Трилогия об Игоре Корсакове - Андрей Николаев

Из спальни вышла Анюта в облегающем голубом платье на тонких бретельках, и он невольно залюбовался ее фигуркой. Этакий молодой зверек, не осознающий своей грациозной прелести, и оттого все движения получаются естественными и органичными.

Девушка поправила рассыпавшиеся волосы, прошлась перед Игорем, покачивая бедрами, повернулась, словно манекенщица на подиуме.

— Ну, как? Годится?

— Обалдеть! — в тон ей ответил Корсаков.

— Тогда я поехала. Ты утром на «пятачок» пойдешь?

— Куда ж деваться. Работа такая.

— Ладно, как вернусь, я тебя отыщу, — она быстро поцеловала Игоря в щеку и, цокая высокими каблучками, сбежала по лестнице. — Не скучай, — крикнула она, хлопнула дверью, и Корсаков остался один.

Делать было решительно нечего. Он побродил по комнатам, включил телевизор, увидел заставку очередной мыльной оперы и выключил. Может, и впрямь нарисовать что-нибудь этакое? На любителя. Нет, настроения работать не было.

Махнув рукой, Игорь откупорил подаренную Александром Александровичем бутылку виски — месяц стояла, и никакого желания пить заморский самогон не возникало. Он налил полный стакан, закурив, уселся напротив картины, с которой Пашка смыл павлинообразных уток, и уставился на нее. С этого расстояния кракелюр на полотне был почти незаметен, в полумраке комнаты картина казалась слегка размытой, словно Игорь смотрел через окно на подернутую дымкой равнину. В каком состоянии неизвестный художник писал этот пейзаж? Судя по преобладающим темным тонам, настроение у него было неважное. Собственно, в то время, в семнадцатом веке, — если Пашка прав и картина действительно написана тогда, — подобные полотна можно пересчитать по пальцам. В основном писались парадные портреты, библейские сюжеты, что-то из античности, а уж если изображали баталию, то непременно с каким-нибудь принцем или, на худой конец, герцогом на белом коне, шпагой указующим верным подданным на врагов. Здесь же мрачное болото и девица в окружении чудищ, гонящая на смерть дебильных перекачанных храбрецов. А с другой стороны и вовсе отморозки, едва вылезшие из пещер. Если бы Толкиен не написал сагу о кольце только через два с лишним века, то можно подумать, будто это иллюстрация к его книгам.

Корсаков наклонился вперед, пытаясь рассмотреть детали. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, приглядевшись, он мог различить мельчайшую подробность: клубящееся дымкой болото, белесые тонкие нити растений. Сквозь темную рыжеватую воду проглядывали кости мертвецов. Возможно, что неизвестный художник достиг такого эффекта с помощью лессировки Прием живописной техники., но даже в этом случае эффект погружения в картину был потрясающим. Сам воздух спальни внезапно показался пропитанным запахами гнилой воды, пота бегущих навстречу друг другу воинов, мертвящей вонью багровых чудищ, охранявших черноволосую воительницу.

Игорь курил сигарету за сигаретой, пил виски и не мог отвести глаз от картины, которая все больше его завораживала. Интересно, бабуля Анюты знала о том, что спрятано под бездарной мазней, или, выжив из ума, отдала внучке то, что считала самым ценным. Если знала, то стоит съездить, расспросить про историю картины, а возможно, узнать имя художника и что такое он взял в качестве сюжета.

