Стая (СИ) - Оксана Сергеева

Денис покачал головой и указал пальцем куда-то за ее плечо. Переведя взгляд, увидела отца. Он беседовал с каким-то мужчиной, который показался ей смутно знакомым. Но тот стоял боком, и его лицо толком разглядеть не удалось. Да и не старалась особо.

— Хорош обниматься, — грянул над ухом голос Вуича, и Юля вздрогнула. Сидела в этот момент задумавшись, жалея, что не послушала Дениса. Они и правда могли бы уехать раньше, отец бы ни слова не сказал.

— Лёня! — недовольно одернула Юля.

— Шаур, давай водочки. Чего ты весь вечер компот тянешь? — предложил простуженным басом Вуич.

— А мне много пить нельзя: у меня наследственность плохая.

— А я тебе не предлагаю «много», я предлагаю — водочки.

— Лёнька, тебе не водочки, тебе горчичники надо и в кровать, — пожурила Юля.

— Так я не пьянки ради, а здоровья для. А в кровать надо с любимкой, а не с горчичниками.

— А ты горчичники, любимку и…

— …и с воспалением легких нахрен на месяц в больницу оба, — закончил за Юлю Шаурин.

— Во! — ткнул пальцем в сторону Дениса. — Ты это видела? Оптимист по жизни.

— Я не оптимист, я предохраняюсь. В шортах в апреле месяце не бегаю, как некоторые.

— Так, я бы попросил… — усмехнулся Лёня.

— Попроси…

Денис замолк, приостанавливая шуточный обмен репликами, потому что за стол вернулся Монахов, да не один, а с тем самым мужиком, с которым беседовал в дальнем углу зала.

Монах «седого» (так, Денис прозвал про себя этого незнакомого мужчину) не представил. Из чего следовал вывод, что он к их с Шауриным общим делам отношения не имеет и иметь не будет. Возможно, он просто какой-то хороший старый знакомый. Хотя просто хороших знакомых в их мире нет. Шаур решил не ломать голову над этим ребусом. Само собой все прояснится. Указав взглядом на двери, он подал знак Монахову, что намерен выйти из-за стола. Тот едва заметно кивнул и обратился к дочери:

— Юля, а ты Андрея Павловича не помнишь? — спросил отец, и Юля нахмурилась, остановив внимательный взгляд на улыбчивом лице незнакомца.

— А-а… — прикрыла рот ладошкой, наконец узнав в нем сослуживца отца. Когда-то давно они общались семьями. Последний раз виделись лет десять назад. — Я вас не узнала, простите…

В ресторане рядом с банкетным залом находился зал для курящих. Но Денис проигнорировал удобные кожаные диваны и пепельницы из богемского стекла, не пошел туда, в эту «вип-курилку», а вышел на улицу и остановился у входа, чтобы свежим воздухом подышать.

Середина апреля — днем уже весна бушует, а ночью все равно морозец ударяет, что лед под ногами, как стекло звенит.

Прежде чем позвонить своему водителю, прикурил. Стоять долго не собирался, но хоть пару затяжек сделать…

Когда, вернувшись, не обнаружил Юлю за столом, тревожно оглянулся. Всегда оглядывался, искал ее и беспокоился. Неважно, что оставил ее с отцом. Это чувство тревоги, если его любимой девочки вдруг не оказывалось рядом, было уже неконтролируемо. Хотел знать о каждом ее шаге. Уже привык знать.

Проследив за взглядом Вуича, нашел ее в толпе танцующих. Ее держал какой-то щеголеватый тип в сером, с «металлическим» отливом, костюме. Юлька с кем попало не танцует — понятно, что это кто-то из близкого круга Монахова. Тем не менее ревность остро полоснула прям по сердцу. Но с этим чувством он тоже свыкся.

Не горел он маниакальной ревностью, которая думать и действовать мешает. Жил в ладу со своими собственническими инстинктами.

Жил, как может жить и чувствовать тот, кто дорожит тем, что ему принадлежит. Или тем, кто ему принадлежит. А Юля — Его. С ее мыслями, чувствами, с ее мироощущением. С достоинствами и недостатками, с обидами, с упертостью. С тем «ее», что даже ему самому противоречило. Но Юля Его — целиком и полностью. А Шаурин предпочитал не давать никому шанс лишний раз пробовать себя на прочность. И без того деятелей хватало.

Денис плотнее уселся на стуле, взялся за свой бокал. И почему-то показалось, что в глазах Вуича застыла настороженность. Словно ждал он, что вот-вот грянет взрыв. Шаурин инстинктивно напрягся, стал внимательнее вслушиваться в разговор Монахова, хотя с виду не показывал своего интереса. Есть уже не хотелось, но сжал вилку.

В этот момент «седой», именуемый Андреем Павловичем, обернулся, глянув на танцующую пару, а потом сказал бодро:

— Монах, красивая у тебя дочка. Давай-ка мы ее засватаем. А, что?.. — продолжил весело и задорно, словно сам своей прозорливости удивился: — Сын у меня взрослый, постарше твоей Юльки будет, бизнес свой имеется, остепениться пора. Сколько ж можно по шлюхам маяться?

— Так и дочь у меня не маленькая. Своя голова на плечах есть. Вот спросим, согласится, так и пусть женятся. Я с тобой не против породниться, но слово за дочерью.

Шаурин поднял глаза на Лёню. Показалось, что его фигура волнообразно двинулась. Но это было не так. Тот сидел прямо на стуле. Просто, как сказал бы сам Лёня, Дениса перекрыло. На все сто из ста возможных. Потому яростная пелена замутила разум, пошатнув перед глазами окружающую реальность.

Не то, что Юлька с кем-то танцевала, вывело Шаурина из себя. Конечно, не это. Не глупый разговор между Монаховым и «седым», хотя, чего уж скрывать, приятного мало. Но когда тебе раз за разом давят на одну и ту же болевую точку, она постепенно превращается в огромную незаживающую рану. А потом даже от каждого малейшего прикосновения хочется орать от боли во всю глотку. Уже не помогают доводы разума и попытки уговорить самого себя перетерпеть, пережевать… Сколько пережевывать? Сколько еще ему все это пережевывать и глотать?!

А Монахов все давил и давил — месяц за месяцем, год за годом… Выворачивал ему внутренности, при каждой малейшей возможности подчеркивая, что в жизни его дочери Шаурин никакой роли не играет. Ничего не значил и значить не будет. Что он никто и звать его никак. Что она не для него.

Не знал Денис, как в этот раз суметь утихомирить своего внутреннего зверя, который ревел, что Юлька его и рвался наружу, раздирая в клочья все доводы разума. Как удержаться, чтобы не сделать что-нибудь… разве что зубами за воздух…

Поначалу думал, что Монахов смирится. Первое время не обращал внимание на его ядовитые уколы. Но иглы становились все острее, а яд все больше разъедал изнутри.

Не понимал. Решительно не понимал, чего Монахов добивается. Чтобы от Юльки отказался? Да чтобы он от нее отказался его убить надо, а не выводить на ревность и эмоции, пусть даже такие дикие.

Не полегчало даже когда Юля села рядом. Заметила, наверное, что что-то не так — все пыталась поймать его взгляд. Но он старался не смотреть на нее, боялся, что по глазам все прочитает.