Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

обойтись намеком, он бы им обошелся, но намекать он не умел. Жизнь, проведенная в условиях, когда наиболее тонкий намек — ткнуть без околичностей резиновой дубинкой в ребра — не позволяет человеку преуспеть в этом изящном искусстве.

Выбор был — либо брякнуть прямо, либо промолчать.

— Он граф Дривер, милочка. — И он зачастил, отчаянно стараясь прикрыть наготу этого объяснения маскирующими одеждами слов: — Ну, видишь ли, Молли, ты совсем молоденькая и, понятно, не смотришь на все подобное благоразумно. Ты ждешь от мужчины слишком многого. Ты ждешь, что молодой человек должен быть похож на героев из романов, которые ты читаешь. Когда ты проживешь дольше, дорогая моя, ты поймешь, что это чепуха. И выйти тебе следует не за героя романа, а за человека, который будет тебе хорошим мужем.

Последний довод показался мистеру Макичерну таким сочным и глубоким, что он его повторил. И продолжал.

Молли сидела неподвижно и смотрела на кусты. Он полагал, что она слушает, но если и нет, он не мог не продолжать. Ситуация была трудной, но молчание только усугубило бы ее.

— А теперь посмотри на лорда Дривера, — сказал он. — Вот молодой человек, обладатель одного из древнейших английских титулов. Он может бывать где захочет и делать что захочет, и что бы он ни сделал, ему найдут извинения из-за его фамилии. Но он воздерживается. В нем есть настоящая закалка. Он не пускается во все тяжкие…

— Дядя ограничивает его карманные деньги, — сказала Молли с неприятным смешком. — Возможно, причина в этом.

Наступила пауза. Макичерну понадобилось несколько секунд, чтобы выстроить свои аргументы заново. Он был сбит с толку.

— Папа, милый, послушай, — сказала Молли, — мы всегда так хорошо понимали друг друга. — (Он ласково потрепал ее по плечу.) — Ты не можешь говорить серьезно. Ты знаешь, что я не люблю лорда Дривера, ты знаешь, что он еще мальчик. Неужели ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за мужчину? Я просто влюбилась в этот старинный замок, но не думаешь же ты, что в подобном вопросе это хоть что-то значит? И о героях романов ты говорил, конечно, несерьезно. Я не настолько дурочка. Я только хочу… не знаю, как выразить в словах, но ты же понимаешь, правда?

Она смотрела на него умоляюще. Достаточно было одного его слова или жеста, чтобы разверзшаяся между ними пропасть закрылась.

Он упустил этот шанс. У него хватило времени подумать, и его аргументы были готовы. С бодрым упорством он следовал избранной им линии. Он говорил ласково, проницательно, практично, и с каждым словом бездна разверзалась все шире.

— Ты не должна торопиться, милочка, в подобных вещах нельзя действовать без обдумывания. Лорд Дривер еще мальчик, как ты сказала, но он повзрослеет. Ты говоришь, что не любишь его. Чепуха! Он тебе нравится и будет нравиться все больше и больше. А почему? А потому, что ты можешь сделать из него все, что тебе угодно. У тебя есть характер, милочка. И если рядом с ним будет такая девушка, как ты, он пойдет далеко, очень далеко. Все качества уже есть, надо только вытащить их на поверхность. И ты только подумай, Молли — графиня Дривер! Лучше титула в Англии не найти. И я был бы так счастлив, милочка. Все эти годы я жил одной надеждой увидеть тебя на месте, тебе предназначенном. И вот случай представился. Молли, милая, не отказывайся от него!

Она откинулась, закрыв глаза. Ее захлестнула волна усталости. И слушала она, будто в вязком сне. И ощущала себя разбитой. Доводы казались убедительными, и их было так много! И какое это имело значение?

— Хорошо, папа, — сказала она апатично.

Макичерн поперхнулся.

— Ты согласна, милочка? — вскричал он. — Ты выйдешь за него?

— Хорошо, папа.

Он нагнулся и поцеловал ее.

— Милая моя деточка! — сказал он.

Она поднялась со скамьи.

— Я устала, папа, — сказала она. — Пожалуй, я пойду лягу.

Две минуты спустя мистер Макичерн был уже в кабинете сэра Томаса Башли. Пять минут спустя сэр Томас нажал на кнопку звонка.

Возник Сондерс.

— Сообщите его сиятельству, — сказал сэр Томас, — что он мне нужен на несколько минут. Полагаю, он в бильярдной.

Глава 17. Джимми кое-что вспоминает и слышит кое-что еще

Когда Джимми вернулся в бильярдную, партия между Харгейтом и лордом Дривером все еще продолжалась. Взгляд на доску обнаружил счет семьдесят на шестьдесят девять.

— Отличный результат, — сказал Джимми. — Кто ведет?

— Я, — сказал его сиятельство, промазывая по легкому шару. По какой-то причине он был в великолепнейшем настроении. — Харгейт разыгрался. Минуту назад я вел на одиннадцать очков, но он почти все наверстал.

Лорд Дривер принадлежал к тем бильярдистам, которые с большим уважением относятся к подобным успехам.

— Повезло, — разуверяюще пробормотал молчальник Харгейт. Для него это была длиннейшая тирада. С момента их встречи на паддингтонском перроне Джимми редко слышал от него хотя бы полную фразу.

— Вот уж нет, старичок, — великодушно сказал лорд Дривер. — Рветесь вперед, как двухлетка. Скоро я уже не смогу давать вам двадцать очков форы.

Он отошел к боковому столику и смешал себе виски с содовой, напевая куплет из музыкальной комедии. Вне всяких сомнений, он находил жизнь прекрасной. Последние несколько дней, и особенно сегодня с утра, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. В половине шестого Джимми увидел его на террасе и подумал, что лорд напоминает глухонемого на похоронах. Теперь же, всего несколько часов спустя, он смотрел на мир сияющим взором и чирикал, как беззаботная пташка.

Партия, дергаясь, продолжалась. Джимми опустился на стул, следя за шарами. Счет медленно полз вверх. Лорд Дривер играл плохо. Харгейт — из рук вон плохо. Затем, набрав чуть больше восьмидесяти очков, его сиятельство попал в жилу; и когда удача ему вновь изменила, на его счету было девяносто пять. Счет Харгейта, подпитанный промахами противника, достиг девяноста шести.

— Это укорачивает мне жизнь, — вздохнул Джимми, наклоняясь вперед.

Шары расположились в идеальной позиции. Даже Харгейт не мог не сделать карамболя, и он его сделал.

Финал почти ноздря в ноздрю наихудшей партии, из всех возможных. В ожидании следующего удара Джимми наклонился еще ближе. Видимо, Харгейту было рано торжествовать победу. Хороший игрок, возможно, сумел бы сделать карамболь и при таком расположении шаров, но не Харгейт. Они лежали почти на прямой линии с белым в центре.

Харгейт выругался себе под нос. Безнадежная позиция. Он небрежно ударил в белый. Белый накатился на красный, будто на мгновение застыл, а затем отлетел назад точно в