Мрачный Жнец (сборник) - Терри Пратчетт

против гражданских лиц. — Мужчина наклонился к Чудакулли и поднял кулак.

Чудакулли щелкнул пальцами. Налетел порыв ветра, потом кто-то квакнул.

— Я всегда считал это скорее указанием, — мягко сказал он. — Казначей, отнеси эту лягушку на клумбу, а когда он снова станет самим собой, дай десять долларов. Десяти долларов хватит?

— Квак! — поспешила согласиться лягушка.

— Отлично. А теперь кто-нибудь объяснит мне наконец, что происходит?

Где-то внизу раздался грохот.

— Почему мне кажется, что это не тот ответ, которого я ждал? — спросил Чудакулли у мира в целом.

Слуги накрывали столы для ленча. Обычно это занимало много времени. В связи с тем что волшебники относились к принятию пищи крайне серьезно и оставляли после себя жуткий беспорядок, столы постоянно либо накрывали, либо убирали, либо занимали. Только на раскладку приборов уходила уйма времени. Каждому волшебнику требовалось девять ножей, тринадцать вилок, двенадцать ложек и одна трамбовка, не считая бокалов для вина.

Волшебники часто прибывали в зал гораздо раньше времени, назначенного для очередного приема пищи. На самом деле зачастую они даже не уходили. Вот и на этот раз за столом сидел волшебник.

— По-моему, это современный руноплет, — поднял брови Чудакулли.

Профессор держал в каждой руке по ножу. Перед ним стояли солонка, перечница, горчичница и подставка для печенья. Рядом лежали две массивные крышки от супниц. Он отчаянно молотил по ним ножами.

— Чего он тут развлекается? — с недоумением осведомился Чудакулли. — Кстати, декан, кончай притоптывать.

— Клевый ритм, — откликнулся декан.

— Я тебя сейчас так клюну… — зловеще пообещал Чудакулли.

Профессор современного руносложения сосредоточенно хмурился. На деревянной столешнице со звоном подпрыгивали вилки. Ложка, взлетев от скользящего удара в воздух, закрутилась и воткнулась казначею в ухо.

— Что он себе позволяет?

— Ай!

Волшебники столпились вокруг профессора современного руносложения. Тот не обращал на них ни малейшего внимания. По его бороде ручьем тек пот.

— Он только что разбил графин.

— Боль все не проходит.

— Некисло зажигает! — воскликнул декан.

— Как бы водой заливать не пришлось, — откликнулся главный философ.

Чудакулли выпрямился и поднял руку.

— Так, может, кто-нибудь по поводу перца сострит? Или соуса? Напоминаю, есть еще соль. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Мне просто интересно, есть ли разница между профессорами нашего Университета и толпой идиотов?

— Ха-ха-ха, — нервно засмеялся казначей, потирая ухо.

— Это был не риторический вопрос.

Чудакулли выхватил ножи из рук профессора современного руносложения. Некоторое время тот молотил по воздуху пустыми руками, а потом словно проснулся.

— О, привет, аркканцлер. Есть проблемы?

— Ты что сейчас делал?

Профессор посмотрел на стол.

— Он синкопировал, — подсказал декан.

— Я? Никогда!

Чудакулли нахмурился. Он был толстокожим добродушным человеком с тактичностью кувалды и примерно таким же чувством юмора, но тупым он не был. Он знал, что волшебники сродни флюгерам или, скажем, канарейкам, которых шахтеры используют для того, чтобы обнаружить скопление газа. Волшебники по своей природе очень чувствительны ко всякого рода сверхъестественности. Если должно было случиться нечто странное, оно первым делом случалось с волшебниками. И они мужественно встречали опасность лицом к лицу. Или, подобрав мантии, делали ноги.

— Почему все вдруг стали такими музыкальными? — осведомился Чудакулли. — В самом плохом смысле этого слова, конечно.

Он обвел взглядом собравшихся волшебников, после чего опустил глаза.

