Демонтаж народа. Учебник межнациональных отношений - Сергей Кара-Мурза

И весь текст документа показывает, что никакого «наведения мостов» и восстановления традиций не предполагается. Это видно хотя бы из того, что в качестве механизма предотвращения конфликтов предлагается гласность и использование «журналистского корпуса» – именно тех механизмов и субъектов, которые сознательно использовали межэтнические конфликты как средство борьбы с «советским тоталитаризмом».

Сегодня этот проект разрушения евразийской целостности переносится в Российскую Федерацию. Реанимируется идея А.Д. Сахарова о «Евразийской конфедерации независимых государств», числом 40 или 50 (слово «евразийская» здесь такой же камуфляж, как «демократия» или «правовое государство» в перестроечном новоязе). С разной степенью жесткости утверждается вульгарный евроцентризм, который даже в советском истмате был изжит в 30-е годы. В.И. Мильдон в «Вопросах философии» просто угрожает: «Для России как части Европы, части человечества следование прежним, своим историческим путем, определившимся стихийно, в условиях неблагоприятной географической широты, самоубийственно. Жизнь требует отказаться от него – нужно отказываться, даже если в ее и других народов прошлом не было образцов подобного отказа». Почему же другим народам Мильдон разрешает не отказываться от следования «своим историческим путем», а русским запрещает – хотя иной «географической широты» он нам не подарит?

Концепция национальной политики провозглашает создание современного демократического общества с рыночной экономикой, и весь ее смысл таков, что в ней прямо предусмотрено возникновение «этнического тигля». Поскольку в Концепции ничего не говорится о том, как предполагается компенсировать «растворяющее» действие демократии и рынка на этносы, приходится прийти к выводу, что это – доктрина ликвидации этнического разнообразия России. Это – сугубо техноморфная, антиэкологичная концепция, по своим философским основаниям соответствующая среднему этапу развития европейского капитализма (вторая половина XIX в.). Появление такой концепции в конце ХХ в. и тем более в России с ее колоссальной культурой межэтнических отношений вызывает недоумение.

Главная «конструктивная» мысль документа – снятие национальной окраски субъектов федерации. Для этого предлагается использовать два механизма: растворение автономных республик в большом числе территориальных субъектов равноценного статуса; приоритет демократических прав личности, независимо от национальности, на каждой территории[206]. Помимо того, что весь пафос этого предложения состоит в атомизации и униформизации российского общества, на нынешнем этапе кризиса и «детской болезни» национализма само это предложение (даже не его реализация, а всего лишь декларация) ведет к обострению межнациональных противоречий и к центробежным тенденциям. Услышав о таких планах, самое разумное для национально-территориальных образований – заключать горизонтальные объединения и альянсы для максимальной автономизации от Центра. Реализация этой концепции силой будет означать превращение всей России в арену тлеющих или открытых войн.

Совершенно неприемлема аргументация путем отсылок к зарубежному опыту. В качестве «наиболее оптимальной формулы» России предлагается использовать «опыт развития схожих по типу стран – Индии и Нигерии». Иначе как издевательством над Россией, нашедшей уникальный тип стабильного совместного проживания народов, не назовешь предложение взять пример с Нигерии, только что пережившей одну из самых истребительных в истории гражданских войн на этнической почве, или опыт Индии с ее спиралью межэтнического насилия.

Приведенная также ссылка на Испанию – вообще подтасовка. О каком же «снижении статуса национальной государственности» в федеративном устройстве можно говорить, если наиболее развитые автономные области Испании называются Каталония (с государственным каталонским языком) и Страна басков (с восстановленным забытым языком басков)? Или авторы считают, что баски – не национальность? А ведь баски имеют свой парламент, свое правительство, свой флаг и даже свою полицию. И при этом в Стране басков действует этническое террористическое движение, держащее в страхе всю Испанию.

Совершенно неудовлетворителен раздел Концепции о межнациональных конфликтах – здесь практически все существенные утверждения неверны и противоречат самым элементарным представлениям конфликтологии и тому опыту, который уже накоплен с 1987 года. Из идеологических соображений приватизация представлена механизмом разрешения конфликтов, хотя именно приватизация уже стала и неизбежно будет далее важнейшим дестабилизирующим фактором, ибо она предусматривает расслоение по национальному признаку при дележе собственности. Концепция должна была бы признать эту очевидность и предложить нейтрализующие механизмы, но она лишь славословит приватизацию и наивно призывает к «инвестициям в конфликтогенные районы» (хотя все возможности инвестиций ограничены отправкой в такие районы вагона с наличными деньгами).

