Четыре властелина бриллианта. Тетралогия (ЛП) - Джек Лоуренс Чалкер

Не спуская глаз с полыньи, я с удовольствием отметил, что мне опять повезло. Отсюда я не мог разглядеть ни рта, ни носа, но оглушительный рев служил доказательством, что таковые отверстия у этих тварей имеются и достаточно большие.

…А НА МАКУШКЕ У НИХ — ОГРОМНАЯ ПАСТЬ…

После моего удара игривое настроение у монстров пропало. Теперь они не собирались подвергать себя неоправданному риску. Атаки стали осмысленными и методичными, но отражать их было гораздо легче. Снегопад прекратился, и мы увидели совсем рядом подножие горы. С громким криком мы побежали беспорядочными зигзагами, чтобы сбить противника с толку. Лед стал толще, и сначала я сомневался, могут ли твари вылезти из воды и продолжить погоню, но потом решил, что они вполне на это способны.

Мы выбрались на каменистый, ледяной берег — отрог Божественной Горы — и в изнеможении рухнули на землю.

— Спасены! — выдохнула Чинг. Внезапно сзади раздался оглушающий скрежет. Мы с Хоно мгновенно вскочили на ноги.

— Лучники! — приказала Хоно. — Нас преследуют? Напряженно вглядываясь в буранную даль, мы с лучниками двинулись на звук. Опять пошел слабый снег, и видимость была не более километра. Четыре твари выбрались из-подо льда и неподвижно зависли над самой водой наподобие антигравиплана или вертолета. К нам подошла Чинг и сокрушенно вздохнула.

— У них есть что-то вроде летательных поясов? — пробормотала она.

Я недоуменно пожал плечами:

— Не думаю, дорогая. По-моему, это просто крылья!

— А где же щупальца? — нахмурилась Чинг. — Они были такие огромные.

— Куда же им деться… видишь? — жестом указала Хоно. — Они каким-то образом втянулись в череп, и теперь у этих тварей рога, как у настоящих демонов!

— Слишком далеко… — с сожалением произнесла Кварл. — Как ты думаешь, они нападут или нет?

— Не знаю, — ответила Хоно, — но их неподвижность действует мне на нервы. Лучше бы они хоть что-то делали!

— Они тоже так думают, — тихо сказал я. — И демонстрируют нам свое могущество. Скорее всего это просто напоминание, что нам предстоит встретиться еще раз — на обратном пути.

Хоно задумчиво покачала головой:

— Откуда же взялся такой кошмар? Они и морские животные, и насекомые, и пресмыкающиеся…

— Да, в этом смысле они универсальны, — кивнул я. — Без сомнения, они специально предназначены действовать в любой среде, при любой погоде и в любой атмосфере. Я видел много планет, и на каждой они могли бы жить. И это, не скрою, очень пугает.

— Это не демоны, — твердо сказала Хоно, и у меня отвисла челюсть. — Не знаю, что это, но только не демоны.

Я снова кивнул:

— Ты абсолютно права. Они — представители очень умной, напористой и изобретательной цивилизации, которая пришла из какой-то далекой звездной системы.

Чинг посмотрела на меня со странным выражением испуга и удивления:

— Значит, это те чужаки, о которых ты рассказывал?

— По крайней мере их слуги. Они призваны жить здесь и уничтожать всякого, кто осмелится приблизиться к Вершине. Если мы способны на генном уровне проектировать и выращивать людей со специальными навыками, вполне логично предположить, что чужаки всего лишь сделали следующий шаг.

— Но тогда у них наверняка есть оружие почище городского, — озабоченно произнес Шицтер. — Почему же они его не применяют?

— Наверное… боюсь, это покажется вам странным, но им, по-моему, просто запрещено, — предположил я. — И, похоже, запрещено приближаться к горе, так что пока мы в безопасности… до тех пор, пока не двинемся в обратный путь. Я повернулся к величественной громаде Божественной Вершины, большую часть которой скрывали облака. — Ну, посмотрим, что в ней особенного?

Хоно усмехнулась:

— Раз уж мы здесь, почему бы и нет?

Мы двинулись наверх, и вскоре ужасные твари скрылись из виду: скрежет становился все тише, а потом и вовсе пропал. Я не имел ни малейшего понятия об их дальнейших намерениях, но проникся глубоким уважением к тем Странникам, которые уже проделали этот путь. Неудивительно, что многие из них стали потом весьма уважаемыми священниками и шаманами.

Полученные нами инструкции были предельно кратки и ясны: подняться повыше, остановиться на склоне и заночевать.

