Секса будет много. Тома 1 и 2 - Мэри Блум

плохая запись. Между ними я вдруг отчетливо различил еле слышные вопли, идущие привычным фоном — Ася все еще смотрела ужастик за стеной. Каналы будто смешались, подпортив шоу, устроенное Лилит — а значит, я мог вернуть контроль. Она не властвовала надо мной абсолютно.

Все это — скрип кровати, шлепки, стоны — было только в моей голове. Не факт, что это вообще происходило хоть когда-то. Мое «потерянное» тело до сих пор находилось в моей комнате — и на самом деле потерянным был мой разум, застрявший в бездушном номере отеля. Чтобы выбраться отсюда, надо было срочно соединить мозги обратно с телом. Вернуть их туда единственным доступным мне способом — тем, о котором говорила Би.

Я уверен, уверен, уверен, что я в своей комнате! Уверен!.. Уверенность — это единственное, что у меня сейчас осталось. Такая неосязаемая, неуловимая, она была реальнее, чем я сам. Я уверен, что я в своей комнате!.. Кусок стены над кроватью полыхнул ярким пятном, будто поверх одних обоев небрежно наклеили полоску других — таких же, какие были у меня на стенах. Я начал повторять еще усерднее. Я уверен, что я в своей комнате! Уверен!.. Словно повинуясь моей мантре, шторы изменились, став такими же, какие каждый день прятали мою лоджию.

Реальный мир выступал фрагментами, прорывая слой иллюзий. Асин ужастик звучал все громче, а стоны рядом со мной — все тише. Я напрягся, вспоминая свою комнату, каждую деталь, каждый незначительный элемент, казавшийся сейчас безумно важным. Все еще вынужденный смотреть на две пары тел, я пытался мозгами видеть не их, а свой шкаф, свой стол, свое окно. Пытался подменить одни мысли другими. Как по волшебству, шкаф за отельной кроватью стал моим шкафом из моей комнаты. Еще немного — и я смогу вернуться, и это закончится!

В этот миг Майя, выгибавшаяся под парнем на кровати, широко распахнула глаза и повернула голову ко мне, словно зная, что я тут, словно видя меня — ловя, приковывая мой взгляд. С ее губ сорвался стон, от которого меня пробила невольная дрожь. В нем было что-то паранормальное, даже колдовское — живой человек попросту не способен на такие нотки: одновременно страстные и отчаянные, испуганные и вожделеющие. Я не мог понять, что происходит: то ли ее просто насилуют, то ли она отдается без остатка. Еще мучительнее чем прежде мне хотелось схватить ее и вытянуть отсюда следом за собой. Но это прошлое — от него не спасти. Да и она не выглядела так, будто ее в этот момент нужно спасать. А вот мне самому спасаться было надо.

Я уверен, что я в своей комнате!.. Однако стоило отвлечься всего на пару мгновений, как интерьер изменился — с такой же легкостью, как переставляются заставки на экране смартфона. Обои над кроватью опять были однотонно чужими — без вкрапления таких знакомых полос. Шкаф вновь стал отельным шкафом, и шторы на окне тоже никогда мне не принадлежали. Я уверен, что я в своей комнате!.. Но вокруг снова не было ни одной знакомой детали — лишь холодный номер, который даже жаркие стоны не могли нагреть. Лилит играла иллюзиями, удерживая меня в них обманом. И чем больше я ей поддавался, позволяя собой играть, тем глубже она меня затягивала, и тем сильнее становилась ее власть надо мной.

Нет, я уверен! Я в своей комнате!.. Однако больше ни стены, ни мебель не приобретали знакомые черты. Я в своей чертовой комнате!.. Стоны нагло врывались в голову, гуляя по ней как сквозняк из распахнутого настежь окна. Чем больше я их слышал, чем упорнее старался не думать о них, тем дальше был от выхода. Я в своей, своей, своей — мать твою! — комнате!.. Но воссоздать свою комнату я уже не мог: ни обои, ни шторы, ни другие детали, отчетливо яркие еще пару секунд назад. Лилит словно глушила эти воспоминания своими иллюзиями, как глушат тихие звуки более громкими. Последними исчезли крики из Асиного ужастика, оборвав хрупкую связь моего разума с телом.

Я уже не мог подняться.

Мог только упасть.

Неожиданно в памяти расцвело другое воспоминание, куда я вполне мог провалиться — о месте, ни одну деталь которого нельзя заглушить. Потому что там абсолютно ничего нет. Только пустота, кромешная тьма, бесконечная бездна — ловушка, в которую меня совсем недавно затолкал Сэл. Но кто бы мог подумать, что одна ловушка может стать выходом из другой.

Я изо всех сил постарался представить глухую всеобъемлющую темноту. Я был уверен, что я уже в ней, мысленно закрашивая черным отельные стены, мебель, даже воздух, накрывая непроницаемым пологом кровать. Когда вокруг больше не осталось ни одного светлого пятна, почерневший пол с хрустом треснул, как тонкий лед, и меня на скорости потянуло вниз — в густой мрак, окончательно стерший все и поглотивший все звуки.

Теперь — совсем один — я будто плавал в черной невесомости, безграничном непроглядном космосе без единой звезды. Даже Лилит не могла меня здесь достать. Оказавшись здесь, я даже сам не знал, смогу ли отсюда выбраться. Я уже не был в сознании, которое заняла она, а словно нырнул в подсознание и еще в парочку слоев под него.

Не видя ничего, кроме мрака, я вытянул руку — к счастью, у меня еще была рука. Моя полупрозрачная ладонь сжала единственное, что было еще прозрачнее, чем я — воздух. Единственное, что здесь можно было найти. Стискивая пальцы, я отчаянно пытался представить, что воздух, такой пустой и невесомый, на самом деле осязаемый, тяжелый и холодный — как металлическая ручка в ящике моего стола. В этой тьме я не мог ни видеть, ни слышать — лишь ощущать. Наконец чувствуя, как холодная сталь коснулась кожи, я уверенно потянул ее на себя. Мои пальцы уверенно нырнули в черноту — это было все равно, что копаться в ящике на ощупь.

Но я был уверен — уверен, — что ящик есть. Потому что если я потеряю уверенность, он, скорее всего, исчезнет, а сам я потеряюсь в этой темноте навсегда. Надо было дать возможность Би найти меня прежде, чем это случится. Пальцы уперлись в твердую пластину, которую я узнал и в полном мраке, и я с силой сжал свой медальон.

Яркая вспышка разорвала черноту, как огни фейерверков рвут ночное небо. Меня стремительно разогнало и рвануло к ней, куда-то вверх. Перед глазами все яростно качнулось и поплыло — и я ухватился за первую же поверхность, чтобы не упасть. Когда темнота окончательно рассеялась,