Славянская Европа V–VIII веков - Сергей Алексеев

Фрагменты славянских керамических сосудов. Бавария. VII–IX вв.

К древнему преданию явно восходят и общие мотивы обеих версий. И «Лешко I», и «Лешко II» — люди простого происхождения, опять-таки как и Пржемысл. Это отражение той же выборности князей, еще сохранявшейся в VIII в. и в Чехии, и в Польше. «Лешко I» обретает власть, а «Лешко III» доказывает право на нее одинаково — военными победами. Враг, как бы то ни было, в обоих случаях наступает с юга. Называемые Кадлубком географические названия, особенно упоминания мораван, заставляют видеть в этом какую-то реальность. Но для того, чтобы лучше разобраться в ней, следует определиться с хронологией событий.

«Попель I» и «Попель II» Кадлубка и Богухвала — такие же искусственные дубли, как и «Лешки». Первому из этих «королей» приписаны положительные качества фольклорного прообраза, второму — отрицательные. После Попеля, как известно уже Анониму Галлу, на престол вступил Пяст, основатель династии Пястов. Исходя из этого, начало правления «исторического» Лешка следует относить к последним десятилетиям VIII в.

Это подтверждается еще одним преданием, которое ввел в средневековую литературу Богухвал. Во вводной части его труда появляется родоначальник поляков («лехитов») — Лех. Имя Лех (Lech) — сокращенная форма от Lestek, Лешко.[2047] Оба эти имени на самом деле никак, кроме созвучия, не связаны со словами «ляхи», «лендзяне». «Лехиты» же в этом случае — буквальное отражение названия поляков «лешковичи». Итак, предание о Лехе — еще один вариант предания о Лешке.

Для Богухвала, впрочем, Лех — уже именно родоначальник поляков. Он, соответственно, соотносится с далекими временами происхождения славян, выводится с Дуная, из Паннонии. Его отец, «пан», — хронист понимает это как личное имя и производит отсюда «Паннония», — произвел на свет будто бы трех сыновей. В братья Леху подводятся герои преданий других народов — Чех и Рус. Тем самым Богухвал, как и русский летописец, рисует по-своему картину славянского братства, чуждую Кадлубку.

Самая ценная часть предания о Лехе — заключительная. «Лех со своим потомством, — повествует хронист, — идя по широчайшим рощам, там где было Польское королевство, пришел к некоему месту с весьма плодородной почвой, изобилующему рыбой и дикими зверями, разбил там свою палатку, намереваясь построить себе и своим первое жилище, и сказал: “Будем вить гнездо”. Вот поэтому это место вплоть до настоящего времени называется Гнезно».[2048]

Это один из редких в польских хрониках образчик неискаженного народного предания. Конечно, едва ли «все так и было» — но в народной памяти XIII в. именно так. Кстати, название великопольской столицы она толковала вполне справедливо. Основание «гнезда» — Гнезна на горе Леха определенно связывалось с этим персонажем искони. Исходя из этого, и можно определить «историческую» основу предания о Лешке.

К концу VIII в. неукрепленное поселение на горе Леха превращается в настоящий град. Основание его примерно, с большой долей условности, датируется 775 г. Гнезно окружал земляной вал на деревянной основе. Град, как и Кенджино в Поморье, делился внутренней линией вала на две части. В одной помещалось капище, в другой — резиденция князя с дружиной. На площади града располагались наземные избы-срубы с каменным очагом в центре. К югу, под валами, лежало неукрепленное село, жители которого могли найти убежище в крепости.[2049]

Таким образом, возникновение Гнезна как града вполне укладывается в родословную «Лешковичей». Исторический прототип «короля Лешка» и «Леха» мог построить крепость на горе в междуречье Варты и Вислы. Впрочем, само устройство крепости говорит против того, чтобы считать Лешка единовластным «королем». Жесткое разделение «светской» и «священной» зон свидетельствует о разделении и властей. В полянском племенном союзе, который начал складываться вокруг Гнезна, военный вождь (князь? воевода?) на первых порах делил власть с верховным жрецом (князем? владыкой?).