Национальная политика России не может строиться без ясного отношения к русскому народу. Однако и смысл, и фразеология всех утверждений Концепции, касающихся русского народа, воспроизводят едва прикрытые штампы, свойственные западническому крылу большевизма 20-х годов. Это и тезис о «насильственной русификации», и квалификация русских не как нации, а как этнической группы, и повторение формулы о «новой исторической общности» – теперь уже «российский народ». Поразительно, но в разделе «Проблемы русского народа» не названо других конкретных проблем, кроме как проблем «потомков казаческого населения» и «шовинизма и антисемитизма части русского населения».

Непонятно, на какую реакцию рассчитано упоминание антисемитизма русских как единственного названного в документе проявления национализма? И почему это говорится именно в отношении русских – являются ли они монопольным носителем этого зла? И почему ничего не сказано об очевидном, надежно демонстрируемом разжигании русофобии? Такая «асимметрия» государственного документа никак не может способствовать не только гражданскому согласию, на даже и миру.

Концепция, как и очень многие другие декларации демократических идеологов, игнорирует очевидную неоднородность трех предстоящих десятилетий. России еще предстоит пройти через тяжелый кризис, а затем выйти в режим стабильного существования. Эти два этапа кардинально различны и представляют собой две системы совершенно разных процессов. И цели, и ограничения, и механизмы национальной политики на этих этапах также различны. Документ же предлагает набор абстрактных пожеланий. В нем постоянно подчеркивается, что Россия переживает «политическую либерализацию и утверждение общедемократических норм». Но это – явное искажение реальности, которое в национальной политике просто недопустимо. Многие вещи, полезные или нейтральные на стабильном этапе, оказывают разрушительный эффект в фазе кризиса.

Можно ли совместить глубокую демократизацию с сохранением полиэтнической российской цивилизации? Да, можно – но Концепция от самой этой мысли отказывается. Да и не только в политиках дело. Болезненное преодоление евроцентризма и противопоставление демократии национальному чувству – задача всей интеллектуальной элиты России.

Итак, в мышлении «прогрессивных» российских этнологов, ставших активными политическими и интеллектуальными деятелями перестройки и реформы, знание современной концепции этничности (конструктивизм) удивительным образом сопряжено с универсалистской утопией Просвещения. Казалось, эта утопия сдана в архив после того, как мир во второй половине ХХ века пережил взрыв «бунтующей этничности». Но нет, ее пытаются внедрить в политическую практику и где – в РФ, осколке страны, разорванной в ходе операции, в которой тараном служила как раз бунтующая этничность.

В.А. Тишков, будучи министром по национальным отношениям, предлагал политическими средствами «отменить этничность». При этом сам он прекрасно знал слова, что высказал в руководимом Тишковым институте его американский коллега Дж. Комарофф: «Практически нет сомнений, что история нашего времени в полном смысле слова переписывается под воздействием этнических и националистических форм борьбы» (см. гл. 1). К каким же последствиям могло привести в РФ 90-х годов предлагаемое Тишковым лобовое столкновение с политизированной этничностью, которую политический режим сам же мобилизовал для разрушения СССР? Только к дальнейшему разрушению уже и РФ.

На мой взгляд, политизация этничности идет бок о бок с политизацией этнологии.

За этими установками, видимо, стоит и определенная интеллектуальная традиция, которая придает им устойчивость – традиция либеральная. О.Ю. Малинова пишет: «Авторы либеральных концепций середины XIX – начала XX в. либо вообще не считали национальность важным элементом персональной идентичности, либо не придавали этому аспекту существенного значения, будучи озабочены обеспечением единства и самостоятельности «больших» наций. То, что меньшинство может оказаться ассимилированным, не казалось в XIX в. трагедией. Напротив, ассимиляция воспринималась как позитивное явление, если вследствие нее индивид вливался в более «высокую» культуру… Отсюда – огромная роль концепции прогресса в либеральной теории XIX в. Это воистину стержень всей конструкции… Поскольку привлекательность либеральных принципов обусловлена именно их универсальностью, об ограничениях либералы предпочитают говорить уклончиво, избегая четких формулировок. Просто удивительно, сколь многих «неудобных» вопросов не задавали себе либеральные мыслители, рассматривавшие проблему наций» [20].