Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич

В литературе бытуют версии, что коммунизм мог бы удержаться в стране путем установления жесткой диктатуры. Но такие версии, скорее, можно отнести к чисто теоретическим. Потому что после Сталина диктатуры больше всего боялась сама партийная верхушка — уже научена была горьким опытом, как легко гибнут приближенные диктатора. А много ли удовольствия иметь все блага, которые дает твое положение, если этому будет сопутствовать постоянный страх за собственный) жизнь? Из-за подобных опасений так легко и дружно устранили Берию — хотя в его случае возможность личной диктатуры представляется сомнительной, слишком уж он был непопулярен, чтобы обходиться без влиятельных союзников. Из-за тех же опасений поспешили отправить в отставку маршала Жукова. И в дальнейшем номенклатура поддерживала только тех лидеров, которые по своей натуре заведомо не были диктаторами — Хрущева, Брежнева.

Правда, со временем шансы на выдвижение "твердой руки" увеличились когда сталинские кошмары подзабылись и бдительность партийной верхушки на этот счет притупилась. И в некоторых источниках приводится мнение, что подобную роль намеревался сыграть Андропов. Хотя подчеркну, что данное предположение является лишь гипотезой и высказывается авторами, занимающими «прозападную» позицию, т. е. склонными к предвзятым оценкам — а объективных исследований на этот счет мне пока встречать не приходилось. Правил же он слишком недолго, чтобы сделать однозначные выводы. Ведь наряду с потугами "укрепления дисциплины" он начинал и реформы противоположного свойства — по ослаблению централизации планирования и распределения, внедрению более либеральных механизмов ценообразования. Можно вспомнить и то, что он пытался вести реальную борьбу с коррупцией в верхах. Своими действиями фактически подорвал силы ортодоксального крыла партийной верхушки, устранив Романова с роли "потенциального наследника" генсека. И выдвинул в руководство Горбачева.

Поэтому нельзя исключать и версий, противоположных "реставрации сталинизма" — и это было бы даже закономерно. На примерах руководителей германских спецслужб и Берии уже было показано, что они были гораздо лучше информированы о реальной обстановке, гораздо более трезво ее оценивали и выступали куда более радикальными реформаторами, чем партийные лидеры. Нужно учитывать и то, что если страна была далеко не та, что в 20-х или 30-х, то и КГБ, уж конечно же, отличался от прежних чекистов и сотрудников сталинского НКВД. На внешней арене, как это отмечалось выше, борьба шла совсем не идеологическая, а межгосударственная. Поэтому и работники КГБ все в большей степени воспринимали свою деятельность как защиту государственных интересов — а не партийных, как прежде (хотя эти государственные интересы были все еще не отделены от партийных, и партийные тоже считались государственными). Набирали их на службу "из народа" — а менталитет народа постепенно менялся. И брали в эту организацию отнюдь не дураков. А умные люди, да еще и более информированные, чем их сограждане, не могли не видеть необходимости реформ. Поэтому не случайно в последующие годы многие офицеры КГБ среднего и младшего звена поддержали Ельцина — и «команда» Коржакова и Барсукова, и те безвестные охранники, что нарушили инструкции и выпустили его к микрофону на XIX партконференции, и бойцы группы «Альфа», отказавшиеся выполнить приказ о его аресте.

Но даже если принять гипотезу о том, что Андропов намеревался реставрировать диктатуру, то все равно успех такой задумки выглядит маловероятным. Время было уже не то, атмосфера в стране слишком изменилась. Для установления тирании нужна не только сила, но и готовность подчиниться этой силе. Но вся советская система пришла уже в совершенно разболтанное и расшатанное состояние. А народ духовно «разгибался» и раскрепощался уже 30 лет — и чтобы согнуть его обратно, потребовалось бы приложить слишком большие усилия. Стоит сравнить, сколько страха принесли людям драконовские указы Сталина о повышении трудовой дисциплины, сколько судеб они сломали, какую затерроризированную атмосферу породили в каждом городе и на каждом производстве. И уж наверное, современники помнят, какими мерами пробовал на первых порах утвердить трудовую дисциплину Андропов — милицейскими рейдами по магазинам, парикмахерским, даже баням, с целью отлова и наказания прогульщиков, использующих рабочее время в личных нуждах. Ну и что, кого-нибудь напугали эти рейды? Хоть как-то подействовали? Да плевали все на них с высокой горки и спокойно продолжали шляться по своим делам, занимать очереди за продуктами, носить в починку негодные телевизоры и искать по магазинам дефицитную одежду. Так и заглохли облавы, едва начавшись, из-за полной своей неэффективности и бессмысленности.

