Чужестранка - Диана Гэблдон

У него хватило времени перебросить мне пистолет, потом он выхватил саблю и встретил нападение четвертого солдата.

У меня был конь, привычный к сражениям; прижав уши, он бил копытом по земле, но оставался на месте, пока я не поднялась в седло. Зато сразу после этого, явно обрадованный тем, что может убраться подальше от всей этой шумихи со стрельбой, рванулся вперед следом за удирающим солдатом.

Снег мешал нам двигаться в той же степени, как и беглецу, но лошадь у меня оказалась сильнее, к тому же солдату приходилось прокладывать путь по целине. Мало-помалу мы настигали его; расстояние сократилось примерно до десяти ярдов, когда до тюрьмы оставалась миля, не больше.

Я остановила коня и спрыгнула на землю: приучен мой конь к участию в сражениях или нет, но я не была уверена, как он поведет себя, если я стану стрелять с седла. Я опустилась коленями на снег и сделала все так, как учил меня Джейми: локтем уперлась в колено, положила пистолет на предплечье и выстрелила.

К моему немалому удивлению, я попала в скачущую лошадь. Она оступилась, потом упала на одно колено и покатилась по земле, разбрасывая ногами комья снега во все стороны. Рука моя ныла после отдачи пистолета, я стояла и растирала ее, глядя на упавшего солдата. Он тоже был ранен. Попробовал приподняться на локте, но тут же запрокинулся навзничь. Лошадь, плечо у которой кровоточило, встала на ноги и поплелась прочь, волоча за собой поводья.

Только много позже я припомнила, о чем думала в те минуты. Солдата нельзя оставлять в живых. Мы слишком близко от тюрьмы, другие патрули, несомненно, его обнаружат раненного, а он мало того что опишет нашу наружность, но и сообщит, какой дорогой мы поехали. До берега по меньшей мере три мили, то есть два часа пути по тяжелой дороге. А там еще надо найти судно. Я попросту не могла дать ему возможность рассказать кому-то о нас…

При моем приближении глаза его широко раскрылись, в них я увидела боль и удивление, но не страх: перед ним была всего лишь женщина. Человек постарше отнесся бы к этому обстоятельству иначе, но передо мной на снегу, испятнанном кровью, лежал юноша, почти мальчик… умирающий мальчик. Он прижал пальцы к пропитавшемуся кровью мундиру на груди, локти подломились, и через несколько секунд обращенные к небу глаза перестали видеть, хоть и оставались открытыми. Я больше не в силах была смотреть на это лицо, повернулась и пошла прочь, к своим.

Наш громоздкий груз был уложен на скамейку внизу и укрыт одеялами, а Мурта и я сошлись на верхней палубе «Кристабел» и подняли головы к штормовому небу.

— Кажется, ветер будет крепкий, — с надеждой произнесла я, подняв вверх смоченный слюной палец.

Мурта мрачно оглядел чернобрюхие облака, нависшие над гаванью и с расточительной щедростью сыпавшие хлопья снега в холодную воду.

— Да, это хорошо. Можно рассчитывать на благополучный переход. А ежели нет, то как бы нам не привезти с собой мертвое тело.

Только через полчаса, когда судно запрыгало по неспокойным водам Ла-Манша, я уразумела, что он хотел сказать.

— Морская болезнь? — спросила я недоверчиво. — Но ведь шотландцы ею не страдают!

— В таком случае он у нас рыжий готтентот! — сердито парировал Мурта. — Валяется там зеленый, как тухлая рыба, и его каждую минуту выворачивает наизнанку. Может, спуститесь и попробуете мне помочь, иначе ребра у него проткнут кожу.

— Черт побери! — выругалась я, когда мы с Муртой поднялись ненадолго с вонючей нижней палубы наверх к перилам, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Если он знал, что у него морская болезнь, чего ради он настаивал, чтобы плыть морем?

На меня уставились немигающие глаза василиска.

— Потому, видите ли, что он считает немыслимым разъезжать с нами по суше, раз он в таком виде, а оставаться в Элдридже тоже нельзя — навлечешь беду на Макраннохов.

— И вместо этого он решил тихо и мирно почить на море, — с горечью заключила я.

— Вот именно. Так он себе мыслит, что помрет один и никому не причинит зла. Не себялюбивый он, выходит. Только вот тихой смерти не получается, такое дело, — добавил Мурта, прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу.

— Поздравляю! — сказала я Джейми часом или двумя позже, стирая грязные брызги со своих щек и со лба. — Ты войдешь в историю медицины как документально подтвержденный случай смерти от морской болезни.

— Прекрасно, — пробурчал он из-под беспорядочной груды подушек и одеял. — Противно думать, что столько всего пропадает зря.

Внезапно он снова повернулся на бок.

— О господи, опять начинается!

