Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

— Что-о? — сказал Марло.

— Да ничего. Неважно. Это только одно из многого, что я узнал из разговора со стариком — тем самым стариком, с которым говорил Джим. Кстати, Джим не знает, с кем ему довелось говорить, старик вовсе не марсианин.

— Минутку, а кто же он тогда?

— Ну, он, конечно, родился на Марсе, но это не марсианин в нашем с тобой понимании. По крайней мере мне он таким не показался.

— Как он выглядит? Опишите его.

— Не могу, — пришел в замешательство Макрей. — Может, мы с Джимом видели каждый то, что он хотел. Оставим это. Виллис должен будет вернуться к марсианам, и довольно скоро.

— Жаль, — ответил Марло. — Джим будет против, но это не такая уж высокая цена, если марсиане так решили.

— Ничего ты не понимаешь, ничегошеньки. В Виллисе-то вся и загвоздка.

— Конечно, он имел отношение ко всей этой истории, — согласился Марло, — но почему загвоздка?

Макрей потер виски.

— Все очень сложно, не знаю, с чего и начать. Виллис очень много значит. Знаешь, Джейми, ты, безусловно, войдешь в историю как отец-основатель, но, между нами говоря, слава спасителя должна принадлежать Джиму. Исключительно Джиму и Виллису — любви Виллиса к Джиму и упрямой привязанности Джима к Виллису — обязаны колонисты своей жизнью. Если б не они, мы бы пошли на корм червям. Ультиматум, обязывающий нас убраться с планеты, — всего лишь уступка, сделанная ради Джима. Они собирались уничтожить нас.

Марло открыл рот.

— Но это невозможно! Марсиане не способны на такое!

— Еще как способны, — заверил его Макрей. — Они долго сомневались на наш счет. Намерение Бичера отправить Виллиса в зоосад переполнило чашу, но благодаря отношениям Джима и Виллиса она вновь вошла в берега. И марсиане пошли на компромисс.

— Не могу поверить, что марсиане могли бы так поступить, — возражал Марло, — и не понимаю, как бы они это сделали.

— А Бичер где? — озадачил его Макрей.

— Н-н-да.

— Вот и помолчи о том, что они могут и чего не могут. Мы о них ничего не знаем — ровно ничего.

— Не стану спорить. Но что это за тайна вокруг Джима и Виллиса? Что им так дался Виллис? В конце концов он всего лишь попрыгунчик.

— Не думаю, что смогу разъяснить эту тайну, — сознался Макрей, — но кое-какие гипотезы на этот счет есть. Ты знаешь марсианское имя Виллиса? Знаешь, что оно означает?

— Я даже не знал, что у него есть имя.

— Оно означает: «Тот, на кого возлагаются надежды мира». Это о чем-нибудь тебе говорит?

— Видит бог, ни о чем.

— Может быть, я плохо перевел. Может быть, лучше сказать «Подающий надежды» или просто «Надежда». Возможно, это лишь поэтическое значение имени, как и у нас. Возьмем мое имя — Дональд. Означает «Правитель мира». Тут мои родители промахнулись. А может, марсианам просто нравится давать попрыгунчикам цветистые имена. Я знал одного пекинеса, так его, не поверишь, звали «Великий чемпион Маньчжурии, принц Бельведерский». — Макрей вздрогнул. — А знаешь, что я вспомнил: в кругу семьи этого песика звали Виллис!

— Да что вы!

— Точно. — Доктор поскреб щетину на подбородке и подумал, что на той неделе надо будет побриться. — Но это даже не совпадение. Я же и предложил Джиму назвать попрыгунчика Виллисом — наверное, вспомнил того пекинеса. Тот пучеглазый паршивец смотрел точно как Виллис — наш Виллис. Я хочу сказать, что ни одно из имен Виллиса, в сущности, ничего не значит.

Доктор замолчал так надолго, что Марло сказал:

— Вы не очень-то спешите раскрыть тайну. Вы ведь думаете, что настоящее имя Виллиса все-таки означает кое-что, иначе вы бы его не упомянули.

Макрей подскочил на месте.

— Да. Я действительно так думаю. Я думаю, что имя Виллиса следует понимать буквально. Нет, погоди, не спорь пока. Я ничего не хочу тебе навязывать. Скажи сам, кто такой Виллис, по-твоему?

— Кто? По-моему, он представитель экзотической марсианской фауны, полуразумное существо, хорошо приспособленное к окружающей среде.

— Сколько умных слов, — пожаловался доктор. — А по-моему, это марсианин, который еще не вырос.

— У них же совершенно разное строение, — заволновался Марло. — Они различны, как небо и земля.

— Допустим. А в чем сходство между гусеницей и бабочкой?

Марло открыл рот и снова закрыл.

— Я тебя не упрекаю, — продолжал Макрей, — мы никогда не связываем подобные метаморфозы с «высшими формами жизни», что бы мы под этим ни понимали. Но я думаю, что Виллис именно то, что я сказал, и этим объясняется, почему он должен вскоре вернуться к своим. Сейчас он в стадии личинки, но скоро станет куколкой и вступит в стадию гибернации (нечто вроде долгого сна). Выйдя из нее, он станет марсианином.

Марло прикусил губу.

— Да, ничего невероятного в этом нет, просто неожиданно.

— На Марсе все неожиданно. Но если моя теория верна — заметь, я не утверждаю этого, — тогда становится понятно, почему Виллис столь важная персона. А?

— Вы хотите, чтобы я переварил слишком много за один раз, — устало сказал Марло.

— Бери пример с Черной Королевы[79]. Это еще не все. Я думаю, что у марсиан есть еще одна стадия, в коей и пребывает «старик», с которым я говорил. И эта стадия — самая странная из всех. Джейми, ты можешь представить себе народ, у которого сообщение с небесами — небесами в их понимании — развито так же, как у нас, скажем, сообщение между СШАй Канадой?

— Док, я могу представить все, что вы скажете.

— Вот мы говорим о марсианском «ином мире», что ты под этим понимаешь?

— Ну, это разновидность транса, вроде того, который практикуется в Ост-Индии.

— Я спросил тебя об этом, потому что они мне сказали, что я говорил с представителем «иного мира» — это и есть тот самый старик. Я хочу сказать, Джейми, что, кажется, заключил новый колониальный договор с призраком. А теперь не упади со стула, — продолжал Макрей. — Сейчас узнаешь, почему. Я никак не мог взять в толк, о чем он говорит, поэтому сменил тему. Мы говорили, кстати, на бейсике: он почерпнул его из мозгов Джима, так что знал те слова, которые знал Джим, и не знал тех, которых Джим знать не мог. Я спросил его, точно ли нам разрешено остаться и не позволят ли нам в таком случае марсиане воспользоваться их подземной дорогой для переезда в Копаис? Я по этой дороге ехал на переговоры. Очень остроумно устроено: ускорение гасится, как будто кабина на карданном подвесе. Старик никак не мог понять, чего мне надо. Потом показал мне глобус Марса — очень точный, только без каналов. Меня сопровождал Гекко, как и Джима. Старик посовещался с Гекко, причем смысл дискуссии составляло то, в каком году я нахожусь? Потом глобус у меня на глазах стал постепенно меняться, на нем прорезались каналы. Я видел, как они строились, Джейми. Вот я и спрашиваю тебя, — заключил доктор, — кто он такой, если не может сразу вспомнить, какое у нас тысячелетие? Не будешь возражать, если я назову его призраком?