Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Как нам стало известно из компетентных источников, действительно, в 70–е гг. в стенах КГБ проводилась тщательная проработка версии о возможной причастности И. Ефремова к нелегальной резидентатуре английской разведки в СССР. И что самое удивительное, окончательная точка так и не была поставлена — действительно ли великий фантаст и ученый Иван Ефремов — Майкл Э. — сын английского лесопромышленника, жившего до 1917 года в России?

Основанием для многолетней работы по проверке шпионской версии послужила внезапная смерть Ивана Ефремова через час после получения странного письма из‑за границы. Были основания предполагать, что письмо было обработано специальными средствами, под воздействием которых наступает смертельный исход…”

Я запомнил И. А. Ефремова крупным неторопливым человеком.

Он неожиданно рассказывал анекдот, потом столь же неожиданно задавал необычные вопросы. Например, прочел ли я “Анну Каренину”, а если прочел, то в чем там, собственно, дело? Странный интерес для английского резидента. По молодости лет я отозвался о романе не слишком почтительно, к тому же мне казалась лишней заключительная часть романа. Ефремов страшно удивился.

“Туманность Андромеды”.

О “Туманности Андромеды” писали много.

О нем писали, как о романе, открывшем новые пути в фантастике.

На мой взгляд, знаменитый роман вовсе не открывал новых путей. Скорее наоборот, этот роман закрывал — неожиданно блистательно — долгую эпоху поисков Нового человека. Герои Ефремова летели к другим мирам, они поднимали руку на святое святых — на Пространство и Время, они предавались свободному труду, выбирая его сами, оставаясь при этом людьми со всеми их человеческими сомнениями, колебаниями, даже ошибками. После стольких лет самых разнообразных, а в сущности, самых однообразных извращений, вдруг появилась научно–фантастическая книга, в которой люди не занимались разработкой самосбрасывающихся штанов. Если еще совсем недавно по космическому кораблю, описанному в романе Б. Анибала “Моряки Вселенной” (1940), шарашился полупьяный механик с масленкой в руке, то в романе Ефремова это было уже невозможно.

Другой порядок.

В математическом смысле.

“Девушка взмахнула рукой, и на указательном пальце ее левой руки появился синий шарик. Из него ударил серебристый луч, ставший громадной указкой. Круглое светящееся пятнышко на конце луча останавливалось то на одной, то на другой звезде потолка. И тотчас изумрудная панель показывала неподвижное изображение, данное очень широким планом. Медленно перемещался указательный луч, и так же медленно возникали видения пустынных или населенных жизнью планет. С тягостной безотрадностью горели каменистые или песчаные пространства под красными, голубыми, фиолетовыми, желтыми солнцами. Иногда лучи странного свинцово–серого светила вызывали к жизни на своих планетах плоские купола и спирали, насыщенные электричеством и плававшие, подобно медузам (посредством вздохов. — Г. П.), в густой оранжевой атмосфере или океане. В мире красного солнца росли невообразимой высоты деревья со скользкой черной корой, тянущие к небу, словно в отчаянии, миллиарды кривых ветвей. Другие планеты были сплошь залиты темной водой. Громадные живые острова, то ли животные, то ли растительные, плавали повсюду, колыхая в спокойной глади бесчисленные мохнатые щупальца…”

Зато роман И. Ефремова открыл путь в фантастику новому поколению.

Г. Н. Голубев (15.Х.88): “…А. Полещук был в высшей степени талантливый, остроумный и славный человек. Было в нем что‑то мушкетерское от Портоса: круглощекий, крупный, с лихо закрученными усами. Меня привлекало не только его творчество, но и то, что в жизни он увлекался весьма фантастическими идеями: вместе с Емцовым и Парновым, вдохновясь лишь одной фразой из “Диалектики природы” Энгельса, они ставили всякие хитроумные опыты, надеясь найти антигравитацию. К сожалению, Саша не успел ни перебраться в столицу из подмосковного поселка Томилино, ни стать членом Союза, как и не менее талантливый, но совершенно иной по характеру А. Днепров — сдержанный, суховатый, с желчным лицом застарелого язвенника, склонный к парадоксам и в жизни, и в своих рассказах, многие из которых, мне кажется, стали классикой нашей научной фантастики. Оба они умерли слишком рано…”

Б. Н. Стругацкий (18.VII.88): “…Писать фантастику мы начали потому, что любили (тогда) ее читать, а читать было нечего — сплошные “Семь цветов радуги”. Мы любили без памяти Уэллса, Чапека, Конан Дойла, и нам казалось, что мы знаем, как надо писать, чтобы это было интересно читать. Было (действительно) заключено пари с женой Аркадия Натановича, что мы сумеем написать повесть, точнее — сумеем начать ее и закончить, — так все и началось. “Страна багровых туч” после мыканий по редакциям оказалась в Детгизе, в Москве, где ее редактировал Исаак Маркович Кассель после одобрительных отзывов И. Ефремова (который тогда уже был Ефремовым) и Кирилла Андреева, который сейчас забыт, а тогда был среди знатоков и покровителей фантастики фигурой номер один… Иван Антонович в те времена очень хорошо к нам относился и всегда был за нас. В Ленинграде нас поддерживали Дмитревский, работавший в “Неве”, и Брандис — в то время чуть ли не единственный спец по научной фантастике.

Правда, Дмитревский так и не опубликовал нас ни разу, а Брандис все время упрекал Стругацких, что у них “машины заслоняют людей”, однако же оба они были к нам неизменно доброжелательны и никогда не забывали упомянуть о нас в тогдашних статьях своих и обзорах… Сопротивления особого я не припоминаю. Ситуация напоминала сегодняшнюю: журналы печатали фантастику охотно, хотя и не все журналы, а в издательства было не пробиться… Помнится, что нас тогда раздражало, было абсолютное равнодушие литкритики. После большой кампании по поводу “Туманности Андромеды” литкритики, видимо, решили, что связываться с фантастикой — все равно что живую свинью палить: вони и визгу много, а толку никакого. Мы тогда написали несколько раздраженных статей по этому поводу — все доказывали, что фантастика всячески достойна внимания литературоведов. Однако эти статьи напечатать не удалось…”

Но это уже — другие люди, другие книги, другая Антология.

IV

В 1934 году в издательстве “Биомедгиз” вышла удивительная монография В. К. Грегори “Эволюция лица от рыбы до человека”.

На прелестной вклейке, как ветка диковинного дерева, простиралась кривая с изображениями странных морд, приведших в итоге к человеческому лицу — тупая девонская акула, бессмысленная ганоидная рыба, нижнекаменноугольный эогиринус, пермская сеймурия, весьма лукавая на вид, триасовый иктидопсис, меловой опоссум, лемуровидный примат пропитекус, современная обезьяна Старого Света, питекантроп, обезьяночеловек с Явы, замечательно описанный в повести Н. Н. Плавильщикова, и, наконец, римский атлет — привлекательный малый с несколько ироничным выражением на поджатых губах.