Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество - Юрий Брайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, я мог бы отключиться от всех телесных ощущении, уйти в себя, словно в кокон, витать в эмпиреях, но ради этого не стоило покидать ментальное пространство. Чего другого, а покоя и тишины там хватает. На мой вкус даже с избытком.
И тогда я взялся за перевоспитание своего буйного и сластолюбивого предка (все равно надо было чем-то заполнить досуг) – исподволь, ненавязчиво вмешивался в ход его мыслей, старался удержать от опрометчивых поступков, отвращал от садистских выходок, практикуемых и любовных играх, не позволял опрокинуть лишний кубок сомы, всячески препятствовал обжорству – и при этом все время оставался как бы в тени.
Вскоре я даже стал находить в этом занятии некоторое удовлетворение. Всегда приятно что-то создавать самому – хоть книгу, хоть котлеты, хоть новую личность.
Дабы мои усилия оказались более действенными, я решил привлечь на помощь религию, чьи стрелы, по выражению Рабиндраната Тагора, страшнее боевых, поскольку проникают в сердце гораздо глубже.
Как и большинство кшатриев (в отличие от брахманов), Ачьюта не отличался набожностью, хотя почти ежедневно посещал храм, вместе с другими верующими распевал заунывные гимны и приносил предписываемые традицией жертвенные дары – топленое масло, рисовые клецки и пальмовое вино.
Чаше всего он поклонялся богу по имени Индра, повелителю грома и молнии, великому воину, вдохновителю певцов, забияке и большому любителю дурманящей сомы, под воздействием которой и были совершены все его главные подвиги, как-то: победа над демоном вод Вритрой и поединок со змеей-пожирательницей Шушной, – короче, самому подходящему для кшатриев богу.
Индру в религиозных гимнах называли „Тот, который ведет к куче добра“, и „Брюхатящий незамужних женщин“, и „Сокрушитель чужих черепов“, и „Утоляющий жажду океаном сомы“.
Ясно, что пример такого бога вряд ли мог наставить заблудшего человека на путь истинный, скорее наоборот. А если брать шире, то народу, боги которого крушат чужие черепа, брюхатят посторонних женщин и упиваются наркотой, стоит посочувствовать.
Лучше будет, если я сам придумаю кумира для Ачьюты. Пусть он, сохраняя все внешние атрибуты воинственного индуизма, сеет разумное, доброе, вечное, то есть славит общечеловеческие ценности, а не скотские выходки.
В пантеоне местных небожителей я разбирался слабо, но, покопавшись в сознании Ачьюты (предок воспринимал это как краткое помутнение сознания), отыскал бога по имени Вишну, о котором было известно немногое – он преодолевал вселенную в три шага, и однажды помог Индре в борьбе с демонами.
Имея немалый опыт манипуляции чужим сознанием, я стал потихоньку прививать Ачьюте интерес к этому богу, которому моими стараниями был придан самый что ни есть положительный облик.
Надо сказать, что ум моего предка, хоть и не развитый учением, от природы был довольно гибок, и любые новые идеи он впитывал достаточно легко, тем более что эти идеи рождались у него как бы сами собой.
Зерна, посеянные мной, упали на благодатную почву. Некоторое время спустя Ачьюта несколько смирил свой буйный нрав, перестал травить людей хищными зверями, а на ложе любви вел себя как обычный эротоман, а отнюдь не как садист. Сложнее всего было отучить его от злоупотребления сомой, но, в конце концов, некоторые успехи наметились и на этом поприще.
Теперь, беседуя с женами или наставляя приближенных, Ачьюта все чаще заводил разговор о боге Вишну и о его титанических усилиях по наведению мирового порядка, благоустройству вселенной и воспитанию человека в духе сострадания, всепрощения и доброты – то есть о том, что я постоянно нашептывал ему.
Вскоре Ачьюта повелел построить кумирню, внутри которой находилась каменная скульптура, изображавшая четырехрукого Вишну, хоть и снаряженного для битвы (булава, лук, чакра и сигнальная раковина), но благостно улыбающегося.
(Кстати, о многорукости. Воинственные кшатрии, которым в битве двух верхних конечностей было, наверное, недостаточно, всех своих ботов изображали именно в таком паукообразном виде.)
Дела постепенно шли на лад, хотя одно обстоятельство несколько смущало меня – сравнительно небольшое княжество Ачьюты содержало многочисленную, хорошо вооруженную и вышколенную профессиональную армию, привыкшую кормиться войной.
Ремесленники-вайшьи целые дни напролет ковали оружие и сооружали боевые колесницы. Возничие-суты, представители весьма привилегированной касты, в чьи обязанности входило не только управление колесницами, но и сочинение хвалебных гимнов, обучали лошадей разворачиваться на крошечном пятачке и топтать копытами поверженных врагов. Молодые кшатрии с восхода до захода совершенствовались в боевых искусствах, а по ночам охотились за дасью, воинственными аборигенами, продолжавшими скрываться в лесах.
Кому как не мне было знать, что бесконечное нагнетание военной мощи приводит к тем же результатам, что и нагревание наглухо закупоренного сосуда с водой – рано или поздно он обязательно взорвется.
Дело, похоже, оставалось за малым – подыскать врага, не самого сильного, но достаточно богатого, чтобы потом было чем поживиться.
Все мои попытки обуздать агрессивные устремления Ачьюты ни к чему не приводили. Во-первых, несмотря на царский титул, он был практически заложником своих собратьев по касте, у которых давно руки чесались. А во-вторых, как я убедился, проще было волка приучить к вегетарианству, чем внушить миролюбие кшатрию. Идея абстрактного человеколюбия не играла здесь никакой роли, ведь даже святой Петр, любимый ученик Спасителя, и тот частенько хватался за меч.
Ничего не поделаешь, таковы уж были эти люди, посвященные в воины еще при рождении, сражавшиеся всю свою сознательную жизнь и собиравшиеся умереть на поле брани, поскольку иная смерть считалась у кшатриев позором.
Однажды в ставку Ачьюты, по обычаю предков-кочевников постоянно менявшую свое месторасположение, прискакали вестники. Новости, которые они доставили, относились к категории самых дурных.
Несколько дней назад на западной границе владений Ачьюты появился неоседланный рыжий конь необыкновенной красоты и стати. Никому не даваясь в руки, он бродил по самым лучшим пастбищам, отбивал косяки кобыл у местных жеребцов, но нигде не задерживался подолгу, словно был не конем, а тигром-бродягой.
Опытные люди, заподозрившие неладное, прикладывали ухо к земле и слышали, как с запада надвигается мерный грозный гул, словно по равнинам соседнего царства катится ожившая каменная лавина. Небо в той стороне даже в ясный день было затянуто странной дымкой, а ночью полыхало отсветами далеких пожаров. Разом пропали все птицы-стервятники, почуявшие богатую поживу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});