Путь мистика - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо"

Я учу вас быть выражающими и принимать свою натуру с гордостью - это ваше природное наследие. Если жить естественно и ничего не навязывать, такие вещи, как изнасилование, исчезнут. Если жить молчаливо и медитативно, насилие невозможно. Сострадание будет просто естественным явлением.

Правительства, политики, парламенты, ассамблеи должны стать бесполезными. Если я где-нибудь встречусь с князем Кропоткиным, я думаю, он поймет, о чем я говорю. Анархизм нельзя навязать сверху, он может только вырасти в каждой индивидуальности, снизу. И если индивидуальность становится более сильной и интегрированной, все эти вещи обречены на исчезновение.

Это все равно, что быть против лекарств и бороться за то, чтобы уничтожить все лекарства. Это неплохая идея. В действительно здоровом обществе не должно быть лекарств, но Кропоткин начинает не с того конца. Сначала общество должно быть здоровым, чтобы лекарства стали бесполезны, врачи стали бесполезны, и здоровье стало такой естественной вещью, что болезнь превратилась бы в воспоминание о том, что случилось в прошлом, частью истории. Тогда автоматически лекарства исчезнут. Медицинские колледжи закроются, специально закрывать их не придется.

Я гораздо опаснее анархиста князя Кропоткина. Я не говорю об этом, я это готовлю. Князь Кропоткин только говорил об этом. Но князь Кропоткин не мог этого создать, потому что понятия не имел о том, что индивидуальность должна быть совершенно изменена. Лишь тогда возможно общество, которое не нуждается ни в каком порядке: каждый так ответствен, что на улице не нужно полицейских; не нужно и Бога на небесах, чтобы кого-то наказывать.

Странным образом политик и священник исчезнут одновременно. Их связывает определенное соглашение. Суды и храмы исчезнут одновременно, потому что суд живет преступлениями, а храм - грехом, и вы должны понимать, в чем между ними разница. Преступление - это разоблаченный грех.

Грех - это преступление, которое удалось, - ты одурачил всю систему, и никто не смог тебя поймать.

И таким образом, для преступника есть суд, полиция, закон; для грешника есть священник, епископ, римский папа, Бог. Им нужен ад в качестве собственной тюрьмы и рай в качестве поощрения. Но они существуют вместе, и вместе же исчезнут.

Американский посол должен понять, что я гораздо опаснее, чем он думает. И, что касается твоего вопроса, они ничему не могут воспрепятствовать. Это не нечто такое, что я говорю, это нечто, являющееся потребностью времени.

Для меня пришло время.

Может быть, я один, но времена за меня.

У них могут быть все силы, но времена не за них. Они роют себе могилы; они устарели. Все их идеологии, их философии, их теологии отстали от времени.

Я бросаю перчатку.

Я готов оспаривать каждый из постулатов, на котором зиждется их общество; это - лицемерие и ничего больше.

Они могут меня убить - это возможно. Это нетрудно, это очень просто. Но, убив меня, они признают тем самым свое окончательное поражение. Они меня убьют, но позднее поймут, что вместе с моей смертью совершили самоубийство. Именно поэтому они пытаются помешать мне достичь моих людей другими способами; потому что убийство было испробовано в прошлом и не сработало.

Послание Аль-Хилладж Мансура стало выгравированным в небе. Было много суфиев, но никого не помнят так, как помнят Мансура.

Об Иисусе Христе никто даже не услышал бы, если бы с ним были немного более терпеливы и проигнорировали его. Но с ним обошлись так нетерпеливо, его убили - а ему было только тридцать три года. Он учил всего три года. И он не говорил ничего опасного, он просто повторял старые писания.

Он добавил лишь несколько вещей, которые можно было легко проигнорировать - что он единородный сын божий... Ну и что! Пожалуйста, ну и пусть. Не думаю, что это кого-то ранит. Если ему это нравится, если он этим наслаждается, никому не причиняя вреда, так и оставьте его в покое. Если он считает себя последним мессией, тем самым, которого вы ждали, вы могли бы наслаждаться этим. Вы могли бы осмотреть этого мессию со всех сторон, наблюдать за ним: «Потрясающе! Выглядит точно как последний мессия». Вы могли бы над ним подшучивать, ничего более не требовалось. В серьезности совершенно не было необходимости, потому что он не говорил ничего опасного для общества, для интересов круговой поруки.

Просто проигнорировав некоторые вещи, которые были просто инфантильными, его можно было бы легко привлечь на службу старому обществу - и никто даже не слышал бы его имени. И никогда не случилось бы этого бедствия - христианства.

Но распятие его все изменило. Распятие его объявило, что вся еврейская традиция испугалась этого одного человека. Его убийство в определенном смысле наложило печать бедности на всю философию еврейской традиции. Они не могли ничего возразить невежественному, необразованному человеку, будучи великими раввинами, интеллектуалами.

Это распятие кажется абсолютно бессмысленным. Может быть, они думали побыстрее избавиться от него, но это быстрое избавление породило христианство, которое продолжает расти до сих пор. Сейчас численность католиков превысила отметку семиста миллионов.

Я всегда называл христианство «крестианством», потому что его действительным источником является крест, а не Христос. И совсем не странно, что крест стал символом христианства.

Эти люди, которые хотят помешать моим идеям, достичь моих людей, не могут сделать то же самое, что сделали с Сократом, Христом или Мансуром. Они очень боятся, потому что это станет последним смертельным поражением всего их прошлого. А Иисус говорил только о нескольких вещах. Я говорю обо всем, что только касается человека под этим небом; в мельчайших деталях я даю вам всю карту, при помощи которой человека можно сделать сверхчеловеком.

Убивать меня опасно, и они пытаются найти другой выход: не позволить мне нигде остаться, чтобы люди не могли прийти со мной в контакт. Мне не могут отказать во въезде в Индию, это мое право от рождения. И в Индии им придется действовать по-другому: они помешают людям из-за пределов Индии добраться до меня. Это было их условием.