Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Плохого не случилось, — невозмутимо сказал Мартирос. — Ты веселый приехал.
Оганес засмеялся.
Уже совсем рассвело. Овцы зашевелились, и сейчас было видно, как их много. Они покрывали весь склон горы.
— Сколько тут моих гуляет? — спросил Оганес, махнув рукой в сторону отары.
Мартирос недоуменно посмотрел на него.
— Каких? — переспросил он.
— Ну, моих собственных, — нетерпеливо пояснил Оганес. — В прошлом году пять овец, что ли, было. Приплод какой-нибудь тоже, верно, есть.
Мартирос так же недоуменно покачал головой.
— Нет твоих, — сказал он. — Той осенью Афо трех овец забрала, к зиме опять пару взяла. Двух ягнят я ей этой весной пригнал. Ты со счету сбился, председатель. Спроси у жены.
Оганес почувствовал себя неловко:
— Я в эти дела не вхожу. Она хозяйка. Взяла — значит, ей надо было.
— Может, ты мне не поверишь — спроси у нее. Осенью трех забрала, к зиме еще двух. Это точно… Как же так…
Оганес тяжело опустился на камень. Золотой конь не давался в руки. Все отодвигалось, все становилось неверным. Пока купишь по одному этих баранов… Старик и так не хотел продавать коня, потом и вовсе раздумает. И ведь всего двенадцать баранов, двенадцать из этого моря, из этих тысяч! Да он их возьмет, в конце концов, — и все! Чьими руками это создано? Не его, Оганеса, руками? Что имел колхоз, когда Оганес стал председателем? Сто чесоточных овец имел…
Оганес сорвал с головы фуражку, с досадой швырнул ее на землю.
— Двенадцать баранов мне сейчас нужно, — сказал он сиплым голосом.
— Оганес, — тихо ответил пастух, — одного, ну, двух я могу. Незаконно, но я твое желание уважу. Потом оформишь. А двенадцать не могу.
— Ты и одного не можешь, — с горькой досадой сказал Оганес. — Я у тебя самовольно возьму. Получай мою расписку — и все!
— Нет, — вздохнув, ответил пастух, — не соглашусь я, товарищ председатель.
Оганес молчал. Пастух сбоку заглянул ему в лицо:
— На что тебе бараны, Оганес?
— Лошадь я думал купить. На азербайджанских кочевках. Золотая масть. Идет — блестит!
— Видел я, — вздохнул Мартирос. — Двенадцать баранов хотят! Совесть имеют?
Оганес злился на себя за то, что не мог переступить какую-то запретную черту и своей властью взять этих баранов. Что ему мешало? Он брал их не для забавы, не из прихоти. Будущее великолепие и богатство колхоза видел перед собой Оганес. Табун золотых коней на пастбищах. А на пути к этому стояли осуждающий и требовательный взгляд круглых глаз Овсепа и собственная трусость. Иначе Оганес не мог назвать чувство, которое мешало ему сейчас забрать овец. И, думая так, он сердился на себя, на Мартироса, на стадо.
— Этого коня я, конечно, видел, — повторил Мартирос, глядя на отару, — орел-конь, джейран-конь…
— А если их табун вывести? Человек глазам не поверит. Это еще невиданное на земле будет.
Мартирос слушал молча, сдвинув брови. Потом он скинул бурку и нырнул в глубь отары. Раздвигая овец сильными руками, рассматривая их одну за другой, пастух вытолкнул на дорогу кучку животных с тяжелыми, трясущимися курдюками.
— Пять моих собственных, — сказал он, подходя к Оганесу, — четыре — брата моего, три — племянника.
Оганес встал.
— Я в роду старший, — сурово продолжал Мартирос, — имею право распорядиться. Только не знаю, как брат и племянник пожелают — или ты им деньгами отдашь, или баранов взамен купишь. Это уж их дело, этого я не знаю.
— Я тебе расписку оставлю.
Оганес непослушными от холода и волнения руками полез в карман за блокнотом.
— Плевал я на твою расписку! — зло сказал Мартирос. — Спички оставь!
Оганес видел, что Афо лжет и выкручивается. Неестественными были ее многословие, суетливость и манера, с которой она изумленно поднимала брови.
— Я просто не понимаю: куда делись наши бараны? Не может быть, чтоб мы остались без баранов… Давай все проверим. Помнишь, ты сам сказал: «Отправь пару в город, пусть твоя мама себе каурму на зиму сделает». Помнишь? Ты мне так сказал!
Оганес ничего не помнил. Он сумрачно кивнул головой.
— Одного, правда, я дяде отвезла. Когда он сына женил, на свадьбу. Ты тогда не поехал. Как мой дядя обиделся! Разве можно родственников обижать? Нехорошо ты сделал, что не поехал на свадьбу. Вообще ты моих родственников не любишь…
— Ладно, — сказал Оганес, — довольно тебе!
Афо зорко следила за Оганесом. Не из-за баранов же он рассердился! На всякий случай Афо решила сама высказать свои обиды.
— О баранах ты спрашиваешь, — слезливо заговорила она, — а у меня ты спросил: «Здорова ты, жена? Ела ли ты? Пила?» Что я передумала, когда тебя всю ночь дома не было! Глаз с дороги не спускала. Овсеп приехал, эта ящерица Арус приехала, а тебя все нет. Для того я замуж выходила, чтоб всю ночь на дорогу смотреть?
— Разве я первый раз в горах ночую? — неохотно ответил Оганес.
— И всегда мое сердце болит, — подхватила Афо. — Смотри, на кого я похожа стала. Дома у отца я такая была? Соседи моей матери говорили: «У вас Афо веселая, как собачий хвостик». Где мое веселье? Люди глаза проглядели — завидуют тебе, что такую жену имеешь. А ценишь ты это?
— Хватит! — сказал наконец Оганес. — Теперь, раз баранов нет, мне деньги нужны.
Афо перестала плакать. Она подняла голову и посмотрела на мужа угольно-черными глазами.
— На что тебе деньги?
— Лошадь я купил, — ответил Оганес. — Пойдешь в сберкассу, снимешь с книжки.
— Ты что, меня за сумасшедшую считаешь?
— Афо, — сдерживая себя, проговорил Оганес, — послушай меня: я двенадцать баранов у Мартироса взял. Мне расплатиться надо. Я слово дал.
— Слово ты дал? — завизжала Афо. — Ветру свое слово отдай! Нет у тебя денег. Об этом ты подумал? Я должна восемь часов на почте спину гнуть, работать, копейки собирать, а ты их в одну минуту развеять хочешь! Ты со мной, с женой, советовался, Когда слово давал? Или я в этом доме ничто? Нет! Кончились те времена, когда женщина с завязанным ртом ходила. Ты меня по-старому не заставишь жить.
— Замолчи, — прохрипел Оганес и отшвырнул стул ногой, — чтоб я голоса твоего больше не слышал!
— Убей — не замолчу, убей — не замолчу! — надсаживалась Афо. Она взвинтила себя до истерики, била кулаками по голове, растрепав свои жесткие кудри.
Оганес, тяжело ступая, вышел на улицу.
…Овсеп недавно пришел с поля. Он сидел у своего стола, разминая в руках крупные зеленые листья табака. Рядом с ним стоял бригадир Серго Гамбарян. Секретарь и бригадир раздумывали, как повысить сортность сдаваемого
