал, никуда оттуда двигаться не собирался.

— Завтра с утра, — адмирал зевнул.

— А потом — Вильгельм, — сказал он себе, садясь ближе к огню. «В конце концов, никто не сказал, что все провинции должны непременно объединяться. Католики никогда не пойдут на компромисс, да и мы тоже.

— Значит, придется провести черту — он посмотрел на карту Нижних Земель, что лежала на столе, и вдруг усмехнулся — он, потомственный протестант, прятался сейчас как раз среди католиков. Де ла Марк взял перо и отчеркнул северные провинции — жирной, толстой линией.

— Так, чтобы к северу не осталось этой дряни, — он выпил еще. «Либо пусть отрекаются от своих взглядов. Ну, или в море — оно глубокое. А, как разберемся с севером, возьмемся и за юг».

Гент

Над Шельдой повис низкий, морозный закат. Река была скована льдом. Петя вдруг вспомнил что-то, совсем детское — Святки в подмосковной у Вельяминовых. Они с Марфой катались на санках. Ему было пять, а ей — два. Федосья Никитична и его матушка смеялись, глядя на то, как дети барахтаются в снегу.

Изабелла тогда сказала: «Какой у тебя маленький крест, как детский»

— Детский и есть, — он вздохнул. «Я еще ребенком с моей женой покойной крестами поменялся, с тех пор и не снимаю».

— И не надо, — серьезно сказала герцогиня. «Она хорошая была женщина?».

— Очень, — ответил Петя. «Я по ней до сих пор иногда тоскую».

Изабелла мягко улыбнулась и приникла к нему: «Я понимаю, милый».

— Так вот, месье Корнель, — сказал Гиз, стоящий рядом с ним — давайте говорить, как два умных человека.

— Я польщен, ваша светлость, — усмехнулся Петя, глядя на изуродованное шрамом лицо Меченого, как стали называть Гиза после битве при Дормане, где ему прострелили щеку арбалетом.

— Бросьте, — Гиз поежился. «Ужасно холодная все же зима выдалась. Сена в Париже тоже замерзла. А вот Темза — нет, но вы, наверное, это знаете, месье Пьер».

— Откуда? — Петя пожал плечами. «Я давно не был в Лондоне. Там не любят католиков, ваша светлость».