По мере того как в комнате становилось темнее, краски на полотне оживали. Поначалу Корсаков хотел зажечь свет, но с удивлением обнаружил, что видит картину даже в сумраке. Он сидел почти в полной темноте, подавшись вперед. Огонек очередной сигареты вспыхивал светлячком, отражаясь от доспехов, от воды, от черных глаз прекрасной незнакомки. Лицо женщины то приближалось, и тогда Корсаков ощущал магнетизм ее взгляда, то будто растворялось, делаясь прозрачным, как мираж над раскаленным песком. От напряжения глаза слезились, Корсаков моргал, торопливо вытирал глаза пальцами, словно боялся пропустить нечто важное, что может произойти на полотне. Временами ему казалось, будто в спальне есть кто-то еще. Неясные тени скользили вдоль стен, боковым зрением он отмечал призрачное движение, слышал шорохи, всхлипы, неровное дыхание. Лица касалась паутина, а может, это ветер принес с холмистой равнины пыльцу цветов…

Движение воздуха за спиной заставило Игоря насторожиться, но он сразу понял, что это вернулась Анюта. Она не удивилась тому, что он сидит в темноте, и ничего не сказала. И правильно. Мало ли в чем художник черпает вдохновение… В темноте даже лучше можно представить будущую работу, нарисовать картину мысленно, зафиксировать детали в памяти и уже писать, не отвлекаясь на осмысление частностей.

Вот Анюта взяла его за руку, и он послушно поднялся и пошел за нею. Возле кровати она остановилась и стала расстегивать ему рубашку. Пальцы ее были холодные — наверное, на улице похолодало. Она взялась за брючный ремень, и Корсаков понял, что сегодня Анюта хочет, чтобы он подчинялся ей. Это было приятно. Он не заметил, когда она успела раздеться, только увидел на фоне белых простыней силуэт и привлек ее к себе. Они опустились на кровать, потом легли. Ее руки были настойчивы, раньше он не замечал, что у нее такие сильные пальцы. Сильные и в то же время нежные. Сегодня она решила пренебречь ласками. Темные волосы рассыпались по подушке, Анюта обхватила коленями его бедра, поощряя и направляя каждое движение. Она приподняла голову и припала губами к его шее, он почувствовал, как острые зубки захватили кожу, но боль укуса отступила перед любовной эйфорией. Это было удивительно, но он любил ее, как в первый раз, даже запах казался ему незнакомым. Ее жадные губы и горячее тело… почему только пальцы такие холодные? Он почувствовал приближение оргазма и ускорил движения. Они двигались в едином ритме, сливаясь телами и тяжело, в унисон дыша…

За окном резко захлопали петарды, взлетел фейерверк — кто-то решил расцветить ночь салютом. Красные и зеленые сполохи проникли в спальню, осветили иссиня-черные волосы и отразились в антрацитовых глазах женщины, делившей с Игорем любовь. Глаза были чуть раскосые, приподнятые к вискам, полные губы раскрылись в предчувствии оргазма, обнажая фарфор зубов…

Корсаков закричал, пытаясь оттолкнуть ее, но стройные смуглые ноги сомкнулись у него на спине, она выгнулась ему навстречу, будто хотела впитать в себя. Он ощутил крепкие груди, твердые соски. Она сжимала его все сильнее, крик перешел в стон. Он из последних сил уперся в ее грудь, отталкивая от себя смуглое ненасытное тело, в глазах поплыли разноцветные круги… Внезапно она ослабела, ему почудился жалобный стон. Это же Анюта, что он делает? Опомнившись, он снова прильнул к ней, целуя милые заплаканные глаза. Ее тело стало податливым, он почувствовал ее слабость, провел рукой по волосам, успокаивая, чуть откинулся в сторону и вдруг увидел в пальцах длинную прядь волос, выпавших у нее из головы. Волосы были тонкие, как паутина. Они серебрились сединой, и он в ужасе отпрянул… ладонь погрузилась в ее тело, войдя в грудную клетку, словно в подтаявший студень. Крик застрял у него в глотке, трупный смрад облек саваном, и Корсаков ощутил, как расползается тело женщины под ним, как он погружается в месиво гниющей плоти и ломких костей. Руки его подогнулись, и он ткнулся лицом в разложившееся тело, конвульсивный вздох оказался глотком зловонной жижи… скользящая мерзость на губах, шевелящиеся личинки во рту… Он понял, что задохнется трупным зловонием, захлебнется сгнившей плотью и закричал, захрипел, вырываясь из засасывающей его трясины…