Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Был один пацан – Фоли его звали, Фоли Зубочистка. Здоровый пацан, лет шестнадцати-семнадцати, вдвое меня крупней. Работал курьером на жучка с черного рынка по имени Юрчак – выходило, что первый парень на квартале. Вечно вокруг него крутились пара пацанов помельче, пытаясь то подзаработать, то выклянчить талон-другой на выпить и закусить.

Мне тогда казалось, что Фоли круто устроился в жизни. Я-то кормился сам и кормил отца квартирными кражами – ловкий был, невысокий и бессовестный совершенно, но пары едва не случившихся встреч со здоровенными пьяными работягами, когда те входят в дверь, а ты едва успеваешь выбраться в окно, обычно хватает, чтобы парень попытался найти работу поспокойнее.

Ну я и подался к Юрчаку. Лентяем меня в жизни не называли. Я ради босса жопу рвал, и тот уже начал подбрасывать мне всякую мелочь, что раньше уходила Зубочистке, и тому это сильно не понравилось.

С парой своих шестерок он загнал меня в переулок и повалил на мостовую.

Как его звали, уже не помню. Все обращались к Фоли «Зубочистка» – думаю, член у него был тонкий и короткий, но ручаться не стану. Когда он понял, что от погоняла такого ему в жизни не отмыться, то решил кликуху перенаправить: взял моду всюду таскать здоровенный ножище, дюймов девять не то десять. Его и называл своей зубочисткой.

Этот ножик он мне и попытался засунуть в очко.

Снимать мне штаны он не стал; так, для предупреждения. Шестерки меня держали, а Фоли снял свое «перо» вместе с ножнами, уткнул мне в задницу и нажал . Больно было неописуемо.

А потом объяснил мне, односложными словами, чтобы я выматывался из кодлы Юрчака, а то в следующий раз он засунет мне ножик в задницу до рукоятки.

Без ножен.

Не думаю, что я сумел бы все это объяснить отцу. Между судорожными всхлипами на долгий рассказ не оставалось времени, да и нет таких слов, что могли бы выразить мой ужас. Путь домой казался мне бесконечным, и всю дорогу я мог думать только о том, как холодная сталь входит мне в очко, разрезая изнутри…

Ни до, ни после мне в жизни не было так страшно.

Отец только обнимал меня и укачивал на испачканных дерьмом руках, пока я почти не успокоился. А потом спросил, что я собираюсь делать. Я ответил, что уйду. А что мне оставалось? Только уйти, потому что иначе Зубочистка меня убьет.

То, что сказал мне затем отец, изменило мою жизнь.

– Он все равно может тебя убить, – проговорил он.

Я обдумал его слова, и меня снова затрясло. Едва хватило сил поинтересоваться у отца, что же мне делать тогда.

– Делай что должен, Хэри, – ответил он. – Чтобы потом смог посмотреть в зеркало без стыда. Может, этот пацан тебя убьет. А может, и нет. Может, сегодня вечером на него упадет кирпич с крыши. А ты завтра можешь попасть в перестрелку на улице, и тебе станет не до Зубочисток. Будущее не взять к ногтю, Киллер. Ты властен только над своими действиями, и единственное, что важно – чтобы тебе потом не было стыдно. Жизнь – слишком паскудная штука, чтобы отравлять ее еще и чувством вины. Поступай так, чтобы гордиться собой, и пошли все к черту.

Слова безумца.

Но он был моим отцом. И я ему поверил.

На следующий день я пришел к Юрчаку, как обычно. Ничего тяжелей мне совершать не приходилось. И вместо того, чтобы удрать тут же, я еще поболтался пару минут, поджидая Зубочистку.

Никогда не забуду выражения на его морде.

Он уставился на меня, словно луна с неба. Он не мог осознать, что видит. Фоли был на четыре года меня старше, на сто фунтов тяжелей и еще вчера явственно видел на моем лице животный ужас. Реальность, в которой я не бежал от него с воплями, им не воспринималась.

А пока он соображал, какого хрена тут творится, я вытащил из штанины два с половиной фута латунной трубы и поиграл в гольф с его коленной чашечкой.

Зубочистка с воем повалился; примчался, матерясь, Юрчак; его ребята набросились на меня разом; я вертелся, как мельница, размахивая трубой и вереща, что если кто еще желает, то я всегда готов. Зубочистка вытащил свой ножик и попытался допрыгать на меня на здоровой ноге, но я огрел его по темени, и он упал снова, извиваясь и постанывая. Кровь забрызгала все вокруг. Наконец Юрчак исхитрился вырвать у меня трубу и врезать мне под ложечку, так что я согнулся пополам.

– Майклсон, ты, козел шизанутый, какого хера творится в твоей безмозглой говенной башке? – спросил он, переводя дух.

Когда я смог вдохнуть, то объяснил.

– Зубочистка обещал засунуть мне свой ножик в жопу, если увидит еще раз, – сказал я. – Я ему поверил.

Юрчак устроил Зубочистке допрос, в ходе которого башмак босса несколько раз надавил на разбитое колено, и Фоли, заливаясь слезами столь же горькими, как я днем раньше, наконец сознался.

– Ну это же была шутка, – хныкал он. – Мы так, придуривались…

– Да ну? – спросил я, думая: «Тебе бы в задницу такие шутки». – Ну и я тоже. Шутка, Фоли. Не обижайся.

Вот тут Юрчак повернулся ко мне, взвешивая в ладони обрезок трубы.

– Не скажу, что ты зря на него наехал, – грустно признался он, как бы заранее извиняясь за будущие побои. – Но и спустить тебе такое я не могу. Ты знаешь правила, Майклсон: если двое моих ребят повздорят, они обращаются ко мне.

Все, что мог сделать со мной Юрчак, пугало меня куда меньше, чем встреча с Зубочисткой. Поэтому я глянул ему в глаза и спросил:

– А я что сделал?

Он подумал немного. Потом кивнул.

– Да, пожалуй, ты мог ему и мозги вышибить. Только зачем трубой-то, малыш? Чо ты мне не сказал?

– Мое слово против его? – спросил я. – А ты бы поверил?

Он не ответил. И так было ясно.

– Труба, – объяснил я, – это для серьезности.

Я проработал на Юрчака почти год, прежде чем он наступил на мозоль не тому парню и не попал под ярмо. Банду разогнали социки, но Зубочистка к этому времени уже, как говорится, не создавал проблемы. Медтехничка в госпитале для рабочих района Миссии так увлеклась, собирая по кусочкам его коленный сустав, что не заметила капельного внутричерепного кровотечения. В три часа следующего утра Зубочистка покинул наш грешный мир.

Зубочистка Фоли оказался первым, кого я убил. Нечаянно, просто так вышло. Я треснул его по башке, и через несколько часов он умер. Как говорят кейнисты, звон назад в колокольчик не загонишь. Да и не больно-то хотелось.

Господи, силен я был в молодости.

Что со мной сталось?

4

Перед глазами стоит проклятая статуя. «Давид». Чем больше думаю, тем яснее становится жуткая логика. Давид, в конце концов, был возлюбленным чадом господа, отпавшим от благодати…

Из-за женщины.

Невеликая тайна, что Тан’элКот всегда ко мне неровно дышал.