— И я вижу, манная каша пользуется популярностью в нашем Университете!

Волшебники несколько удивленно посмотрели на свои ноги.

— Ничего себе, то-то мне показалось, что я стал выше! — воскликнул главный философ. — Хотя, вообще-то, я на диете.

— Для волшебника надлежащей обувью являются остроконечные туфли или добротные прочные башмаки, — нравоучительно поднял палец Чудакулли. — А если у вас на ногах что-то странное, значит, вы во что-то вляпались.

— Это манная каша, — попытался возразить декан, — она такая мягкая, идешь, как пружинишь…

Чудакулли тяжело задышал.

— Когда ваша обувь сама собой меняется… — прорычал он.

— Это значит, что в нашу жизнь пришло волшебство? — закончил главный философ.

— Ха-ха, очень смешно, главный философ! — одобрил декан.

— Не знаю точно, что происходит, — произнес Чудакулли низким спокойным голосом, — но если вы все немедленно не заткнетесь, вас ждут большие неприятности.

Он пошарил в карманах, после нескольких неудачных попыток вытащил карманный чудометр и воздел его высоко над головой. В Университете всегда имел место довольно высокий фоновый уровень магии, но сейчас стрелка замерла на отметке «все в порядке». А потом вдруг закачалась, как метроном.

Чудакулли поднял чудометр еще выше, чтобы его видели все.

— Что это такое? — спросил он.

— Такт четыре четверти? — неуверенно предположил декан.

— Музыка — это вам не волшебство! — воскликнул Чудакулли. — Не сходите с ума! Музыка — это бренчание, стучание и…

Он вдруг замолчал.

— Никто не хочет мне ничего рассказать? — подозрительно осведомился он.

Волшебники нервно переминались с ноги на ногу в своих замшевых ботинках.

— Ну, — наконец осмелился главный философ, — на самом деле вчера вечером… я, то есть мы… проходили мимо «Залатанного Барабана» и…

— Мы просто гуляли, — перебил его профессор современного руносложения. — А честным гулякам позволяется заглядывать в лицензированные заведения, торгующие спиртными напитками. В любой час дня или ночи. Есть даже такой закон.

— И откуда же вы гуляли? — спросил Чудакулли.

— Из «Виноградной Горсти».

— Но это же буквально за углом.

— Да, но мы… немного притомились, вот и…

— Хорошо, хорошо, — произнес Чудакулли голосом человека, который знает, что если осторожно потянуть за нить дальше, то можно размотать весь клубок. — Библиотекарь тоже был с вами?

— О да.

— Продолжай.

— Ну, и там была эта музыка…

— Такая бренчащая, — вставил главный философ.

— А какой ритм… — вспомнил декан.

— Она была…

— …Такая…

— …В некотором роде…

— …Ну, такая, что проникает под кожу и пускает там пузырики, — закончил декан. — Кстати, ни у кого нет черной краски? Я просто обыскался.

— Под кожу, — пробормотал Чудакулли и почесал подбородок. — Ничего себе. Понятненько… Стало быть, это опять просочилось, да? Влияние Извне и все такое прочее… А вы помните, что случилось, когда господин Хонг открыл на месте старого храма на Дагонской улице рыбный ресторан? А эти движущиеся картинки — что, забыли? Я, кстати, с самого начала выступал против них. А проволочные штучки на колесах? М-да, в этой вселенной больше дырок, чем в щеботанском сыре. Итак…

— В ланкрском сыре, — подсказал главный философ. — Это в нем дырки. А в щеботанском — только синие прожилки.

Чудакулли многозначительно посмотрел на него.

— Не знаю, лично я ничего угрожающего не заметил… — сказал декан и вздохнул.

Ему было семьдесят два, а музыка заставила его снова почувствовать себя семнадцатилетним. Декан не помнил то время, когда ему было семнадцать, наверное тогда он был очень занят. Но музыка заставила его почувствовать себя так, как, по его мнению,