Великий Сталин - Сергей Кремлев

Начальником Управления по разведке за границей – т. Питовранова Е.П.

Начальником Управления по контрразведке внутри страны – заместителя министра государственной безопасности СССР т. Рясного В.С.

Все три руководителя нового ГРУ были в отличие от министра профессиональными чекистами бериевского закала и, кроме того, тесно сотрудничали в свое время с арестованным в 1951 году бывшим министром ГБ Абакумовым.

53-летний Сергей Иванович Огольцов стал первым заместителем Игнатьева 20 ноября 1952 года по возвращении из Узбекистана, где он возглавлял республиканское МГБ.

38-летний Евгений Петрович Питовранов, пришедший в органы МГБ по мобилизации ВКП(б) в 1938 году, будучи заместителем министра, был в октябре 1951 года арестован по делу Абакумова и до ноября 1952 года находился под арестом.

49-летний Василий Степанович Рясной, в 1946–1952 годах первый заместитель министра ГБ Абакумова, и перед новым назначением был тем, кем был – начальником контрразведки МГБ и «просто» замминистра.

О дальнейшей судьбе Огольцова я сообщу чуть позднее, что же относительно двух последних, то их судьба была разной. Оба после ареста Берии вначале остались в МВД, но оба были понижены. Питовранова отправили в ГДР – «офицером связи» со «Штази», спецслужбой ГДР. В 1956 году он получил звание «генерал-лейтенант», но в 1966 году был уже из КГБ уволен на пенсию – в 51 год. Умер в 1999 году, успев, однако, в 70–80-е годы поруководить Торгово-промышленной палатой СССР.

Рясной с 28 мая 1953 года по 30 марта 1956 года был начальником УВД Москвы и Московской области, затем его сняли, перевели начальником строительства Волго-Балтийского канала, а через три месяца – 5 июля 1956 года – уволили из МВД «по фактам дискредитации». Умер Рясной в 1995 году.

В 1953 году до этих грустных перемен в судьбах руководителей нового ГРУ было ещё далеко. Абакумов находился в тюрьме, но тот факт, что после создания по инициативе Сталина в МГБ нового главка влияние в МГБ бывших сотрудников Абакумова возрастает, морщин Игнатьеву, вне сомнений, прибавило. При этом созданием ГРУ МГБ Сталин фактически создавал между Игнатьевым и оперативной работой МГБ, при необходимости, два барьера под названием «Питовранов – Рясной» и «Огольцов». В то же время ГРУ МГБ СССР представляло собой, по сути, организацию в организации и, опять-таки, при необходимости могло на какой-то период выполнять все наиболее важные функции «большого» МГБ, заменяя его.

Так что 5 января 1953 года Игнатьев подписал приказ № 006, а уже 9 января 1953 года отсутствовал на «антисионистском» заседании Бюро Президиума ЦК в результате то ли действительно инфаркта, то ли – «дипломатического инфаркта». Последнее тем более вероятно, что и 4 декабря 1952 года на заседании Президиума ЦК о состоянии дел в МГБ докладывал не Игнатьев, а тот же его заместитель Гоглидзе, который был и на заседании Бюро Президиума ЦК 9 января.

Чем-то Игнатьев, впрочем, заболел – хотя бы для виду, потому что 27 января 1953 года спецсообщением № 317/и он докладывал Сталину: «…после болезни я приступил к работе». Вообще-то после инфаркта так быстро в строй не входят, а если входят – долго не живут. Игнатьев же после 1953 года прожил ровно тридцать лет!

В своём докладе от 27 января Игнатьев сообщал Сталину, что «включился в работу коллектива по дальнейшему вскрытию и расследованию вражеской деятельности врачей-террористов и их преступных связей, по организации работы разведки согласно указаниям ЦК, ликвидации националистического подполья и его вооружённых банд в западных областях Украины, Белоруссии и Прибалтийских советских республиках, по подбору и более целесообразной расстановке кадров… освобождаясь одновременно от людей обленившихся, разложившихся и утративших чувство долга перед партией».

Но это были слова… Суть же подлинных дел Игнатьева с весны 1952-го по весну 1953 года лично мне неясна до сих пор.

Так или иначе, время наступало горячее…

Ниже я приведу лишь один, ранее уже мной обещанный, краткий фрагмент объёмного спецсообщения № 1880/и от 5 января 1952 года, где Игнатьев докладывал Сталину о завершении следствия по делу антисоветской террористической организации, состоящей из еврейской молодежи.

Речь шла о группе во главе с Борисом Слуцким, которая с августа 1950 года систематически собиралась на нелегальные собрания и готовилась к террористическим актам и т. д. Это были пока лишь разговоры, но в своё время разговоры эсеров закончились созданием весьма серьёзного отряда боевиков и серией громких политических убийств.

Что же до характера намерений, он был виден хотя бы из такого места сообщения Игнатьева:

Говоря о положительном отношении обвиняемой ЭЛЬГИССЕР к тактике индивидуального террора, ФУРМАН на очной ставке с ней 4 декабря 1951 года показал:

«…ЭЛЬГИССЕР, вторя моим клеветническим измышлениям, заявила: «Да, так долго продолжаться не может, руководители партии и Советского правительства… должны быть уничтожены…»»

<…>

…в августе 1950 года ГУРЕВИЧ в беседе со СЛУЦКИМ и ФУРМАНОМ, происходившей на квартире у СЛУЦКОГО, предложил им «в целях достижения наибольшего эффекта» организовать взрыв депо Московского метрополитена…»

Это не было выдумкой следователей – выдумать можно было что-то и поэффектнее, например, попытки установления контактов с сионистами из «Джойнт», с западными спецслужбами и т. п. Однако в обвинительном заключении ничего подобного шестнадцати молодым гражданам СССР – четырнадцати евреям и еврейкам и двум русским девушкам – не инкриминировалось. Среди них были дети репрессированных, но никто не был изгоем общества: двенадцать – студенты вузов Москвы, Ленинграда, Рязани, родом из Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, Астрахани и даже из Нью-Йорка. Плюс – четыре благополучные московские школьницы. Почти все – 1931–1933 года рождения… Поколение будущей «хрущёвской» «оттепели».

Это были представители слоя немногочисленного, однако опасного. Если бы этих молодых потенциальных террористов вовремя не арестовали и если бы на них вышли люди постарше и поопытнее, то могло бы произойти всякое. И хотя группа Слуцкого не была чисто националистической, при своём логическом развитии она стала бы таковой наверняка.

Для иллюстрации возможного развития событий познакомлю читателя также с выдержками из спецсообщения Игнатьева № 5589/и от 9 апреля 1952 года, где министр сообщал Сталину о показаниях арестованного в Китайской Народной Республике белоэмигранта И.И. Варфоломеева, японского, а потом «по наследству» – американского шпиона. ещё в Китае он был полностью изобличен вещественными уликами и материалами секретного прослушивания его бесед с резидентом Юй Цзунбином, которые, как писал Игнатьев, были получены МГБ от «китайских друзей».