Институт экстремальных проблем - Саша Камских

Андрей ушел, а Вадим нашел в Ирининой читалке нашел Тургенева и увлекся «Записками охотника». Когда-то в школьные годы Медведев читал их, но в памяти не осталось ничего, кроме натужных попыток написать сочинение на тему о роли пейзажа в творчестве классика русской литературы. Сейчас же он воспринимал эти рассказы совсем по-другому, переносился мыслью в изображенные писателем края, воочию видел описанных им людей. Забыв обо всем, Вадим читал почти до самого утра, пока сон наконец не сморил его.

К утру дождь перестал, и Медведев, проснувшись, разглядел в просвет между облаками голубое небо, а чуть позже в окно заглянуло солнце. Светлана, когда пришла к нему в восемь часов, увидела, что Вадим держит на ладони солнечный блик, будто какого-то маленького зверька или птицу.

— Надо же – солнце, — удивленно улыбнулся он, щурясь от непривычно яркого света. — Так тепло, когда оно на меня попадает… Раньше я почему-то не обращал на это внимания.

— Сейчас твоя чувствительность обострена, потому что ты долго был лишен очень многого. — Света нежно прикоснулась к его щеке. — Знаешь, сегодня солнце появилось первый раз за последние два месяца, и все вокруг будто проснулось, — девушка немного задвинула жалюзи так, чтобы солнце не светило Вадиму в лицо. — И ты, я смотрю, повеселел. Как спалось на новом месте?

— Как обычно – сначала парочка кошмаров, а потом, кажется, ничего не снилось, — Медведев зевнул. — Ерунда, не беспокойся.

Светлана заметила на тумбочке иконку.

— Андрей принес?

Вадим кивнул.

— Чудной пацан. Он обо всех такую заботу проявляет?

— Да, — улыбнулась Света, — но к тебе у него особое отношение.

— Это почему же? — удивился Медведев.

— Потому что Андрей знает, что я тебя люблю. Он боготворил мою маму, а потом перенес это чувство на меня. Мне порой бывает ужасно неловко, когда Андрей смотрит на меня с прямо-таки молитвенным восторгом, от его обожания я попросту теряюсь. Нет, Дим, ты только не подумай, пожалуйста, ничего дурного, — Света заметила ревнивый огонек в глазах Вадима, — он не то что не пытается ухаживать за мной, а даже не решается иной раз посмотреть на меня. Андрей такой робкий и стеснительный, что, когда узнал про тебя, целый день собирался с духом, чтобы спросить, женаты мы или нет.

— И что ты ему сказала? — Вадим взял девушку за руку.

— Сказала, что мы поженимся, когда ты поправишься, — Света присела на край кровати и, наклонившись, прижалась головой к его плечу.

— Это правда? Я поправлюсь? Ты меня не бросишь? Мы всегда будем вместе?

— Конечно, милый, — улыбка девушки прогнала сомнения Медведева. — Давай будем умываться и одеваться. Если ты не против, я позову Андрея и покажу ему, что он должен делать, — предложила Светлана. — Мальчик он старательный и сообразительный, все схватывает на лету.

— Можно в другой раз?

Сейчас Вадим никого не хотел видеть. Ему было так хорошо на солнце, рядом была Света, и этот миг тишины и покоя он стремился продлить хотя бы до завтрака. Светлана поняла его желание.

— Погрейся на солнышке, — она откинула простыню. — Я дверь сейчас закрою, чтобы никто не вошел.

Вадим блаженно улыбнулся, когда обнаженное тело вместо одеяла окутало мягкое тепло солнечных лучей.

— Хорошо-то как!

Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как Света занимается ежеутренними гигиеническими процедурами. Не чувствуя ее прикосновений, Медведев старался не думать о том, что ей сейчас приходится с ним делать.

— Дим, не спи, — Света тронула его за плечо и провела по щеке горячим влажным полотенцем. — Умойся, а потом побрейся, ты снова начал зарастать. — Вадим, не открывая глаз, сморщил нос, шевелиться ему не хотелось, однако Света продолжила тормошить его. — Завтра и послезавтра выходные, обхода не будет, после завтрака сможешь лентяйничать сколько угодно, но вообще-то готовься к тому, что с понедельника у тебя начнется физиотерапия.

— Меня будут куда-то возить? — Медведев вздрогнул.

— Нет, пока физиотерапевт будет приходить сюда, но постоянно оставаться в палате у тебя все равно не получится – уже на следующей неделе нужно будет и разные обследования проходить, и снимать мерки для корсета. Да мало ли что еще… А потом и на улицу разрешат выходить. — Света задумалась. — Привезу тебе спортивный костюм, несколько футболок, рубашки тогда не понадобятся.

