Мир Дому. Трилогия (СИ) - Шабалов Денис

– Что‑то изменилось… – тупо гипнотизируя взглядом самодел, бормотал он. – Полтора километра выше Дома – и вот оно. Там у меня не получалось…

– Что это значит? – спросил Серега.

– Могу предположить только, что рядом с Домом наличествует какая‑то местная магнитная аномалия… – пожал плечами Илья. – Залежи магнитной руды или что‑то еще… Черт знает. А что это значит… – он яростно поскреб ирокез, – да не знаю пока! Может и ничего. А может, и многое…

Правда, неизвестно было, соответствуют ли показания иглы истине. Тупой конец ее, более массивный и обладающий большей металлической массой, должен показывать на север… но как понять это здесь? Впрочем Илюхе пока оказалось достаточно и того, чтоб игла неизменно указывала одно и то же направление. Правда, иногда она все же начинала крутиться, как бешеная – но так же быстро и успокаивалась, и Знайку эти моменты уже не беспокоили.

Остальные интересующие его параметры, видимо, оставались без изменений – но даже появившееся магнитное поле привело научника в возбуждение, и он целый час бродил по пещере из угла в угол, что‑то бормоча себе под нос. В таком состоянии выспрашивать бесполезно, и Серега до поры оставил его в покое.

Впрочем, за вечерним ужином Знайка и сам изложил мысли. И предположения были на редкость безрадостными.

– Чем дальше мы идем, чем больше у меня данных – тем все больше я исключаю предположение о космическом корабле. Сегодня наконец‑то объявилось магнитное поле – и это туда же, в ту же коробочку. Оно есть – и это может означать, что мы находимся на планете. Что касается прочего… Атмосферное давление постоянно, но это свидетельствует только о том, что мы в искусственном сооружении. Ускорение свободного падения пока прыгает, и я не могу определить его с точностью. Хотя оно и находится в околоземных пределах. Гравиметр бы... – он вздохнул. – Хотя, конечно, и гравиметр вряд ли сказал бы что‑то определенное.

– Даже Цех тебя не убедил? – удивился Хенкель. – Мне лично всё ясно. Шахтное оборудование мы видели, печи – видели. Какие доказательства еще нужны?

– Абсолютные! – упрямо отрезал Знайка. – Шахта – да! Но я пытаюсь отсекать гипотезы и искать стопроцентное подтверждение, а не тыкать в ту, которая мне удобнее, едва лишь появились очередные косвенные доказательства. Да, мы в шахте. Еще один кирпичик в фундамент доказательства этой теории – кимберлитовая трубка. То есть понятно уже, что это недра. Но чьи? Какой планеты?

– Уже и раньше было ясно… – Леха пожал плечами с таким видом, будто это совершенно очевидно. – Ведь как с теорией о космическом корабле могут стыковаться пещеры?

– Очень просто, – сухо ответил Илья. – Вот летел корабль, летел… и упал на планету. И удар мог быть настолько силен – а поверхность ее настолько не твердой – что корабль просто погрузился внутрь. Часть газов, которая вышла наружу, могла под давлением продавить податливую породу и образовать пещеры. Вода… могла и на этой планете быть вода. Доволен?

– А вторая? – пожевав губами, спросил Хенкель.

– Что если корабль построен – как бы пристроен! – к огромному метеориту или планетоиду? Нашли, к примеру, наши предки некое космическое тело тысячу километров в диаметре – и встроили в него корабль. Пещеры есть, полезные ископаемые кой‑какие – тоже… Даже и вода! И запустили. Дальше – бум! – катастрофа, газ и прочие мерзости. И имеем то, что имеем.

– Да ну тя в жопу, – проворчал Хенкель, который, кажется, совсем уж было уверовал в свое. – Какие‑то у тебя всё безрадостные перспективы…

– Это еще не все. Я сейчас скажу – охренеешь, – мрачно ответил Илья. – Теперь я полностью уверен, что это не корабль. Да, шахта. Да, планета. И хотя многое указывает на то, что это Земля… – он замолчал ненадолго, словно думая, как бы преподнести мысли. – Но если бы мне предоставили выбор, я хотел бы оказаться на другой планете.

– Почему? – поразился Серега. Да и остальные зашелестели, переглядываясь. – До чего ты докопался?..

