Путешественница - Диана Гэблдон

Ну а поскольку отношение шотландцев к установленным англичанами налогам было таким, каким оно было, недостатка в материале для донесений не наблюдалось. Другое дело, что судьба этих донесений была разной. Мелких контрабандистов, пойманных с поличным, с бутылкой-другой нелегального рома или виски, арестовывали, судили в упрощенном порядке и приговаривали, как правило, к отправке на исправительные работы в колонии с конфискацией имущества в пользу короны.

Вопрос с рыбкой покрупнее решался самим сэром Персивалем в частном порядке. Иными словами, за основательные взятки им предоставлялась возможность обделывать свои делишки под носом у ослепших (тут Томпкинс со смехом показал на свой слепой глаз) служителей короля и закона.

– Но у сэра Персиваля имелись амбиции, понимаете? – Томпкинс выпрямился и подался вперед, подкрепляя свои объяснения выразительным жестом и прищурив здоровый глаз. – Очень уж ему хотелось стать не простым рыцарем, а пэром. Но в подобном деле одними деньгами не обойтись.

Что тут могло помочь, так это наглядная демонстрация своей компетентности и верности короне.

– Например, арест преступника, но не простого, а такого, чтобы это наделало шуму, понятно? О, миссис, щиплется! Вы уверены, что это правильно: этак добро расходовать?

Томпкинс с сомнением покосился вниз, где я протирала края его раны смоченной в спиртном губкой.

– Вполне уверена. Продолжайте. Думаю, поимка всего лишь контрабандиста, даже вожака, вряд ли возымела бы нужный эффект?

Возможно. Но когда сэру Персивалю стало известно, что в его руках может оказаться важный государственный преступник, старый джентльмен чуть не получил удар.

– Однако подстрекательство к мятежу доказать труднее, чем контрабанду. Одно дело сцапать кого-то из мелкой рыбешки и вызнать у него про вожака: контрабандисты свою выгоду понимают и всегда готовы поторговаться. А вот бунтовщики – они же все сплошь идеалисты.

Томпкинс неодобрительно покачал головой.

– Поди найди среди них доносчика.

– Итак, вы не знали, кого именно искали?

Я встала, взяла шовную нить и вдела ее в иголку. Поймав встревоженный взгляд Томпкинса, я не сделала ничего, чтобы унять его беспокойство. Мне он нужен был напуганный – и разговорчивый.

– Нет, мы знать не знали, кто там заправила, до тех пор пока агентам сэра Персиваля не удалось сговориться с одним из помощников Фрэзера, который дал им кончик ниточки, ведущей к печатнику Малькольму, и раскрыл его настоящее имя. Тут, конечно, все прояснилось.

Сердце мое подпрыгнуло.

– Кто был осведомителем? – спросила я.

В моей памяти всплыли имена и лица шести контрабандистов – мелкой рыбешки. Идеалистов, прямо скажем, среди них не наблюдалось. Но кто же из них оказался предателем?

– Не знаю. Ей-богу, миссис. Ой!

Он дернулся, когда я вонзила иголку в кожу.

– Я вовсе не хочу причинять вам боль, – проворковала я фальшивым голосом. – Но рану-то зашить надо, тут уж ничего не поделаешь.

– Ох! Ой! Да что вы? Клянусь вам, я не знаю! Господь свидетель, знай я что-то, выложил бы все как на духу!

– Лучше бы вам так и сделать, – сказала я, собираясь продолжить свое шитье.

– О, пожалуйста, миссис, прошу вас. Подождите! Минуточку. Я знаю, что это был англичанин, вот и все. Вот и все!

Я остановилась и воззрилась на него.

– Англичанин?

– Да, миссис. Так говорил сэр Персиваль, – пылко уверял Томпкинс, и слезы струились из обоих его глаз, зрячего и незрячего.

Бережно, насколько это было возможно, я сделала последний стежок и завязала узел, после чего без лишних слов отлила из своей личной бутыли немного бренди и вручила ему.

Он с радостью выпил, и это оказало на него благотворное действие. То ли из благодарности, то ли от облегчения в связи с окончанием испытания, он поведал мне конец истории. Поиски вещественных доказательств участия в противоправительственном заговоре и подстрекательстве к мятежу привели его в тупик Карфакс, в типографию.

– Что там случилось, мне известно, – сказала я, повернула лицо моряка к свету и осмотрела зажившие шрамы от ожогов. – Как, все еще болит?

– Вообще-то нет, миссис, но порой чертовски мешает, – пробормотал он.

Будучи выведен из строя, Томпкинс не принимал участия в ночной засаде на контрабандистов, но слышал об этой операции («Не из первых уст, миссис, но наслышан, вы меня понимаете?») и знал, что там случилось.

