По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России. - Константин Константинович Случевский

в Воздвиженском, до которого в 1689 году доехала царевна София с сестрами и иконой Спасителя, тщетно ходатайствуя, чтобы братья пустили ее в Троицкий монастырь, и ей было отказано, с предупреждением, что если она появится, «то с ней нечестно будет поступлено»; в этом же селе казнены Хованские, отец и сын, причем когда отцу отрубили голову, то сын, взяв ее, поцеловал и потом положил на плаху свою... Что это были за крепкие люди! Каких нет на Троицком пути воспоминаний! Этой дорогой перевезены своевременно из Соловок мощи митрополита Филиппа и тело патриарха Никона с Белоозера; здесь направлялись из Москвы, для новых, третьих похорон, останки Годуновых; тут, наконец, совершались судьбы лихолетья, и стучала боевая артерия возникавшей из гибели и срама державной жизни России.

Теперь всех перечисленных исторических мест едва-едва касается путешественник, проскальзывающий от Москвы к Сергиеву посаду в два часа времени; имена четырех железнодорожных станций, для большинства, совершенно немы, а про соседние с ними места нечего и говорить. Вот хоть бы станция Мытищи; тут родина реки Яузы, и здесь молния, ударив в 1779 году в болото, открыла ключи «громовой святой» воды, и Екатерина II поручила генералу Бауру устройство знаменитого водопровода; сюда доходили в 1812 году французы, не осмелившиеся идти далее на лавру, потому что, как говорил народ, «св. Сергий ослепил их»; замечательно, что императрица Елисавета, которой это село принадлежало, сама защищала в сенате дело одного из своих здешних мытников. В Пушкине, вторая станция, был сельский патриарший двор с хоромами; четвертая станция — это Хотьково с историческим монастырем, в котором почивают родители Сергиевы, схимонах Кирилл и схимонахиня Мария, когда-то киновия, обитель чернецов и черниц, с древнейшей во всей России, по словам Снегирева, церковью Покрова Богородицы, основанной в 1309 году. Петр I, посетив Хотьково, увидел там много досужих крылошанок, белиц и послушниц, и выписал из Голландии мастериц тонкой пряжи, для их обучения; пряжи эти составляют и теперь предмет келейной работы. императрица Елисавета взяла к себе одну из здешних крылошанок, Мароу, сенной девушкой, а затем приставила ее мамушкой к цесаревичу Павлу Петровичу. Местные мальчишки собирают, как говорят, и в наши дни милостыньку «на башмачки» спящим во гробах родителям Сергиевым, якобы шествующим иногда отсюда в лавру на поклонение мощам своего знаменитого сына. Какое милое, полное внутренней красоты поверье!

Все здесь перечисленное составляет, конечно, только малую долю того что могла бы рассказать история и легенда о местности между Москвой и лаврой, — местности, столько раз исхоженной св. Сергием. Путник за шумом и быстротой поезда не услышит по сторонам пути, как это слышал еще Шевырев, чтения Псалтири, ему не поднесут поминальных блинов; но общий вид лавры, как она предстанет его глазам впервые, почти тот же, что отражался когда-то в погасших теперь очах властителей московских и всероссийских, в кротких очах маститых святителей церкви, когда-то глядевших на лавру, с любовью, в лютых глазах Сапеги, Лисовского и Чаплинского, зарившихся на лавру, но не смогших взять её; так же точно отражалась она и в бесконечном количестве глаз всяких паломников и паломниц, разошедшихся отсюда и полегших в разных местах, за пять долгих веков, в родную землю. Сколько света горело в этих глазах и как глубоко погасли бы они, если бы не было надежды и верования... а в деле веры Сергиева лавра сделала много, очень много!

Почти в центре Троице-Сергиевой лавры, в широком кольце, имеющем более версты в окружности, её древних стен, осеняемых высокими маковками соборов и колокольни, вышками башен и длинным гребнем трапезы, скромно ютится довольно большой обелиск из дикого камня, в четырнадцать аршин вышиной, повествующий надписями своими о том, что были три несчастные для «России времена» и в них-то именно лавра «сохранению отечества содействовала и спомоществовала». Эти времена: татарское иго, злоключение от поляков и стрелецкие мятежи. Характерно и очень наглядно для сравнения то, что обелиск этот поставлен в 1792 году, то есть, в тот именно год, когда во Франции уже действовал конвент и близилось свержение христианства! Какая разница! Странно и то другое совпадение, что комнатная икона несчастного Людовика XVI, находящаяся в одной из здешних монастырских церквей, в Вифании, словно бежала сюда, так как была привезена именно в разгар революции.

Но исторические указания обелиска не говорят о том единственном, исключительном значении, какое всегда имела лавра, не только в перечисленные времена бедствий в нашей исторической жизни, но и на самую суть этой жизни, на рост Русской державы, из смертельной розни уделов в могущественное объединение московское. Если бесконечно важны в этом отношении заслуги митрополитов Петра и Алексия, то в том же направлении еще бесценнее заслуги основателя лавры святого Сергия; сам он и школа иерархов, им образованная, стоявшая во главе лавры, в этом смысле сделали свое.

Несомненно, что в жизни смиренного отшельника, основателя лавры, светится чрезвычайно ярко ему одному принадлежащая, если можно так выразиться, политическая окраска; в этом имеет наш преподобный очень много общего со святым первоверховным апостолом Павлом. Сергий, избранный Богом подвижник, провидел с зоркостью удивительной то, чего недоставало еще расщепленной тогда на уделы России или, лучше сказать, провидел еще не существовавшую Россию; его именно характерная подпись красуется на знаменитом завещании Дмитрия Донского, определившем переход престолонаследия от отца к сыну и этим разрушившем в основании все горе, все зло удельной системы. Этим народилось московское единодержавие, и его цементировало православие, нередко строгой, но всегда попечительной рукой. Чрезвычайно верно характеризует Муравьев особенность тех отношений, какие мы, русские, должны иметь к основателю лавры, когда он говорить: «полюби святого Сергия, он был русский в душе!» И понятна становится та мечтательность, которая сказалась в Муравьеве, когда он летней ночью бродил по стенам лавры и ему светил «молодой месяц в колыбели облаков» и горели золотые маковки соборов, звенел по московской дороге колокольчик, мелькали огни в домах посадских, ворон в башне бил крылом о железную крышу, по дорожкам шли богомольцы, а старцы в кельях еще стояли на молитвах; воображению Муравьева, объятому воспоминаниями, представились тогда две таинственные лестницы: одна — глубоко нисходившая на дно старины русской, другая — молитвенно воздвигавшаяся к небу, рядом чудесных подвигов святого Сергия. Несомненно, что ни одна из обителей наших не стояла так близко к причинам возрастания России, не являлась такой существенной причиной и направлением этого роста, как именно обитель святого Сергия и в особенности её основатель. Народ чрезвычайно чуток, и если глас народа — глас Божий, то замечательно и то,