Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден

его тщеславие. Этот непризнанный гений был человеком находчивым и добросовестным и до сих пор ее не подводил.

– Это и не деревня, Белас. Я прошу тебя понаблюдать за одним поместьем. Точнее – за женщиной, которая там живет.

Гость резко потянул ноздрями воздух.

– А таверна там есть поблизости? Ты же не потребуешь, чтобы я валялся где-нибудь в вонючей канаве? Дионис не может пасть так низко.

– Таверны там нет, хитрый ты лис. Думаю, ты догадался, куда я тебя посылаю. И, насколько я помню пьесу, Дионис за несколько золотых монет может валяться где угодно.

Белас пожал плечами, выражение лица у него изменилось, и актер взял доверительный тон:

– Речь, конечно, идет о жене Цезаря. О ней судачит весь город. Ну и свадьба – ни ухаживания, ни стихов на заказ. Похоже, Цезарь просто пересчитал ее на вес золота, если судить по поместью, которое ее папаша собирается купить.

Белас пристально смотрел на Сервилию и не мог сдержать самодовольной улыбки, видя, как точно его слова попадают в цель.

– Свадьбу сыграли на скорую руку, а вот уж месяц прошел, и не слыхать, чтобы она забрюхатела, – продолжал актер. – Или он ее до свадьбы не опробовал? Вообще-то, у Помпеи в роду все плодовитые, и я жду не дождусь, когда же объявят радостную весть и будут угощать даровым вином – зависть нашу заливать. Юлий хоть и прячет под лаврами лысину, но детей делать умеет – дочка-то у него есть. Может, это Помпея бесплодна?

– Я тебе не говорила, что ты мелкий злой сплетник? – поинтересовалась Сервилия. – Цезарь вовсе не лысый, и не всегда боги даруют зачатие в первую же ночь.

– Он, я слышал, старается изо всех сил. Говорят, племенные жеребцы своих кобыл не…

– Хватит, Белас, – холодно оборвала Сервилия. – По ауреусу в неделю, пока войско не отправится в Грецию. Или ты в театре больше зарабатываешь?

– Дело не в заработке, а вот публика может меня забыть. Потом я не получу работы. Любовь зрителей – дело ненадежное. Да и цены теперь поднялись – Цезарь столько золота понавез из Галлии. Две монеты в неделю, и старине Беласу хватит на прокорм, пока он ищет новую работу – когда станет тебе не нужен.

– Согласна, пусть две, только не своди глаз с этого дома. Чтобы после не пришлось передо мной извиняться или рассказывать, как тебя насильно втянули играть на деньги.

– Мое слово верное, Сервилия. Ты сама знаешь. – Белас говорил серьезно, и она поверила. – Но ты мне не сказала, что я там должен увидеть, – продолжал он.

– Помпея совсем молода, а в молодости мы бываем глупцами почти так же часто, как в старости. Боюсь, увлечется еще каким-нибудь смазливым юнцом.

– А при чем тут ты, моя прекрасная царица? Неужели надеешься, что ее кто-нибудь совратит? Я мог бы устроить ей западню. Подобные вещи делаются легко.

Сервилия поджала губы и задумалась, но тут же покачала головой:

– Нет, даже если она настолько глупа, я в этом участвовать не желаю.

– А меня любопытство разбирает – зачем тебе тратить золото на чью-то жену? – спросил Белас, испытующе глядя на нее исподлобья.

К его изумлению, на щеках Сервилии выступили красные пятна.

– Я… я хочу ему помочь. Если я гожусь только для этого – пусть будет так.

Лицо Беласа смягчилось, он приблизился к Сервилии и обнял ее:

– Мне тоже приходилось бывать в таком положении. Любовь превращает нас в глупцов.

Сервилия высвободилась и дотронулась до глаз.

– Значит, ты мне поможешь?

– Конечно, моя царица. Вот только уберу в сундук маску великолепного Диониса, дав публике в последний раз насладиться моим голосом. Хочешь послушать кульминацию? Это нечто особенное.

Сервилия с благодарностью взглянула на гостя. Своей болтовней он немного развеял ее грусть.

– Давай я созову девушек. Ты неотразим, когда выступаешь перед красивыми женщинами.

Обсудив дела, Сервилия успокоилась.

– Да, на мою беду, – признался актер. – Красотки меня вдохновляют. А можно мне потом выбрать кого-нибудь? Такой актер, как я, достоин награды.

– Только одну, Белас.

– А двух? Я так хочу любви, Сервилия, я изжаждался.

– Тогда одну девушку для любви и одну чашу вина – жажду утолить.

Холодная морская вода заплескивала в утлое суденышко, и Цецилий все время дрожал. Ночь была безлунная, и если бы не плеск и шорох волн, казалось бы, что лодка движется в пустоте. Двое гребцов молча работали веслами. Звезды, которые иногда появлялись в разрывах облаков, помогали им держать курс к берегам Греции. Парус сложили, и Цецилий хоть и не моряк, но догадался, что это неспроста.

– Итак, что у меня хорошего? – бормотал он. – Два ножа, горстка греческих монет – правда, неизвестно, что там на них можно купить…

Один из гребцов шикнул на него, налегая на весло, и Цецилий продолжил рассуждать о своих делах про себя. Он давно заметил, что в трудную минуту нужно сосредоточиться, разложить все по полочкам – и это поможет выбрать правильный путь.

«Золотой перстень Цезаря надежно пришит к кожаному поясу, – перечислял в уме Цецилий. – Есть пара прочных сандалий и шерстяные носки[1] – можно не бояться мозолей. Едой я запасся; если потребуется где-нибудь затаиться, не придется голодать, даже соль и оливковое масло взял – будет чем сдобрить кушанье. Плащ у меня отличный, не промокает… почти. Маловато, однако, чтоб заняться ремеслом лазутчика».

Цецилий приуныл, но тут в него плеснула очередная струя холодной воды, и он немного воспрянул духом. «Смекалки мне не занимать; умею говорить по-гречески – за крестьянина сойду. На зрение не жалуюсь. Человек я бывалый».

Перечисляя преимущества, он почувствовал себя бодрее и слегка выпрямился. В конце концов, не зря же Марк Антоний выбрал именно его, да и Цезарь не послал бы глупца. Задача простая – сосчитать легионы в Греции и узнать, сколько у Помпея галер. Зная греческий язык, Цецилий уж как-нибудь найдет работу в военных лагерях, а раз в месяц ему нужно добраться до побережья и передать собранные сведения. И в один прекрасный день тот, кому он их передаст, скажет, что задание выполнено, можно садиться в лодку и плыть домой.

– Может, вас за мной и пошлют, – шепнул Цецилий ближайшему гребцу, а тот, не дав ему договорить, сердито зашипел:

– Держи рот на замке, тут кругом галеры, а по воде слышно далеко.

Цецилий отвернулся – вот и поговорили. Он старался не обращать внимания на волны, которые весело переплескивали через борта и, казалось, радовались ему, словно старому другу. Как бы он ни отворачивался и ни кутался, брызги непременно проникали в самые неподходящие места.

«С другой стороны, – рассуждал Цецилий, – правая коленка болит,