Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами - Федор Раззаков

Не скроем, Фурцева могла быть несправедливой, злой и даже жестокой, однако диктовалось это не чертами ее характера, а по большей части обстоятельствами. Например, спектакль «Живой» в Театре на Таганке она закрыла потому, что действительно считала его идеологически вредным. Такова была ее партийная позиция. А казачьи хоры России она приказала объединить в один потому, что хотела сэкономить государственные деньги. Это было ее ошибкой, но она ошибалась искренне, без всякой худой мысли. Интриговать она не любила, в отличие от большинства деятелей культуры, которые в реальной жизни были далеко не эталоном добродетели. Например, сколько кляуз друг на друга они приносили Фурцевой, требуя у нее помощи, известно лишь ей одной. Некоторые из этих кляуз она действительно пускала в ход, но большинство из них клала под сукно. Чем только увеличивала число своих недоброжелателей. Когда Фурцева была жива, они ее боялись, а когда министра не стало, припомнили ей все ее реальные и мнимые прегрешения.

В своих мемуарах, выпущенных за границей, Галина Вишневская описала Фурцеву как «запойную пьяницу», которая «ни черта не смыслит». Это несправедливое утверждение, тем более высказанное человеком, которого Фурцева всегда уважала и всячески поддерживала. То, что Фурцева была слаба по части алкоголя, знали многие. Другое дело, что подавляющая часть людей даже не задумывалась о том, почему у нее возникла эта болезнь. Знай они об этом, может быть, их оценки были бы совсем иными.

Судя по всему, пристрастие к выпивке передалось Фурцевой от ее отца – простого рабочего с ткацкой фабрики. В итоге в их семье этим недугом болела не только она, но и брат, который на почве пьянства постоянно попадал в разного рода скандальные истории, еще когда Фурцева была юной девушкой. Сама Фурцева приобщилась к алкоголю в начале 50-х, когда пыталась таким образом снять многочисленные стрессы, связанные с ее тайным романом с Фирюбиным. А после того, как в 60-м она совершила неудачную попытку самоубийства, в ней что-то окончательно надломилось. И спиртное стало единственным способом уйти от самых разных проблем, начиная от служебных и заканчивая личными. Последних в жизни Фурцевой особенно хватало.

К началу 60-х ее дочь Светлана уже была взрослым человеком и жила самостоятельной жизнью. У мужа тоже была своя жизнь, и до Фурцевой все чаще доходили слухи, что в этой жизни у него есть другие женщины. А поскольку развестись они не могли (этот скандал мог плохо сказаться на служебной карьере обоих), им приходилось жить под одной крышей, будучи уже фактически чужими друг другу людьми. И если Фирюбину хватало сил не гасить свои стрессы с помощью алкоголя, то у Фурцевой было иначе – у нее характер оказался далеко не стальным. В последние годы пагубная привычка уже превратилась в болезнь и реально грозила карьере министра. На разного рода фуршетах к ней специально приставляли человека, который должен был следить за тем, чтобы Фурцева, не дай бог, не перебрала лишнего. Для Фурцевой это было унизительно, и она делала все возможное, чтобы побороть пагубную привычку.

Между тем для большинства людей Фурцева продолжала оставаться самым красивым кремлевским руководителем. Ее обслуживали лучшие портные Москвы, и фасоны ее костюмов и платьев непременно отмечали зарубежные газеты каждый раз, когда Фурцева приезжала в какую-нибудь западную страну. Эти же газеты присудили Фурцевой неофициальный титул Первой дамы Москвы.

Однако, глядя на эту красивую и элегантную женщину, мало кто из людей мог себе представить, что в душе это глубоко несчастный человек. Работа ее уже не радует, ее все чаще мучают головные боли, у нее разрушена семья, нет близких подруг. Единственным родным и близким человеком для Фурцевой долгие годы была ее мама, но в 1972 году и она умирает. Эта смерть стала последней каплей в чаше терпения Фурцевой. После нее она отпускает вожжи: пьет все сильнее и сильнее. В кремлевских кулуарах вовсю циркулируют слухи, что ее хотят уволить. Эти слухи доходят и до Фурцевой, что только усугубляет ситуацию. Она понимает, что обречена: сил побороть болезнь у нее не осталось, а отправка на пенсию грозит ей скорой смертью по причине все той же болезни. Видимо, именно тогда она все чаще стала задумываться о самоубийстве, но решиться на него пока не может. Сознание продолжает надеяться на лучшее. Однако новая «дачная» история делает трагедию неизбежной.

Летом 1974 года Фурцеву вызвали в Комитет партийного контроля и обвинили в аморальном поведении, недостойном члена партии и крупного руководителя: дескать, она позволила себе использовать при строительстве дачи для своей дочери строительные материалы по бросовым ценам, а также взяла паркет из Большого театра. Фурцева попыталась защищаться, но этим только усугубила ситуацию: бывший на том заседании член Политбюро Андрей Кириленко пререканий не терпел. В результате Фурцевой объявили строгий выговор. Но этот выговор был сродни смертному приговору: стало ясно, что работа Фурцевой в министерском кресле окончена. Когда она это поняла, в ее голове созрело трагическое решение.

В сентябре Фурцеву чуть ли не силком отправили на юг, отдохнуть. В Москву она вернулась в середине октября. На удивление своих подчиненных, абсолютно не посвежевшей, а уставшей и постаревшей на несколько лет. И в работу включилась вяло, без присущего ей энтузиазма. А спустя неделю ее не стало.

Вечером 24 октября Фурцева была на приеме в честь юбилея Малого театра. Выглядела оживленной, пила только боржоми. Однако до конца вечера не досидела и засобиралась домой, в отличие от мужа, который остался догуливать на банкете. Когда спустя два часа Фирюбин вернулся в их дом на улице Алексея Толстого, Фурцева была уже мертва. В официальном некрологе написали, что смерть наступила от острой сердечной недостаточности. Но в народе до сих пор ходят слухи, что это было самоубийство: Фурцева приняла большую дозу снотворного. Видимо, резать вены, как это было в 60-м, она не захотела, помня, как это было больно и страшно.

Минуло больше тридцати лет после смерти Фурцевой – достаточное время, чтобы объективно оценить ее жизнь и деятельность на посту министра культуры. Каких-нибудь пятнадцать лет назад в этих оценках было мало объективности – большинство оппонентов Фурцевой перехлестывали эмоции, им хотелось свести счеты и с ней, а через нее и с властью, при которой они жили и работали. Кстати, большинство из них очень неплохо жили. Теперь, когда эмоции наконец улеглись, можно спокойно констатировать: Екатерина Фурцева была далеко не ангелом, но и не монстром, а вполне земной женщиной, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками. Человеком, который, без сомнения, был одним из самых ярких руководителей страны, которой теперь уже нет.