Мы растеряли почти все наше имущество, кроме оружия, одежды и снегоступов; последние пришлось снять, так как штурмовать гору в них было невозможно. Прошло не меньше двух часов, прежде чем мы достигли небольшой ровной площадки — выхода коренных пород; кстати, они сильно отличались от тех, которые я уже успел повидать на Медузе: темные и с частыми вкраплениями минералов. Но привлекло нас другое: площадка была неплохо защищена от ветра и снега каменным козырьком и словно специально создана для лагеря. Перед наступлением сумерек искать другую стоянку не имело смысла. Осмотрев нашу крепость, мы обнаружили, что мысль заночевать тут посещала и наших предшественников. Скалу покрывали рисунки непонятного содержания.

Очарованная Чинг не сводила с них глаз.

— Как ты думаешь, — допытывалась она, — чем их вырезали? Линии такие глубокие и ровные, наверняка тут не обошлось без современной техники.

Я кивнул, но никакое объяснение на ум не шло.

Чтобы убить время, лучшего занятия, чем изучение наскальной живописи, не придумать, однако уже смеркалось. Вновь усилился ветер, снегопад стал гуще. Мы сбились в кружок — больше для тепла, нежели для беседы.

— Ты знаешь, я все время думаю об этих пришельцах, — проговорила Чинг, ласково прижимаясь ко мне.

— Мы все о них думаем.

— Я имею в виду эти щупальца вокруг головы… Они тебе ничего не напоминают?

И вдруг меня озарило. Медуза. Одна из трех сестер, змееволосых дев, взгляд которых обращал людей в камень. Эмблема планеты и ее правительства. Заимствована из древнегреческой мифологии землян.

— Мда-а-а, интересно, — сказал я. — Чтобы ее убить, пришлось использовать зеркальный щит.

И тут мне открылась вся глубина символики. Планета Медуза сама являлась своеобразным зеркалом, только кривым. Как странно обнаружить такое именно здесь, на планете, наводненной убежденными противниками привычного мне социума и их потомками. Вероятно, то же самое относится и ко всему Ромбу Вардена? Этот поистине переполненный злом мир, чьи пороки невозможно даже сравнить с нудным однообразием Конфедерации — даже он имел смысл и цель. Даже он…

Покрепче обняв Чинг, как и полагайся в святых местах, я погрузился в воспоминания, пока не провалился в глубокий, почти гипнотический сон, но тем не менее полный сновидений сон. Образы, обрывки мыслей и странные чувства, в которых на первый взгляд не было никакого смысла, беспорядочно проплывали перед моим внутренним взором.

Мне чудилось нечто огромное, очень молодое и в то же время древнее, как вечность: это была неведомая и необычайно сильная цивилизация, которую нельзя назвать ни враждебной, ни дружественной, ни красивой и ни уродливой; она была полностью чужда человеческим понятиям и оценкам.

Все в ней дышало энергией и жизненной силой и еще — обостренным чувством собственного достоинства. Все было проникнуто искренней и чистой верой одновременно и в Бога, и в Истину, ибо она сама была Всевышним, — и разве не вся Вселенная, все сущее создано для служения Ему? Перед ней благоговели, но она не чувствовала моральной зависимости перед своей паствой. Ей поклонялись как Творцу, настолько далекому от простых смертных, что его невозможно не боготворить. Все, кто не мог познать Ее, и служить Ей, оставались тленны, но она был вечной. И смерть была меньшим злом, нежели приземленная вера. Все конечное было слишком ничтожным для нее и не способно нарушить естественный порядок, стройный ход событий во Вселенной.

Меня окутало нечто абсолютно бесформенное и сказать, что я понимал его мысли, было бы не совсем верно. Они скорее просто излучались в мой мозг, а тот уже — с поправками, естественно, — преобразовывал их в понятия и образы, доступные для меня.

И однако, пережитое осталось только общим впечатлением, не имеющим никакой рациональной структуры. Все было слишком чуждо и сложно; картины сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, и запомнить их было невозможно. В память врезалось лишь ощущение необъятности чужеродного интеллекта и необычная непосредственность впечатлений. Мой разум тонул в нем, и я, боясь безвозвратно исчезнуть, инстинктивно закрылся, спасаясь от безудержного нечеловеческого натиска. Казалось, это нечто осязает меня, хотя совершенно безразлично к факту моего существования. В его страшном и необъяснимом присутствии я неодолимо стягивался, ухлопывался в ничто. Микробы превратились в настоящих исполинов, и чужая воля отшвырнула меня в непривычный мир.

И только потом постепенно вернулось ощущение собственного “я”, но отныне оно воспринималось по-иному. Я обрел неизведанное доселе свойство видеть и слышать каждую клеточку своего тела.