Какая же внешняя угроза вызвала сплочение полян вокруг нового града и его основателя — выборного вождя по имени Лешко? Как мы помним, враг наступал с юга. Поляне подвергались нападениям со стороны самых разных племен, более сплоченных и живших к югу и к юго-западу. Не исключено, что все античные красоты потребовались Кадлубку прежде всего для одной цели — затушевать реальную старинную вражду между полянами и вислянами, между Гнезном и Краковом. Именно вислянские Краки с их почти «деспотической» властью в первую очередь должны были потребовать от разрозненных полян дани. VIII в. — пора укрепления и расширения краковского княжения. Предположим, что висляне склоняют к союзу и других соседей и соперников полян — вождей Силезии. Легко допустить участие в союзе и мораван. Под «паннонцами» имелись бы в виду авары, еще властвовавшие в Словакии. Всех их привлекала, как нередко в межплеменных войнах, обещанная вислянами добыча, а то и доля в ожидаемой дани. Но вероятен и иной вариант — к построению Гнезна и объединению полян вокруг Лешка привела не одна тяжелая война, а серия набегов с разных сторон.

В одной ли войне, в серии ли отдельных войн с соседями поляне действительно одержали победу. К концу VIII в. вокруг Гнезна сложился племенной союз во главе с гоплянами, родным племенем Лешка. При желании можно допустить, что два варианта рассказа об избрании его князем отражали два разных события. Первый, «мирный», вариант с состязанием — избрание князем или воеводой гоплян. Второй вариант, с избранием после победы — избрание общим вождем полян. Но допускать такое вовсе необязательно. Варианты естественны для народной устной истории. Искать «подлинный» среди них — труд себя не оправдывающий.

Позднее, уже в Х в., при новой династии Пястов, весь союз стал носить имя «лешковичей», по былому княжескому роду. Несомненное признание его заслуг, притом что власть подлинных Лешковичей над полянами едва ли продержалась дольше пары поколений. Но к тому времени, когда Константин и Видукинд впервые назовут нам имя Лешка, возникнет уже нечто большее, чем полянский племенной союз. «Поля» между Вислой и Вартой станут ядром нового государства, в рамках которого превратятся в «Великую Польшу» — главная, но составная часть нового целого, Польского королевства.

Начало Руси

При описании событий конца VIII в. впервые появляется в достоверных источниках название «русь». Пока именно «русь», народ, а не «Русь», государство. Появление имени, — пусть немногим более, чем только имени, — славного в грядущих веках народа и великой страны — достойный итог первобытной истории Славянской Европы. Но вокруг одного только имени идет немало споров, и на них придется остановиться. Написанные в Крыму конца Х в. «Чудеса святого Стефана Сурожского» выводят русов с севера. Но впервые появляются русы в этом же источнике на исторической сцене, уже достигнув Причерноморья.

Итак, при каких обстоятельствах появилось имя «русь»? В науке эта проблема отягощена долгим диспутом «норманистов» и «антинорманистов». В центре спора — сведения письменных источников, которые как будто позволяют выводить «русь» из Скандинавии. Этот спор привел к одному важному положительному результату — выявлению подлинных причин становления Русского государства, отказу от романтических представлений об основании «страны» единственным «героем». Удалось доказать и то, что появление в Восточной Европе названия «русь», вопреки летописному преданию, предшествовало вокняжению Рюрика, основателя рода Рюриковичей.[2050] Русь возникла в итоге долгого внутреннего развития. Но продолжающаяся дискуссия по вопросу происхождения названия прежнего смысла на этом фоне лишается. Мы видели, что путь славян к государству начался задолго до «руси» или «Руси». Не окончился он и с ее появлением. На фоне этой величественной картины складывания новых общественных отношений появление названия «русь» — только эпизод, хотя для самой Руси исторически и важный. Важный лишь в силу того, что со временем это название стало именем государства.

Не менее малозначителен вопрос и на фоне нарисованной нами картины русско-скандинавских отношений. Уже во второй половине VIII в. славянские и скандинавские племена Прибалтики составили единое политическое, экономическое и культурное поле. Причем главенствовала на этом поле словенская тогда Ладога — важнейшее звено взаимного общения. Поволховье дало Скандинавии конунга Сигурда, с которым связано начало викингской эры на Западе. Оно же, что важнее, обеспечило обогащение норманнов за счет восточной торговли. В этих условиях тесного взаимного общения племен могли иметь место какие угодно встречные течения. Но восточное славянство все равно развивалось с опережением. И по отношению к скандинавам, и по отношению к полабским и поморским родичам. Это очевидно уже из одного факта сложения единого христианского государства Русь в Х в. В ту пору в Скандинавии государства едва возникали, и христианство лишь делало первые шаги. А языческие Полабье с Поморьем еще и не перешагнули уровня отдельных племенных «княжений».