Мятежный дом - Ольга Чигиринская

– Семеро не забыты, – заспорил Дик.

– Их почитают в Синдэне, я знаю. Но кроме Синдэна и нескольких богословских академий – к сожалению, Ран, их знают очень мало, а понимают еще меньше. Ладно, я отвлекся. В этой пьесе очень интересно раскрыта проблема Иуды. Нетрадиционно, что по тогдашним, что по теперешним меркам – но логично. По мнению автора, Иуда предал Христа из страха, что тот пошел на компромисс с зелотами. Продался в народные вожди, променял безупречную моральную чистоту на дешевую популярность. В Господе нашем этого юношу прельщала именно совершенная оторванность от грязи мира, полное пренебрежение вопросами выгоды – что личной, что общественной… И когда молодой человек заподозрил, что его кумир утратил эту чистоту, замарал свой хитон политической грязью и скоро замарает кровью…

– Экий гадёныш, – скривился Ройе. – А я-то считал его честным стукачом и вором. Нет, тогда беру свои слова назад. Подыщи мне местечко в Коците, Огата.

– Зачем? Если наша затея накроется – то накроется и этот амбициозный проект. А если у нас все получится – то тем более у меня не будет времени.

– Какой ты все-таки тяжелый пессимист, Северин. Неужели ты, с твоим артистическим воображением, не можешь вообразить себе, что однажды просто уйдешь на пенсию, переложив дела правления на сына?

Огату слегка передернуло.

– Чтобы это себе вообразить, нужно не артистическое воображение. А хорошая доза психоделика. Иначе никак.

– На Старой Земле, очень давно, – проговорил Дельгадо, – было одно философское учение. Суть его я уже забыл, но один девиз оттуда врезался в память: "Будьте реалистами. Требуйте невозможного". То, чего вам не хватает – это вовсе не воображение, господин Огата. Это просто реализм и некоторая житейская приземленность.

– Предлагаете поучиться у вас? – оскалился Ройе.

– Нет, – Габо показал сигаретой на Дика. – У него. Пока он живет под вашей крышей и есть возможность. Которая, поверьте мне, предоставляется не каждому…

– Да ну вас с вашими шутками! – Дик бросил сигарету в океан и сбежал на нижнюю палубу.

Катер ревел все громче и громче, уже совсем близко.

Глава 13 День преломления

Дик лежал на стальной тюремной койке, глядел в потолок, ждал сигнала и думал, что когда все закончится, он обязательно убьет Ройе.

Ну, или хотя бы надает по морде.

Ну, или хотя бы попытается надавать по морде этому кидо из плоти и крови.

Потому что так же нельзя. Врать вот так нельзя.

"Погоди, дорогой, он ни словом тебе не соврал", – сказала внутренняя сволочь. – "Умолчал – было дело. Но соврать – ты его на этом не поймал еще ни разу".

– Так умолчать – это все равно что соврать, – прошептал Дик. – То же самое.

Морлок-охранник вскинул голову – как бот с сенсорными датчиками, отзывающийся на любое шевеление. Увидев, что никаких иных шевелений не будет, морлок снова задремал. Глаза его были широко раскрыты, но Дик уже успел изучить повадки Рэя и других: они умели дремать с раскрытыми глазами.

Впрочем, их дремота не давала юноше никаких преимуществ. В бодрствующее состояние они переходили без пауз, а глупостей делать не собирались, как Дик убедился час назад, когда в припадке ярости расколошматил об пол барабанчик, разорвал несколько своих ожерелий и выдрал из головы пять-шесть искусственных кос с раздражающе тяжелыми серебряными зажимами.

Морлоки молча смотрели, как он беснуется. Наверняка смотрел и Нуарэ. А может, и не смотрел. Может, он выше того, чтобы торжествовать над бессильной яростью… не соперника даже – так, подвернувшейся под ногу дворняжки.

Ройе был прав – Нуарэ будет не жалко. Он оказался еще хуже, чем при первой встрече, оказался совершенно безнадежным. В преддверии неотвратимой драки тратить время и силы на то, чтобы топтать и без того потоптанную женщину… "И непрофессионально до скрипа в суставах", – добавила внутренняя сволочь.

Он ведь проспал настоящий сговор – своего подчиненного Дормье и рейдеров, презрительно усмехнулся Ройе. С него даже показаний не возьмешь – невинен, как жертвенная овечка. Ну так пусть умрет.

Дик скривился, не пряча лицо от камер наблюдения. Неужели Ройе было бы наплевать на то, что сделали с другом и женой друга, если бы Нуарэ был профессионалом и вовремя выщемил Дормье ? Если бы Джемма Син была хорошей правительницей?

А что же, с него бы сталось. Он сказал, что в охране тюрьмы и резервной энергостанции два боевых коса и шесть человек. Сказал, и глазом не моргнул.

"А с чего бы ему моргать глазом", – хмыкнула внутренняя сволочь, – "если вчера он подписал хартию, в которой обязался обращаться с гемами как с имеющими все права людей. Кстати, на этом пункте хартии настоял ты. Неужели со вчерашнего дня взгляды переменились и считать генетически модифицированных людьми ты больше не готов? Или убивать немодифицированных – меньший грех?"

Дик сжал пальцы в "замок". Единственным способом выиграть спор у внутренней сволочи было в спор не вступать. Пусть изгиляется как угодно – разница никуда не делась. Немодифицированные сами, добровольно выбрали этого работодателя и эту работу. Морлоки были просто обречены.

"Как и те, кого зарезал мастер Порше, вытаскивая кое-кого с арены", – напомнила внутренняя сволочь.

Нет, не так. Те тоже были обречены – но только вместе с ним. От него тогда никто не зависел, кроме него самого, по меньшей мере – ничьи тела и ничьи дела. От того, как сработает он сейчас, зависит несколько больших дел и не меньше сотни живых людей.

– Симатта, – прошептал Дик.

" Симатта " – это, в общем-то, не ругательство. " Симау " ставят в конце предложения, чтобы обозначить окончательность и бесповоротность действия. Наверное, поэтому люди и стали сперва обозначать им еще и досаду по поводу случившегося, а потом и просто употреблять без предисловий, самостоятельно. " Симатта " – "свершилось", а что именно свершилось-то? – да для каждого свое, и каждый о своем молчит.

Для этих вот ребят из охраны свершился он, Дик. Только они еще об этом не знают. В диалекте гемов нет этой формы глагола.

Будет очень справедливо, если после этого он "свершится" и для Нуарэ. То есть, Нуарэ-то думает, что он уже "свершился", что ему остается только сидеть в камере и ожидать поединка с заранее известным исходом. Он еще не знает, насколько его понимание слова "симау " ошибочно.

Дик поднялся, собрал с пола останки барабанчика, разорванные ожерелья и обрывки кос.

Неужели нельзя даже попробовать? Жалко ведь ребят.

Он ломал в пальцах крупные пластиковые бусины, порытые фальшивым золотом, и со стороны это тоже наверняка выглядело как продолжение истерики. Пластиковое крошево сыпалось в подол просторной и длинной, до колен, ярко-синей туники.