Мрачный Жнец (сборник) - Терри Пратчетт

от каждого резкого звука. Чудакулли любил обильные, жирные завтраки и особенное предпочтение отдавал полупрозрачным сосискам с мелкими зелеными крапинками, которые, очевидно, были какими-то пряными травами (по крайней мере, все на это очень надеялись). В связи с тем, что правом выбора меню обладал аркканцлер, некоторые наиболее привередливые волшебники вообще перестали ходить на завтрак и вынуждены были довольствоваться только ленчем, обедом, полдником, ужином и случайными легкими закусками.

Тем утром в Главном зале было, как всегда, немноголюдно. А еще здесь гуляли сильные сквозняки. После вчерашнего происшествия с органом в крыше образовалась огромная дыра.

Чудакулли отложил вилку.

— Так, кто это делает? — грозно спросил он. — Признавайтесь немедленно!

— Что делает? — уточнил главный философ.

— Топает ногой.

Волшебники переглянулись. Декан с идиотским видом таращился в пространство.

— Декан? — позвал его главный философ. Левая рука декана застыла рядом с головой.

Правая ритмично перебирала что-то в районе почек.

— Не знаю, чем он там занят, — произнес Чудакулли, — но, по-моему, это крайне негигиенично.

— Думаю, он играет на банджо, аркканцлер. На невидимом банджо, — высказал свое мнение профессор современного руносложения.

— Что ж, по крайней мере, никому не мешает, — кивнул Чудакулли. Он поднял взгляд на дыру в крыше, сквозь которую в зал проникал непривычный дневной свет. — Кстати, никто библиотекаря не видел?

Орангутан был занят.

Он спрятался в одном из подвалов библиотеки, который обычно использовал в качестве мастерской для ремонта книг. Здесь стояли несколько прессов и гильотин, а также верстак, заваленный разными баночками с всякими мерзкими веществами, из которых он варил переплетный клей. На стенных полках хранились косметические средства музы литературы, недоступные пониманию обычных людей.

С собой библиотекарь захватил книгу. На ее поиски ушло несколько часов.

В библиотеке хранились не только волшебные книги, прикованные цепями к полкам и чрезвычайно опасные. Здесь также содержались совершенно обычные книги, напечатанные на простой бумаге мирскими красками. Впрочем, было бы ошибочным считать их совершенно безопасными только потому, что при их чтении в небе не вспыхивают фейерверки. Чтение таких книг иногда приводит к куда более опасным последствиям — фейерверки вспыхивают в мозгу у читателя.

Например, огромный том, лежавший сейчас перед библиотекарем, содержал избранные рисунки Леонарда Щеботанского — талантливого художника и сертифицированного гения, мысли которого улетали в самые дальние края, откуда неизменно возвращались с диковинными сувенирами. В книгах Леонарда было много набросков: котят, водостоков, а также жен влиятельных анк-морпоркских торговцев, написание портретов которых давало художнику средства к существованию. Но Леонард был гением, причем крайне чувствительным к всякого рода чудесам света; поля его книг неизменно содержали массу на первый взгляд бессмысленных зарисовок того, чем в тот момент были заняты мысли ученого: огромных машин с водяным приводом для обрушения городских стен на головы врага, осадных орудий нового типа для поливания неприятеля горящим маслом, пороховых ракет для осыпания опять же неприятеля горящим фосфором и прочих изобретений Века Разума.

И было на этих полях еще кое-что. Библиотекарь заметил рисунок, когда в прошлый раз пролистывал книгу. Странно, подумал он тогда, как тут очутилось это[40]?

Его волосатые пальцы быстро переворачивали страницы. А… Вот…

Да, о ДА.

…И оно заговорило с ним на языке Ритма…

Аркканцлер удобно расположился за своим любимым бильярдным столом.

От казенного письменного стола он давным-давно избавился. Бильярдный стол гораздо удобнее. С него ничего не падает, в лузах можно хранить кучу всяких безделушек, а когда Чудакулли становилось скучно, он сметал со стола все бумаги, чтобы заложить пару эффектных карамболей[41]. Возвращением бумаг обратно на стол он себя не утруждал. Из богатого личного опыта аркканцлер знал: действительно важные вещи никогда не записываются, потому что о самом важном люди всегда помнят и не отстанут от тебя, пока не добьются своего.

Он взял ручку и задумчиво сунул ее в рот.

Наверн Чудакулли работал над мемуарами. Пока что он придумал только название: «Вдоль По Анку С Орбалетом, Удачкой И Посахом С Нехилым Набалдашником».

«Нимногие знают, — написал он, — что река Анк засилена агромным каличеством рыбных арганизмов…»[42]

Он отбросил ручку и помчался по коридору в кабинет декана.

— Это что такое? — взревел он.

Декан аж подскочил.

— Это… это… это — гитара, аркканцлер, — пробормотал декан, поспешно отступая под натиском аркканцлера. — Я только что ее купил.

— Это я вижу. И слышу. Но что ты тут пытаешься изобразить?

— Я… э-э… пытался сыграть… э… соло. — Декан помахал перед лицом Чудакулли плохо отпечатанными нотами.

Аркканцлер выхватил книгу у него из рук.

— «Самомучитель для Начинающих Гитарников Блерта Фендера», — прочел он вслух. — «Дабей Успех в Игре за 3 Легких Урока и 18 Тяжелых». Гм, ничего не имею против гитар: аромат цветов в воздухе, подглядывание за младыми девами майским утром и все такое прочее, но это была не игра. Это был шум. А что должно было получиться, смею спросить?

— Отрывок в пентатонном диапазоне ми с использованием мажорной септимы в качестве проходного тона.

Аркканцлер уставился на открытую страницу.

— Но здесь говорится: «Урок Один: Эта Струны».

— Гм, гм, гм, понимаешь, я чуточку забежал вперед, — застенчиво ответил декан.

— Ты никогда не отличался пристрастием к музыке, декан, — сказал Чудакулли. — И это было одной из твоих положительных черт. Откуда такой внезапный интерес… кстати, а что это у тебя на ногах?

Декан опустил взгляд.

— Мне показалось, что ты стал выше, — с подозрением произнес Чудакулли. — Ты что, стоишь на паре досок?

— Это просто… толстые подошвы, — пробормотал декан. — Гномы… они придумали, по-моему… не знаю… нашел в шкафу… Садовник Модо говорит, настоящая манная каша.

— По мне, так он прав.

— Это такой эластичный материал для подошвы, — уныло протянул декан.

— Э… прошу прощения, аркканцлер…

В дверях стоял казначей. Из-за него выглядывал грузный краснолицый мужчина.

— В чем дело, казначей?

— Гм… этот господин, у него…

— Я насчет вашей обезьяны, — перебил его мужчина.

Чудакулли мгновенно повеселел.

— Да?

— Очевидно… э-э… библиотекарь сты… снял колеса с телеги этого господина, — продолжал казначей, который как раз сейчас переживал очередную жесточайшую депрессию.

— Ты уверен, что это был библиотекарь? — спросил аркканцлер.

— Толстый, рыжая шерсть, говорит «у-ук».

— Он. Ну надо же. Интересно, на что ему сдались эти колеса? Но, знаешь, есть такая поговорка… пятисотфунтовая горилла спит где захочет.

— А трехсотфунтовая обезьяна может вернуть мне мои колеса? — стоял на своем возница. — Предупреждаю, если я не получу назад свои колеса, у вас будут большие неприятности.

— Неприятности? — уточнил Чудакулли.

— Да, и не думайте, что вам удастся меня напугать. Я не боюсь волшебников. Все знают правила, вы не имеете права использовать магию