– Я, может, и готов бы допустить, что мы на Земле – но, наверно, просто думать об этом боюсь, – кивнув, медленно проговорил научник. – Чем больше я склоняюсь к этой гипотезе – тем сильнее мне не хочется знать… Сорок метров между горизонтами, и Дом на триста пятидесятом. Просто – помножьте. Четырнадцать километров глубины. И на такой глубине температура должна шпарить далеко за сотню градусов. К двумстам ближе. Это подтверждалось и теорией, это подтверждалось и практикой – та же скважина на Кольском. Ладно, пусть даже шахта должна быть защищена от огромных температур… Но вот мы в пещерах, вне коридоров, построенных искусственно, в естественных образованиях… и где эти температуры?! Их нет. И если мы на Земле… недра охладели, ребят. А чтоб охладели недра, с планетой должно случиться что‑то настолько жуткое, что затронута не только поверхность – затронута мантия и, может, даже и само ядро. Планетарная катастрофа, в которой… – Знайка запнулся на мгновение, словно собирая по сусекам всю смелость, что у него была, – в которой могло случиться все что угодно. Могли опуститься в океан материки и континенты, могли расколоться и схлопнуться литосферные плиты, могло сдуть атмосферу… Вплоть до расколовшегося надвое шарика. А это уже… – он развел руками и умолк. И спустя почти минуту, когда пацаны зашевелились, осознав весь кошмар озвученного, закончил: – Это может означать, что все наши надежды однажды выбраться из преисподней – пусты. Ничего не стоят. И мы, те, кто остался в этом убежище, – последние. Человеческой цивилизации больше нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Предположение, выдвинутое Знайкой, в самом деле было пугающим – нулевой горизонт из таинственного и манящего становился теперь откровенно опасным и даже жутким. Выбраться наружу и оказаться не под голубым небом, как оно мечталось – а в самом настоящем аду, может даже и в безвоздушном пространстве, в адском холоде космоса… Как вам такие перспективы? Впрочем, Илья не исключал и другой вариант – выйти на поверхность теперь невозможно в принципе. Нет ее, поверхности. Раскол литосферных плит мог означать, что их плита – та, в которой вырыта шахта – погрузившись, теперь находится вовсе уж на неведомой глубине. Под другой плитой, которая, по законам тектоники, накрыла ее сверху и похоронила под собой. И это – десятки и сотни километров. А то, что шахта цела, объясняется просто – блоки литосферных плит невероятно прочны и выдерживают даже и такие невообразимые нагрузки. Вот вам и Грохот, мать его так.

Такие тухлые перспективы, с одной стороны, для общины ничего не меняли – Дом лежал в целости и сохранности, и вернувшись они снова будут заняты своими повседневными задачами. Жизнь вернется в русло, пойдет по‑старому. Но с другой… Это знание напрочь убивало будущее – жить‑то община может, а вот развиваться… И нужно ли в таком случае это знание? Не лучше ли иметь только надежду? Многия знания – многия печали.

Но все же куда важнее для них было сиюминутное. Все более явно, поднимаясь уже в полный рост, маячил призрак костлявой старухи. Ресурсы заканчивались. Воды снова оставалось дней на пять – а пещеры стояли сухи. Еще два дня назад Серега во избежание перерасходования норм велел ребятам слить гидраторы в общую бочку. И не зря. Часть гидраторов оказались ополовинены – бойцы хоть и держались, но соблазн сделать лишний глоток зачастую перевешивал. Когда у тебя на плече болтается трубка, из которой, стоит сжать клапан зубами, польется прохладная живительная влага – кто устоит? Вода теперь выдавалась централизованно – полкружки утром, полкружки вечером перед сном. И выпивалась не как раньше, залпом, когда ее вволю и ты не задумываясь тратишь драгоценность – теперь воду цедили маленькими глоточками, пытаясь растянуть блаженство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отсутствие воды рождало еще одну проблему – люди зарастали грязью. Шея, лицо, руки – теперь они ничем не отличались от шахтеров, неделю безвылазно просидевших в забое. Пыль, оседая на открытые участки кожи лица и шеи, с потом, стекая грязными струйками, проникала глубже, под броню, под комбез и снарягу. Пропотел за день – а потеть иногда приходилось основательно – и грязные разводы покрывают уже все тело. Она въедалась в белье, в комбезы, отчего ткань мерзко липла к телу, вызывая зуд – и бойцы чесались словно завшивевшие бабуины, порой расчесывая кожу в кровь. Да и вообще обойма все больше и больше напоминала стадо грязных вонючих пещерных неандертальцев. Этому же способствовал и запах – воняло уже давно и стабильно, начиная с третьего‑пятого дня и по нарастающей. Унюхать их можно было теперь шагов за сто. Второй комплект белья и комбезов проблему не решал, они мгновенно впитали бы в себя и грязь и запахи – и потому, плотно упакованные в целлофан, лежали пока в рюкзаке, маня белизной и свежестью. Менялись разве что носки – да и то у кого‑то они пошли уже по второму кругу.