Мы с Муртой немедленно заняли свои позиции. Удерживать в неподвижном состоянии мужчину крепкого сложения в то время, как его сотрясают рвотные спазмы, — работенка не для слабых.

Когда очередной приступ закончился, я пощупала Джейми пульс и положила руку ему на влажный и холодный лоб. Мурта поглядел мне в лицо и молча полез следом за мной по трапу на верхнюю палубу.

— Что, совсем плохо ему? — спросил он.

— Не знаю, — беспомощно ответила я, подставив мокрые от пота волосы холодному и резкому ветру. — Я, по правде сказать, никогда не слыхала, чтобы кто-то умер от морской болезни, но у него во рвоте показалась кровь.

Руки маленького человека вцепились в поручни с такой силой, что костяшки суставов, казалось, прорвут кожу.

— То ли он поранил внутренности острыми обломками ребер, — продолжала я, — то ли в пустом желудке кровеносные сосудики порвались. Но во всяком случае, это признак нехороший. И пульс у него все слабеет и делается неровным. А для сердца это плохо, вы же понимаете.

— У него сердце льва.

Мурта выговорил эти слова так тихо, что я не была уверена, вправду ли он их произнес. И возможно, слезы у него на глазах выступили из-за соленого морского ветра. Вдруг он повернулся ко мне.

— А голова буйвола. У вас остался лауданум, который дала леди Аннабел?

— Да, весь целиком. Он не захотел его принимать, сказал, что не станет спать.

— Вот и хорошо. Для большинства людей «хотеть» и «получить» совсем не одно и то же. Не вижу, почему это он должен быть на особом положении. Пошли.

Я осторожно спустилась за ним по трапу.

— Не думаю, что лауданум удержится у него в желудке.

— Предоставьте это мне. Приготовьте бутылочку и помогите мне усадить его прямо.

Джейми находился в полубессознательном состоянии, этакая неповоротливая туша, которая еще и сопротивлялась тому, чтобы ее пристроили к переборке в сидячем положении.

— Я хочу умереть, — слабым голосом, но очень настойчиво заявил он, — и чем скорее, тем лучше. Уйдите и дайте мне умереть спокойно.

Крепко ухватив его за волосы, Мурта поднял ему голову и поднес к губам склянку.

— Проглоти это, мой маленький славненький сурок, не то я сверну тебе шею. И удержи на некоторое время в животе. Я заткну тебе нос и рот, так что вытошнить это ты сможешь только из ушей.

Совместными усилиями мы перелили содержимое склянки в нутро молодого лэрда Лаллиброха. Давясь и задыхаясь, Джейми мужественно проглотил сколько мог, опираясь на переборку, весь зеленый. При малейшей угрозе рвоты Мурта зажимал ему нос, и в конце концов снотворное попало-таки пациенту в кровь. Мы уложили его на постель, и на белой подушке только и выделялся пламенный цвет его волос, бровей и ресниц.

Чуть позже Мурта присоединился ко мне на верхней палубе.

— Посмотрите, — сказала ему я и показала на позолоченные пробившимися сквозь облака предзакатными лучами солнца прибрежные скалы французского берега. — Хозяин говорит, что через три или четыре часа мы будем там.

— Да, не раньше, — отозвался Мурта, отводя со лба прямые каштановые волосы.

Повернулся ко мне, и впервые за все время нашего знакомства я увидела у него на физиономии нечто столь близко похожее на улыбку.

И вот наконец мы проследовали за двумя здоровенными монахами, несущими на носилках распростертое тело нашего подопечного, в массивные ворота аббатства Святой Анны де Бопре.

Глава 38

АББАТСТВО

Аббатство представляло собой огромное здание двенадцатого века, огороженное стеной, которая защищала его и от морских бурь, и от набегов сухопутных захватчиков. Теперь, в более мирные времена, ворота оставались открытыми, чтобы облегчить сообщение с близлежащей деревней, а маленькие каменные кельи крыла для гостей казались уютными оттого, что в них постелили ковры и поставили удобную мебель.

Я встала с мягкого кресла в отведенной мне комнате, несколько смущенная тем, что не знаю, как приветствовать настоятеля. Надо ли опуститься на колени и поцеловать перстень у него на пальце, или так поступают лишь по отношению к папам? Я ограничилась почтительным реверансом.

Свои удлиненные кошачьи глаза Джейми, безусловно, унаследовал от Фрэзеров. А также и внушительную нижнюю челюсть, но та, на которую я смотрела в настоящий момент, была обрамлена черной бородой. У аббата Александра был такой же широкий рот, как у его племянника, но улыбался он, судя по всему, значительно реже. Меня он приветствовал с приятной и теплой улыбкой, однако голубые удлиненные глаза оставались холодными и серьезными. Ростом он был гораздо ниже Джейми, примерно с меня, причем приземистый. Носил платье священника, но двигался как воин. Я решила, что в свое время он выступал в обеих ипостасях.