Сэр Персиваль предупредил Джейми об опасности, чтобы Джейми не заподозрил его в причастности к нападению и, будучи схвачен, не развязал бы язык насчет своих денежных взаимоотношений с сэром Персивалем, что последнему было совсем ни к чему.

В то же самое время сэр Персиваль знал – от своего соглядатая, таинственного англичанина, – о подготовке встречи с французским поставщиком товара, и его люди устроили засаду, зарывшись в песок на берегу.

– Но как насчет таможенника, убитого на дороге? – резко спросила я, не в силах сдержать дрожь при воспоминании об ужасном лице удавленника. – Кто это сделал? Такая возможность, во всяком случае в теории, имелась только у пятерых контрабандистов, да вот ни одного англичанина среди них не было.

Томпкинс потер рот тыльной стороной ладони, явно размышляя, стоит ли со мной откровенничать. Я подхватила бутылку бренди и подставила ему под локоть.

– Я вам очень обязан, миссис Фрэзер. Вы истинная христианка, миссис, я это каждому скажу, кто спросит.

– Оставим мои добродетели в покое, – отрезала я. – Просто скажите мне, что вы знаете о таможеннике.

Он наполнил чашку, медленно, смакуя, осушил ее, поставил и с довольным видом облизал губы.

– Да то и знаю, миссис, что прикончили его никакие не контрабандисты, а свой же товарищ.

– Что? – изумленно воскликнула я.

Томпкинс подмигнул здоровым глазом в знак того, что говорит честно.

– Так оно и есть, миссис. Их ведь было двое, верно? Вот, и один из них получил четкие указания от сэра Персиваля.

Они заключались в том, чтобы дождаться, когда ускользнувшие при нападении на берегу контрабандисты побегут к дороге, накинуть петлю на шею его напарника из таможенной стражи, задушить его и оставить там как доказательство кровавого злодеяния контрабандистов.

– Но зачем? – озадаченно спросила я. – Какой в этом смысл?

– Неужто не понимаете? – Томпкинс выглядел удивленным, словно ситуация была яснее ясного. – Нам не удалось добыть в типографии доказательства причастности Фрэзера к подстрекательству к мятежу, а поскольку его мастерская сгорела дотла, стало ясно, что из этого уже ничего не выйдет. Никак не получалось взять Фрэзера с поличным на контрабанде: попадалась лишь работавшая с ним мелкая рыбешка. Один соглядатай вроде бы собирался разведать, где хранятся товары, но то ли Фрэзер разоблачил его и перекупил, то ли еще что, однако в один ноябрьский день он как в воду канул, и никто о нем больше не слышал. Как и о тайнике контрабандистов. Понятно?

Я сглотнула, вспомнив человека, цеплявшегося ко мне на лестнице борделя. Интересно, как там та бочка с мятным ликером?

– Но…

– Да подождите, миссис, дайте договорить. – Томпкинс предостерегающе поднял руку. – Итак, сэр Персиваль понимает, что у него появилась редкостная возможность изобличить не просто контрабандиста и автора бунтарской писанины, которую мне выпала удача увидеть, но еще и помилованного мятежника-якобита, одного имени которого хватит, чтобы превратить судебный процесс в главнейшее событие во всем королевстве. Одна беда: с доказательствами у него было плоховато.

Вникая в объяснения Томпкинса, я начинала осознавать весь масштаб подлого замысла. Убийство таможенника при исполнении обязанностей не только являлось преступлением, каравшимся смертной казнью, но и относилось к тем злодеяниям, которые вызывали общественное негодование. И если обычно простые люди не считали контрабанду таким уж дурным занятием и относились к контрабандистам с симпатией, то бессердечное убийство – это совсем другое дело.

– Ваш сэр Персиваль проявил себя первостатейным сукиным сыном, – заметила я.

Томпкинс задумчиво кивнул, моргая над чашкой.

– Тут вы, миссис, в точку попали. Да, на сей счет с вами поспорить трудно.

– Что же до того убитого таможенника – сдается мне, он это заслужил.

Томпкинс хихикнул, разбрызгав мелкие капельки бренди. У его единственного глаза были явные проблемы с фокусировкой.

– О, вполне заслужил, миссис, и не один раз. Вот уж о ком не стоит убиваться. Куча народу была чертовски рада увидеть Тома Оуки качающимся в петле, и сэр Персиваль не в последнюю очередь.

– Понимаю.

Я закрепила повязку на его икре. Было уже поздно; скоро мне предстояло вернуться в лазарет.

– Лучше бы кликнуть кого-нибудь помочь вам забраться в гамак, – сказала я, взяв из его вялой руки почти пустую бутылку. – Вам нужно дать своей ноге отдых самое меньшее дня на три: передайте вашему офицеру, что я предписала вам не лазить на реи, пока не сниму швы.