Галерея женщин - Теодор Драйзер

он слишком одержим женщинами. С этим, разумеется, он ничего не может поделать, но и с ними, и с собственным домом он всегда управлялся посредственно. Так и не сумел ничего заработать, а сейчас подобрался к рубежу, когда уже почти не способен о себе позаботиться. Мне папочку жаль, но я никогда почти ничего не могла для него сделать».

Нам случалось заговорить про Доуна. Она знала, что я неплохо к нему отношусь, несмотря на его эксцентричность, что я не осуждаю ее ни за интерес к нему, ни за их отношения.

– Знаешь, – сказала она однажды, – я знаю, что ты недоумеваешь, почему я с ним. Я тебе сейчас скажу. Он эксцентричный, порой даже странноватый. Я знаю, что некоторые и вовсе считают его сумасбродом. Кроме того, он страшный эгоист. Ничего не может поделать со своею любовью к публичности, не может не считать себя гением и сильным мужчиной. Но во всем этом есть и другая сторона – любовь к красоте, а кроме того, он совсем не такой сильный, как притворяется. Для меня он скорее маленький мальчик, которому очень хочется признания и сочувствия, который со слезами молит уделить ему внимание. Иногда, когда он совсем уж расхвастается и разболтается, я вижу перед собой ребенка, который слабыми ручонками цепляется за материнскую юбку и плачет, – и в такой момент мне жаль его от всей души. Ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что он во мне нуждается, и я должна ему помогать. От этого я чувствую себя добрее и сильнее.

– Прекрасно, – ответил я, – но что ты скажешь про саму себя? Тебе, полагаю, довольно того, что ты ему помогаешь?

В ответ она только кивнула, а через некоторое время прибавила:

– Я могла бы что-то сделать и для себя, будь у меня на то силы, вот только не уверена, что для меня это важнее.

На этом разговор закончился. Я неплохо относился к Доуну и не желал ему зла.

Тем не менее я заметил, что он не отличается от других мужчин. Как бы он ни был ей признателен за то великодушие, с которым она до него снизошла, он не мог удержаться от того, чтобы оглядываться по сторонам, а порой и позволять себе лишнее, ибо тяга к женской красоте была в нем очень сильна. Собственно говоря, и до и после их встречи не доводилось мне знать человека, столь же падкого на прекрасный пол и его внимание. В присутствии Эстер Норн он был скромен и достаточно сдержан. Но стоило ему оказаться где-то без нее – и в нем пробуждалась почти непреодолимая тяга к женскому вниманию, к женским лицам, этакое раболепное трепетание с целью получить хоть взгляд, хоть улыбку. Такое вполне объяснимо, если речь идет о полнокровном самце, не привыкшем ни к каким возражениям, но выглядит неубедительно и даже низкопробно на фоне цветистых мелодраматических излияний, которым он так часто предавался как в присутствии Эстер, так и в присутствии других, но в ее адрес.

Но прежде чем подкрепить вышесказанное примерами, расскажу об одном эпизоде, который связан с ними обоими и в свете которого поведение его выглядит еще более… скажем так, необъяснимо, ибо вступает в противоречие с его сущностью. Примерно тогда, когда союз их уже сделался привычным, – этак в конце второго года, она, по-видимому, начала замечать его поползновения, и поскольку того требовала их денежная ситуация, Эстер стала искать работу на сцене и в своих блужданиях набрела на знаменитого нью-йоркского импресарио, американца, окруженного легко различимым, разнообразно-многоцветным ореолом многочисленных полуромантических-полуреалистических спектаклей, а также множеством звезд. Пусть только в насущном, скоротечном смысле, но он и правда был человеком заметным и довольно занимательным, с хорошими режиссерскими данными, пусть и не подкрепленными глубокомыслием. Я знал его довольно хорошо. И вскоре мне стало известно, что он всерьез заинтересовался Эстер, ибо, как показало ближайшее будущее, его автомобиль, кошелек и связи оказались бы в полном ее распоряжении, реши она ими воспользоваться.

Вот как это произошло. Она заглянула к нему в контору с рекомендательным письмом, и он, под впечатлением от знакомства, завел с Эстер очень серьезный разговор. Она обладала красотой, умом и неким трудноуловимым свойством, которое, по его словам, способно было очаровать и его, и зрителя. Он сказал, что если намерения ее основательны и она согласна отдать себя в его распоряжение, он готов прямо в тот же день, незамедлительно, не только взять на себя заботы о том, чтобы обеспечивать ее материально, но и начать ее обучать – и в итоге она наверняка получит звездную роль. Он поверил в нее – в ее актерские способности. Однако, чтобы обучение шло успешно, чтобы он мог подстроить свое расписание под ее, а она – под его, она должна быть постоянно в непосредственной близости от него. Он сегодня в Атлантик-Сити, завтра – на каком-нибудь пляже неподалеку, или в своем сельском поместье в Вестчестере, или в своей городской квартире. Где бы он ни находился, она должна к нему являться по первому зову. Поскольку у нее самой необходимых средств нет, он проследит, чтобы за ней приезжал автомобиль и вовремя доставлял ее в театр (для начала он предложил ей небольшую роль в одном из своих спектаклей) или домой. Но одно условие непререкаемо: постоянно находиться в непосредственной близости. Причем ее могут попросить остаться в одном с ним доме на насколько дней кряду, чтобы он мог посвятить все свое свободное время ее обучению. Впрочем, прежде чем огласить свое предложение, он осведомился, замужем ли она, а она – сочтя, что в данном случае так будет практичнее, – ответила, что нет. Предложение его она приняла лишь для рассмотрения, попросив дать ей несколько дней на обдумывание своего окончательного решения.

Воспоследовала ситуация – и я сам был тому свидетелем, – представлявшая собой одно из тех любопытных завихрений противонаправленных чувств, переживаний и намерений, которые способны высветить бессмыслицу любой жизни, все необъяснимые, беспорядочные и бесчестные устремления, потребности, дерзания, неоправданные и необдуманные амбиции и страхи. Ибо в этой картине имелся Доун, до сих пор не определившийся с тем, так ли Эстер Норн ему нужна, как раньше (к