По средам мы носим чёрное (СИ) - "Vastise"

— Ты хотела отомстить грязнокровкам, и…

— Не было никакого нападения, кретин! — Димитрова разбила стекла одним точным ударом. — Не было, пойми ты уже наконец! Это я убила нашего отца! И подожгла поместье! В ту самую ночь! Он хотел изнасиловать меня, а я насадила его голову на забор Червена!

Оуэн отшатнулся. Внутри растекалась черная жижа разочарования и боли. Изменённые воспоминания развалились под натиском жесткой правды. Он вспомнил. Вспомнил все. Как Кирин кричала, как мучила отца Круциатусом, как угрожала матери…

— Почему ты не сказала правду? — шок завладел сознанием.

— Потому что ты рыдал. Ха-ха-ха! Как младенец! Просил остановить этот кошмар, и я остановила! Я хорошая сестра! — Димитрова выводила руками странные фигуры. Выражение ее лица менялось каждые несколько секунд. — Когда я попаду в ад, то плюну ему в лицо! Папаша все время ныл, прямо как ты. Что из старшенькой не выйдет достойного темного мага. И посмотри на меня! Я стану Отмеченной самой Эридой! Даже Волан-де-Морту такого не снилось!

— Ты все вокруг уничтожаешь ради могущества, которое сожжет твою душу.

— Моя душа сгорела внизу! В этих проклятых темницах! Мне не нужна ни твоя жалость, ни твое сострадание. Только преданность! Я разве многого прошу? — Кирин выпустила несколько фиолетовых лучей и взорвала платяной шкаф.

— Ты должна двигаться дальше. Это путь в никуда.

— Ради всей темной магии, посмотри на пол. Я убила собственного Стража. И тебя не пощажу, если пойдешь против меня.

Она будто давала ему право выбора: остаться с ней в темноте или умереть. Такой же выбор стоял перед Хэльвардом. Только вот в Оуэне не было такой храбрости и отваги. Пойти против собственной сестры не позволяло само сердце, но разум… Разум кричал, что ее больше нет. Давно уже нет. Выцвела и истончилась.

— Я не могу… — тихо прошептал Димитров.

— Отец сделал все, чтобы защитить дорогого сыночка. В ту ночь он понял, что выкроил из меня самого кровожадного монстра и хотел избавиться. Я ведь не раздвинула перед ним ноги, а проткнула его ребра ножом для резки писем. Я такая фантазерка, не находишь? — Кирин будто не слышала его слов. — Он знал, что умрет. Ожидал подчинения, а встретил жесткое сопротивление. Отец все понял ха-ха-ха! Все понял! И какой наглец, вместо того, чтобы биться со мной как мужчина, лишь спрятался и провел обряд нерушимой связи. Идиот. Я потом полночи кромсала твою память, чтобы тебе казалось, что у нас всегда дребезжала эта чертова ниточка. Отвратительно. Протыкать горло отца тем самым ножом не было отвратительно. Было приятно.

Оуэн не моргал, наблюдая за очередным скачком настроения своей сестры. Сумасшествие. Как он раньше не заметил. Почему не вмешался? Почему не спас ее? Почему не остановил? Допустил такую же ошибку, что и Хэльвард. Видел в ней все ту же прелестную девушку, которая всегда была рядом. Совершала ошибки, ужасные поступки, но любила его. А он слепо верил каждому слову.

— Это стало моим проклятием, — продолжила Кирин. — Ты и твое слабоумие. Тебе хотелось лишь веселиться, прожигать свою жизнь. Пришлось вмешаться, и перекроить сознание заново. Желание отомстить — вот чем я заполнила дыры в пустой голове. И признаться, ты был полезен. Очень и очень долго. Но теперь… Когда кольцо наполнится хаосом, я разрублю эту нить. Я стану свободной. А тебе придется решить: хочешь быть мертвым или на моей стороне. Выбирай.

Димитрова подошла к своему брату и взглянула в такие же зеленые глаза, как у нее самой. А после закричала:

— Натерреры!

В комнате появился долговязый волшебник и склонился в знак приветствия и уважения. Кирин не помнила, как его зовут. Да и к чему это… Все они грязь под ее ногами.

— Увести братца в темницу! Запереть! Пусть подумает, у него впереди сложное решение…

Приспешник крайне удивился приказу, но виду не подал. Оспаривать не имело никакого смысла. Можно и головой поплатиться.

Он схватил Оуэна, который выдернул руку и самостоятельно пошел вперед. Не узник и не пленник. Будто бы это было его собственное решение.