Причем даже попытки укрепления (или ужесточения?) режима тоже вели к его дальнейшему развалу — неустойчивый столб в какую сторону ни толкни, он будет только сильнее расшатываться. Скажем, лозунг Андропова "Так жить нельзя!" искренне подхватили все, но трактуя его вовсе не в реакционном, а в революционном смысле. Дескать, действительно, куда уж дальше катиться, если даже на самом верху об этом наконец-то заговорили!

Фактор смены поколений и трансформации менталитета сказывался не только на настроениях населения, но и в партийном руководстве, разве что здесь эта смена надолго тормозилась пожизненной несменяемостью высшего эшелона. Однако постепенное выдвижение более молодых на вакантные места все же шло. И несмотря на номенклатурные принципы блата и родства, выдвигать приходилось не самых тупых. То есть тех, кто уже не мог искренне верить в идеологические бредни, которые сам же придумывал и повторял изо дня в день. И на первый план для них выходили материальные выгоды занимаемого положения. Но о какой, к шутам, материальной выгоде может идти речь, если простой американский рабочий может позволить себе больше благ, чем секретарь обкома? Если в сельской лавчонке где-нибудь в захудалой Португалии выбор товаров оказывается шире и лучше, чем в закрытом цековском спецраспределителе? Тут можно вспомнить любопытный пример — когда Сталин устраивал банкеты для своих ближайших соратников, они там напивались и плясали. И все. Точно так же, как пили бы и плясали в рядовом кабаке при царе-батюшке, не устраивая никаких революций и не занимая никаких высоких постов. Других видов удовольствий их плебейское мышление просто не представляло. Да и Никите Сергеичу с Леонидом Ильичом для полноты счастья достаточно было налиться спиртным с хорошей закуской, ну может, еще поохотиться, попалить в белый свет из ружьишка. Но у более молодых партийных боссов потребности были, конечно, побольше, кругозор пошире, желания разнообразнее. И волей-неволей зарождалось поколение "реформаторов".

И в ситуации общего кризиса и упадка, в котором очутилась страна к середине 80-х, они пришлись как раз ко двору. Потому что для сохранения коммунистической системы остался неиспользованным один лишь "китайский вариант" — кардинальные экономические реформы при сохранении политического господства партии. Его-то и попытался осуществить Горбачев в виде «перестройки». Но то, что имело шансы на успех в 50-х, в 80-х было уже обречено на провал.

Для удержания ситуации под контролем партия не обладала больше достаточным авторитетом, доверием и силами. И реализовалась модель плотины, сдерживающей напор водохранилища. Когда уровень воды превысил критическую отметку, а состояние плотины стало аварийным, в ней попытались открывать то одну, то другую щель, чтобы сбросить избыточное давление и произвести нужный ремонт. Но сила напора была уже такова, что тут же начинала расширять приоткрываемые щели, все больше разрушая целостность самой плотины.

Одно цеплялось за другое. Экономические реформы потребовали обновления идеологической базы. И партийные теоретики предложили испытанный путь, свалив все беды на Сталина. Конечно, опять в "разумных пределах". Выбросили на прилавки и разрекламировали в качестве сенсаций соответствующие новой линии бестселлеры, вроде "Детей Арбата". Реабилитировали еще одну категорию жертв — Зиновьева, Каменева и иже с ними. Так же, как Хрущев вознес на пьедестал проблематичную фигуру Тухачевского, попробовали сделать героя из Бухарина. А на политзанятиях предписали конспектировать несколько работ "политического завещания Ленина", объявив, что в них-то и содержатся подлинные концепции ленинизма, поскольку он там тоже Сталина обругал и единственный раз «кооперацию» в положительном смысле упомянул. Что ж, народ действительно кинулся на сенсации. Но не остановился на них. То, что во времена Хрущева воспринималось как смелое откровение, теперь явно выглядело половинчатым и робким. Верить в героизм Бухарина уже отказывались. Ленинская мудрость перестала быть неоспоримой. И люди задавались логичным вопросом: что же получается, Ильич всю жизнь «ошибался», перед смертью в полубреду одумался, выдав несколько страничек «истинных» мыслей, потом их Сталин «исказил», потом "эпоха застоя" — так когда же, собственно, линия партии была верной?