Стая (СИ) - Оксана Сергеева

Теперь настала очередь Вуича шумно врываться в кабинет Шаурина. Впрочем, ему никто не препятствовал. Денис был в душевой, мыл руки и пытался выровнять дыхание.

— Ты охренел?! — заорал Лёнька с порога.

— Заткнись, Лёня, — низко проговорил Денис. Ярость все еще душила.

— Совсем перекрыло, что ли?! — встал в дверях душевой.

— Тебе сейчас лучше просто замолчать! — гаркнув, вытолкнул Вуича и заперся.

— Шаур, ты че творишь? — вопль из-за двери.

Тогда Денис открыл дверь, шагнул к Лёне открыто агрессивно. Вуич подумал, что сейчас получит по роже. Хотя, если б Шаур захотел ему вмазать, то подумать Лёнька бы не успел.

— Заткнись, Лёня, или я тебя сейчас по стене размажу, как Карпова, в одной с ним машинке в больничку поедешь.

Удовлетворившись тишиной в ответ на свою «просьбу», Денис снова скрылся с Лёнькиных глаз. Снова зашумела вода. Зашуршала одежда. Он скинул окровавленную рубашку. Кровь, само собой, не собственная. Своей уже до этого вдоволь нахлебался. Смыл пот с лица, стер с шеи влажную испарину. Оперся на раковину и опустив голову, глубоко втянул в себя воздух. Так и клокотало все внутри. Рвалось. И вены рвало. Кровь в висках — отбойным молотком. И пелена красная перед глазами.

Убил бы суку! Если б Лёнька не прибежал, вырвал бы Карпу гортань голыми руками, чтобы больше не мог слова сказать, когда его не спрашивают. И не просят. Плакал бы кровавыми слезами за все Юлькины. За боль ее и слабость. За ее поломанный дух.

Но больше всего на свете хотелось поставить Карпова на колени и сломать ему шею, свернуть голову резко в сторону со смачным хрустом и избавить себя навсегда от этого бельма. Он как язва незаживающая. Нет-нет, да обострение.

Много времени понадобилось, чтобы отдышаться. Чтобы руки от адреналина перестали дрожать. Вытираться не пришлось, вода на коже сама высохла. Вышел из душевой, застав Вуича у окна с сигаретой. Наверное, третьей по счету.

— Ты же знаешь, я склонен к необоснованному насилию, — сказал почти спокойно и чуть издевательски. — А Карпову так и не удалось мне

понравиться. — Открыл шкаф. Не нашлось запасной рубашки, все домой утащил. Пришлось натянуть футболку.

— Не гони, — буркнул Лёня, зажимая сигарету пересохшими губами.

— Мне просто захотелось. Такой ответ тебя устраивает? Мне так захотелось! — взял с пепельницы свою сигарету. Надо же, она и дотлеть не успела.

— Я все понимаю, но…

— …но тебе лучше не лезть ко мне с вопросами! — отрубил Шаур. — Понятно? Карпова отстранить от дел. Ото всех. И из боев вывести. Насовсем.

— Но как?..

— Как хочешь. Но чтобы было так, как я сказал. Потому что не будет всякая шваль открывать рот, когда ей вздумается. А только когда я этого хочу. Что заменить его некем? Всегда есть. Не найдешь, я сам найду. Но Карпова отстранить.

— После того, что ты с ним сделал, по-другому никак.

— Х*евые из вас тренера. Скорость реакции у него нулевая, — дернул уголки губ в мрачной усмешке и вдохнул горький дым.

— Чего-о-о? — возмутился Лёня. — А ты что к нему с официальным предупреждением шел?

— А что, должен был?

— То-то и оно.

— А я тебе о чем.

— Хорошо, — Лёня вдавил окурок в пепельницу, — раз крокодила все-таки поймали, теперь очередь за кокосами. Любишь ты меня озадачивать.

ГЛАВА 42

— Я думал, ты про него уже забыл.

— Что вы, Сергей Владимирович, как я могу? Я злой и память у меня хорошая. Должна же у меня быть мечта? Уничтожить Веселова — моя голубая мечта.

Сергей Владимирович зачем-то кивнул и выжидающе покрутил сигарету. Достал золотую зажигалку. Держал ее в руке, точно нагреть хотел. Словно без этого пламя не вырвется и не опалит кончик сигареты. Медлительность движений Монахова странно не сочеталась с живостью на лице. В такие моменты Шаур всегда ждал подвоха.

Щелкнула зажигалка, и Монах расслабленно откинулся в кресле.

— Это огромная волокита и такие же огромные риски.

Не согласился, но и не отказал. Уже хорошо.

— Честно говоря, не думал, что вы воспротивитесь. Неужели не хочется вернуть старые долги? Тем более не своими руками, — нарочито небрежно произнес Шаур, но такая легковесность в тоне не могла обмануть Монахова. Тот сверлил Дениса холодными светлыми глазами, и Шаурину стоило больших трудов не дернуться под этим пронзительным, кажется, в самое нутро проникающим, взглядом. Он плотно сидел в кресле, положа руки на подлокотники; кисть левой свободно свисала; рукава серого кашемирового, поддернутые на предплечьях, обнажали крепкие запястья. Глаза Монахова остановились на циферблате шауринских наручных часов — то ли случайно, то ли, действительно, ждал, что рука Дениса нервно дрогнет.

— Иногда стоит пожертвовать малым, чтобы приобрести гораздо большее. Гамбит в некотором роде. В свое время я упустил этот завод, отдал Веселову свою долю, но, как видишь, не бедствую, — ответил холодно и чуть оттянул узел галстука. И хотя в помещении было немного душно, Шаурин пребывал в твердой уверенности, что душит Монахова не галстук, а задетое самолюбие. Насчет остального Денис сомневался — появился ли румянец на щеках Сергея Владимировича оттого, что идея отхватить у Веселова ликеро-водочный завод живо его заинтересовала, или же у него артериальное давление в концу рабочего дня поднялось.

Вот поэтому вести важные напряженные разговоры в душном помещении Денис не любил. Трудно было оценить реакцию собеседника. Мужчину что-то да выдаст: румянец на лице, вспотевший лоб, покрасневшая шея.

Неизвестно толком, что случилось между Веселовым и Монаховым, но теперешнее выгодное положение второго трудно было недооценить. Сейчас Монах, прикрываясь множеством своих предприятий, контролировал нелегальный рынок оружия, а Веселов так и остался при своем заводе, пытаясь время от времени урвать у кого-нибудь смачный кусок.

Денис обратил взгляд на Юру. Тот, напротив, светясь неприкрытым интересом, потирал подбородок. Лицо бледновато, но тут скорее всего виновата обострившаяся язва.

— Подожди, Сергей, — заговорил Юрий, будто расценил взгляд Дениса, как просьбу о помощи, — Денис, давай по существу. Ты хоть примерно представляешь реальную оценочную стоимость этого предприятия? Даже если провернуть все, как ты предлагаешь, это огромные затраты. — Скептицизм Монахова-младшего был вполне понятен. Мало ему было просто знать методы, которыми Шаурин собирался вынудить Веселова и остальных двух директоров продать ему свою долю. Юру, как грамотного экономиста, в первую очередь интересовали точные расчеты.