Как только двери захлопнулись, Димитрова одним движением снесла прочь все рамы старых окон. Ледяной ветер обдувал кожу. Шаг. Еще один.

Медленно спустившись по воздуху, она посмотрела на тело грязнокровки, лежавшее на каменном столе. Хаос дребезжал в ладонях. Каждая косточка хотела завладеть им и забрать все до последней капли из Грейнджер. Та не заслуживала такой чистой магии. Как вообще мерзость вроде нее посмела приблизиться к древнейшему колдовству?

Димитрова опустилась на трон и взмыла вместе с ним вверх. Приспешники молча стали на колени и подняли руки, помогая своей хозяйке начать опасный обряд.

Первый удар. Первое прикосновение к магии. И прямо в ладони Кирин из Грейнджер хлынул поток хаоса.

Вместе с ним уходила и жизнь.

========== Помни, мы в ответе за каждую грустную леди, курящую одну за одной. ==========

Блейз стоял возле окна, наблюдая, как очередная снежинка разбивается о ледяное стекло. Зима будет холодной. Очень холодной. Без теплого Рождества и треска дерева в камине. Без радостных ярмарок и горячего шоколада. Без Джейн. Всепоглощающее чувство вины растекалось по венам, забирая остатки света даже из самых далеких уголков души.

Она не должна была погибнуть. Не должна была. Отдать свою жизнь взамен чего? Непомерно высокая цена. И фатальная ошибка. За которую Забини никогда не сможет себя простить.

— Нужно сообщить ее отцу, — Драко вошел в комнату, прерывая мысли друга. — И сделать все необходимое.

— Уже сообщил. Он кратко ответил, что не даст ни галлеона на похороны и не придет на них.

— И все? — Малфой скривился. — Твоя мать…

— Она занимается тем, чем должна. Джейн была моей невестой, поэтому ее место в склепе Забини-де-ла-Руш. И церемония пройдет согласно нашим традициям, — хрипло произнес Забини.

— Блейз, мне очень жаль, что…

— Ты предупреждал меня, а я не послушал, — он отвернулся от окна и уставился на Драко. — Я никого никогда раньше не терял поэтому даже не мог и подумать, от чего ты пытался защитить всех нас. От этой непередаваемой боли. Я не знаю, как жить теперь без нее.

— Ради нее и…

— Отдав свою жизнь, она придала моей ценность. И я не знаю, как потратить эту валюту, — Забини сжал кулаки. — Ее последнее касание изменило все.

Малфой непонимающе смотрел на потерянного Блейза, который больше не улыбался, больше не шутил и уже никогда не будет прежним. Теперь в его душе зияла огромная дыра. Рана, что не затянется даже спустя годы.

— Я подарил ей браслет. После того, как Димитрова попыталась ее убить впервые. Он защищает от холодного оружия и колотых ран. Когда Джейн в последний раз взяла меня за руку, мне казалось, что это просто милый жест. Я не заметил, понимаешь? Она надела его на мое запястье. Сняла с себя, черт подери, и отдала мне, — Забини со всей силы бросил украшение на пол, разбив несколько звеньев. — Это я должен был оберегать ее. Должен был спасти.

Малфой молчал. Никакие слова в мире не могли помочь или исправить ситуацию. И ничто не могло вернуть Блэкли.

— Она не хотела участвовать в дурацкой битве. Мои безрассудство и невнимательность стоили ей жизни. И вместо свадебного платья Джейн наденет погребальный саван.

Блейз практически упал в кресло и закрыл лицо руками. Возможно, он впервые в жизни так горько плакал. Отвратительная тягучая боль атаковала разум, кости и душу. Как только он понял, что идиотский браслет болтается на его руке, а не на руке Джейн, весь мир рухнул. Все посерело, поблекло. Стало мерзким и тошнотворным. Невыносимым, паршивым, безнадежным.

От сумасшествия спасал лишь жгучий огонь мести. Димитрова поплатится за то, что сделала. Это станет целью его жизни. Заставить ее выхаркивать вместе с кровью мольбы о пощаде. Чего бы это не стоило.

Джейн заслуживала исполнения всех своих желаний. Большую семью, которая бы собиралась каждое Рождество за праздничным столом, лабрадора с огромными глазами и звонким лаем, ворох дивных платьев и самых красивых украшений. Путешествовать по миру, увидеть своими глазами, как восходит солнце в южной Италии, заплетать косы их дочери и лечить разбитые колени их сыну.