Запрещенная реальность. Том 1 - Василий Головачёв

Ганфайтерам, таким образом, представилась возможность чистой вылазки, благодарить за которую было некого, разве что тонкие взаимопереходы множества физических реальностей Земли, которые люди привыкли называть случайными процессами.

Оставив машину практически в том же месте, где стояла неделю назад машина Лобанова, друзья поднялись на холм. Идти было тяжело, ночью прошел дождь, и ноги путались в космах слипшихся трав. Было сыро, холодно, темно; тучи над головами, закрывшие небосклон, готовы были снова пролиться дождем, хороший хозяин в такую погоду собаку не выгонит на улицу, но именно этот фактор как нельзя лучше подходил друзьям. Охрана дачи вряд ли соблюдала инструкции, прячась в тепле блокпостов.

Так оно и оказалось. Периметр огороженной территории не охранялся, не считая двух неработающих лазерно-фотоэлементных систем у сетки, в том месте, где перелезли через ограду бывшие контрразведчики.

Центральное строение дачного комплекса искали недолго, слишком свежи в памяти были события, происшедшие здесь год назад. Собственно строением это чудо архитектуры назвать можно было с большой натяжкой: от трехэтажного особняка осталась какая-то странная конструкция, похожая на цветок лотоса или на застывший всплеск воды от упавшего в воду камня, только «всплеск» этот был вполне материальным: в нем соединились стены здания, земля, мебель, хозяйственное оборудование и даже тела людей! За минувший год монолит «всплеска» дал трещины, потерял плотность и стал разрушаться, так что проникнуть через один из проломов внутрь не составило труда, несмотря на то что весь «лотос» был упрятан под колпак временного укрытия. Охрана не показывалась, хотя тропинка, протоптанная вокруг деревянно-брезентового купола ботинками солдат, была видна. Матвей представил себе, что чувствовали предыдущие исследователи этого феномена, и ему на мгновение стало весело. Очевидно, та же мысль пришла на ум и Василию, потому что он нашел ухо товарища и шепнул:

— Такое коллегам не снилось и в страшном сне!

Матвей, уже вошедший в состояние меоза, ничего не ответил. Он ясно видел освещенный — в радио — и микроволновом диапазоне — пятачок в центре бугристого панциря над подвалами дачи, где проходила шахта к подземному метро, но здесь находилось еще одно «окно» в земляно-бетонно-кнрпичной тверди, которое «светилось иначе» — на уровне «ментальных следов», как говорил Самандар, и смотреть на это «окно» было неприятно. Психика буквально «зарычала» на него, как собака на опасную тварь.

Весь массив внутри «цветка лотоса» был изрыт шурфами, ямами, траншеями, заставлен рентгеновскими аппаратами и исследовательским оборудованием. Пришлось потратить время, чтобы подойти к «окну» и не свалиться в одну из ям. Кто-то пытался рыть колодец и здесь, но, углубившись в почву на метр, очевидно, бросил это занятие. Сосредоточившись, Матвей понял, что здесь проходит ствол какой-то узкой шахты, перекрытой не плитой или грудой земли, а деревянной коробкой.

Вспомнилась последняя встреча с Ельшиным-Конкере, когда тот вышел из замаскированного лифта. Сомнений не было, именно тут начинался ход вниз, в секретный бункер генерала, откуда он вызывал Монарха Тьмы, а деревянной коробкой могли быть лишь остатки книжного шкафа или пенал лифта.

— Ищи лопаты, — сказал Матвей.

— Я почти ни фига не вижу.

— Включай фонарь, до восьми утра сюда точно никто не сунется.

Подсвечивая себе фонарями, они обошли площадку и обнаружили необходимые инструменты — от ломиков до кирок и лопат.

— Будем долбить по очереди. Сначала я — ты покараулишь снаружи, потом наоборот.

Матвей включил темп и начал работу. За пять минут выдохся, но и углубиться в землю успел больше чем на полметра. Василий копался дольше, минут десять, его режим не был столь скоростным, зато и он прошел не меньше. Еще через четверть часа они добрались до деревянного щита, который, как и предполагал Матвей, оказался платформой лифта. Стены лифта с потолком отсутствовали, — то ли были разрушены, то ли так было задумано конструктором, а плита пола ходила по направляющим, поддерживаемая двумя рычагами и фиксатором. Моторы, очевидно, прятались где-то внизу, вращая винты, которые и передвигали лифт вверх-вниз.

— Нам туда, — кивнул на платформу Матвей.

— Как?

— Придется разбить площадку и спускаться на веревках. Глубина шахты метров десять.

Василий не стал уточнять, как его напарник определил глубину колодца, спрыгнул вниз и взялся за ломик.

Стараясь не стучать громко, они разобрали платформу лифта. Взору открылся прямоугольный колодец с бетонными стенами, четырьмя направляющими и двумя архимедовыми винтами. Время торопило, поэтому друзья не стали долго разглядывать ход, просто сбросили вниз веревку, которую взяли с собой, и Матвей первым спустился вниз.

Когда он достиг дна, «свечение» ментального следа стало таким ярким, что не оставалось сомнений — ход вел в бункер связи с Конкере. «Светилась» даже дверь, выходящая в коридор из шахты лифта, а также пол коридора и вторая дверь, ведущая в подземное убежище Ельшина.

— Спускайся, — высунул голову в шахту Матвей. Через минуту Василий стоял рядом.

— Чей-то мне не по себе, Соболь. — Он шагнул в дверь, обходя Матвея, задел какой-то выступ, и в то же мгновение вверху грохнул взрыв, обрушивая в шахту лифта с десяток тонн земли, бетона и кирпича.

ПЕРЕСЕЧЕНИЕ

Председатель Комиссии по вопросам помилования Тимур Аркадьевич Простатов возвращался с литературной тусовки в ЦДЛ в благодушном настроении. Членом Союза писателей он не был, зато имел друзей — писателей и поэтов, любил посидеть в их кругу, послушать окололитературные сплетни. Особенно нравились поэмы и эпиграммы поэтов — Иванова-среднего и Кафта-старшего. Правда, оба не переносили друг друга, хотя на людях были подчеркнуто любезны и обходительны, однако в своих компаниях читали такие злобные пасквили друг на друга, что стали притчей во языцех. Тимур Аркадьевич называл их «дружбу» клиническим случаем и с удовольствием посещал эти странные компании, чувствуя моральное удовлетворение от того, что все заискивают перед ним и готовы по движению бровей сделать любую пакость соседу.

Доволен Тимур Аркадьевич был еще и по причине сугубо меркантильной: подельщики спасенного от казни председателем Комиссии авторитета московской чеченской общины Тукаева принесли обещанный калым — пятьдесят тысяч «зеленых», что позволяло семье Простатовых в полной мере отдохнуть зимой на Фарерских островах.

Грузный, седовласый, с барственным дородным лицом, Тимур Аркадьевич излучал доброту и долготерпение, но тем, кто знал его хорошо, были известны и такие черты характера председателя Комиссии, как бесцеремонность в обращении с подчиненными, жадность, наглость и начальственный апломб, терпеливо сносимые окружающими, которые зависели от слова и жеста властителя. Лебезил Тимур Аркадьевич только перед своими покровителями: Генеральным прокурором и первым вице-премьером Сосковым, которым был обязан своим возвышением и солидным местом в коридорах власти. Достаточно было Соскову позвонить в Комиссию и сказать: «Тимур Аркадьевич, там в списках на помилование под номером пять проходит такой-то… посмотрите, что можно сделать», — и Простатов брал под козырек и «смотрел», в результате чего Комиссия выносила вердикт: «Помиловать!»