Вадим покосился на висевшую наготове на спинке кровати рубаху и вздохнул. Если надевать костюм, то придется надевать и памперсы, которые, как ничто другое, угнетающе действовали на психику Медведева, сколько бы Олег ни говорил о том, что они изначально были придуманы не для грудных детей, а для летчиков-высотников. Рубашка с завязками сзади тоже доводила его до бешенства, пока Света не обрезала тесемки и не стала просто накидывать на него это ненужное, по его мнению, одеяние, чуть подтыкая тонкую ткань под бока. Теперь Вадим мог самостоятельно снять рубаху, если она начинала раздражать его. Он не так уж часто делал это, но само сознание того, что можно обойтись без чьей-либо помощи, немного успокаивало нервы.

После завтрака Медведев с бСльшим, чем накануне, интересом стал разглядывать палату. При ярком утреннем солнце обстановка выглядела почти по-домашнему, и Вадим, к собственному своему удивлению, преисполнился неожиданным оптимизмом. Он даже включил телевизор в ожидании врачебного обхода, но очень быстро задремал под бормотание диктора с новостного канала. Светлана оставила его одного и ушла подписывать обходной лист – на следующей неделе она увольнялась из клиники и выходила на свою прежнюю работу.

Все в отделении жалели, что Света уходит, но никто даже не заикнулся о том, чтобы она осталась. Танюшка Макова вернулась в бухгалтерию еще раньше, как только Кирилла перевели из ожогового отделения в офтальмологическое, но несколько раз в день прибегала к нему, хотя Задонцев уже мог обойтись без ее постоянного присутствия, приспособился действовать только левой рукой, а остатки зрения позволяли ориентироваться в знакомом помещении. Ему предстояло еще немало операций и на глазах, и на культе правой руки, и на лице, обезображенном послеожоговыми рубцами. К концу года Танюшка с Кириллом собирались пожениться. Ее родители давно относились к Задонцеву как к сыну, заменившему им Захара, тоже спасателя, погибшего несколько лет назад, а мама Кирилла, всегда мечтавшая иметь дочку, души не чаяла в будущей невестке.

— Дим, проснись, к тебе пришли.

Ласковое прикосновение к щеке разбудило Медведева. Он ожидал увидеть Кленова, может быть, Олега или еще кого-нибудь из врачей, но рядом со Светланой в белом халате внакидку стоял Черепанов. От неожиданности Вадим даже уронил пульт, когда стал выключать телевизор.

— Здравствуй, Вадим, — Николай Кронидович наклонился к Медведеву и обнял его. — Я утром узнал, что тебя перевели в отделение, и не выдержал, решил проведать. Ты уж извини старика за то, что он вломился к тебе без спросу и с пустыми руками. Кроме сока, ничего на ходу придумать не смог.

Глаза Черепанова подозрительно блестели. Он разглядывал Медведева и отмечал все детали его облика: обильную седину в отросших волосах, бледное лицо с темными кругами вокруг запавших глаз, похудевшие шею и руки, выпирающие ключицы, торчащие в вырезе больничной рубашки. Начальник знал все о состоянии Вадима, ежедневно общаясь с Кленовым, и понимал, что после таких травм, десятка операций и почти полугодичного пребывания в интенсивной терапии внешний вид будет отнюдь не цветущим, но увиденное сильно расстроило Черепанова. Больше всего Николаю Кронидовичу не понравился взгляд Вадима, болезненно напряженный, застывший в предчувствии чего-то неприятного. Он понял нежелание Медведева, чтобы его кто-нибудь навещал, о чем предупреждали и Светлана, и Олег.

— Да о чем вы, Николай Кронидович?! — Вадим до того растерялся, увидев начальника, что забыл поздороваться, только машинально ответил на рукопожатие.

Светлана пододвинула Черепанову стул, а он, отвернувшись на секунду, чтобы поблагодарить девушку, быстро провел ладонью по глазам. Света тихонько вышла из палаты, не желая мешать разговору.

— Как ты, Вадим? — спросил Николай Кронидович.

— Живой, — слабо усмехнулся Медведев. Он, в свою очередь, заметил, как постарел за эти месяцы начальник. Черепанов ссутулился, на лице добавилось морщин, кожу рук густо покрыли старческие пигментные пятна, и только глаза, чуть утратив свою яркость, смотрели по-прежнему пронзительно. — Вот, зашили меня и выпустили из склепа. Не знаю, что дальше со мной собираются делать, жду, когда Евгений Петрович придет, что скажет.

— Я долго у тебя засиживаться не собираюсь, да и не дадут. Удивляюсь, что за последние пятнадцать минут мне никто не позвонил.