Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Александр Владимирович Шувалов

высокого духовного удовлетворения и даже блаженства… Большое значение в духовной жизни Екатерины и формировании ее высокого авторитета имели экстазы, которые завершались отчетливыми и продолжительными видениями… Сначала экстатические состояния происходили только во время уединенной молитвы, потом открыто и при всех, особенно во время богослужения… Желая испытать и вероятно обличить Екатерину, во время одного из экстазов придворная дама под видом благочестия склонилась к ногам распростертой в экстазе девушки и несколько раз проткнула их острой иглой. Екатерина же не проявила признаков боли. Когда Екатерина возвратилась в обычное состояние, то почувствовала такую сильную боль в ногах, что едва могла ст пать… Екатерина вызывала в теле все новые и новые страдания, всем своим духовным существом погружаясь и мысль о страданиях Спасителя. Это ничем не прерываемое устремление переживать страсти Христа выразилось, наконец, в жизни Екатерины в символическом событии — стигматизации Уже в 1370 г. Екатерина впервые испытала на себе подобное ощущение… Она ухаживала за больными и преимущественно за теми, от которых все близкие отказывались — за прокаженными и заразными… Когда при перевязывании раны зловоние возбуждало в ней тошноту, Екатерина “наказывала” себя тем, что прикасалась в ране губами. Однажды, когда чувство физического отвращения стало особенно невыносимым, она собрала в сосуд воду, которой омыла гноившуюся рану, и выпила ее». («Подвижники», 1994. с. 221, 223, 225, 228, 234–235.)

«С самого начала 1380 года, года своей смерти, она перестала принимать воду. В результате дегидратации через несколько недель опа была в состоянии полного изнеможения. Ноу нее отмечались типичные для анорексии эйфория, воодушевление и стремление к смерти. Несколько месяцев она прожила словно тень, впадая время от времени в бессознательное состояние… Клинический анализ истории ее заболевания, сделанный шесть столетий спустя на основе сохранившихся документов, показал, что мы имеем дело с глубоко религиозной девочкой, вступившей в серьезное противостояние с волевой матерью, управлявшей большим семейством. Когда Екатерина потеряла свою сестру, которую нежно любила, она увидела себя не ребенком своих родителей, а ребенком Бога. Отстаивая свои убеждения, она подвергалась давлению со стороны окружающих. Оружием сопротивления Екатерина избрала голодовку, молчание и умерщвление плоти, которые привели ее к экстазам, мистическим трансам и отождествлению себя со святым семейством. Она персонифицировала средневековые эксцессы, наиболее типичными среди которых были самобичевание, видения и отказ от всего телесного. Екатерина Сиенская страдала нервной или, если можно так выразиться, “религиозной анорексией”». (Dunning, 1993, с. 161–162.)

Прослеживается любопытная параллель между этой католической святой и типичными представителями православных юродивых средневековой России. Если сравнить основные черты «Христа ради юродивого» с дошедшими до нас биографическими сведениями о Екатерине Сиенской, то обнаружим много сходного: здесь и отмечаемая с детства «непохожесть» на других, и экзальтированность, и мазохистическая извращенность влечений. В конкретном случае речь может идти о ярко выраженном истерическом расстройстве, которое, сочетаясь с альтруистически тенденциями, и сделала Екатерину «популярной святой». Истерия легче других психических расстройств находит точки соприкосновения с религиозными проявлениями. Наличие альтруизма в данном случае не противоречит типичному для истериков эгоцентризму, так как носит откровенно мазо-хистический характер. Путь мазохистичес-кого самоуничижения был нужен самой Екатерине Сиенской и был выбран ею, так как удовлетворял доминирующие подсознательные влечения.

ЕЛИЗАВЕТА (Elizabeth) I ТЮДОР (1533–1603), английская королева с 1558 г., дочь Генриха VIII (см.) и Анны Болейн.

«Я знаю, что у меня тело слабой и хилой женщины, но у меня сердце и желудок королевы, и королевы Англии».

Елизавета Тюдор, речь перед войсками в 1588 г.

«Прежде чем Элизабет достигла своего третьего дня рождения, отец казнил ее мать по обвинениям в прелюбодеянии и измене… Как это событие отразилось на психике маленькой девочки, неизвестно; никто не предполагал, что это может стоить внимания. Была только отмечена ее рано развившаяся серьезность; в шестилетием возрасте она “обладала такой серьезностью, как будто ей было сорок лет”». (CD Britannica 2000.)

«…В 1536 г. парламент объявил Елизавету вне закона, но через 8 лет, в период правления ее сводного брата Эдуарда VI, ей удалось восстановить свои права па власть. После смерти Эдуарда на трон вступила Мария I Тюдор, сводная сестра Елизаветы, дочь Генриха VIII. Сама же Елизавета оказалась в тюрьме по обвинению в деятельности, направленной против протестантизма. Подобные превратности судьбы, повлекшие за собой серьезные последствия вплоть до угрозы жизни, закалили характер Елизаветы, отличительными чертами которого стали осторожность и властолюбие». (МЭБ, т. 4, 2002. с. 35.)

«Елизавета… никогда не была способна беззаветно отдаваться любви — и это по особой, интимной причине. Как выражается Мария Стюарт132 в своем знаменитом обличительном письме, она физически “не такая, как все женщины”. Елизавете было отказано не только в материнстве; очевидно, и тот естественный акт любви, в котором женщина отдается на волю мужчины, был ей недоступен. Не так уж добровольно, как ей хочется представить, осталась она вековечной virgin Queen — королевой-девственницей, и хотя некоторые сообщения современников (вроде приписываемого Бепу Джонсону1”) относительно физического уродства Елизаветы и вызывают сомнения, все же известно, что какое-то физиологическое или душевное торможение нарушало ее интимную женскую жизнь. Подобная ненормальность должна весьма серьезно сказаться на всем существе женщины… Все нервически неустойчивое, переливчатое, изменчивое в ее натуре, эта мигающая истерическая светотень, какая-то неуравновешенность и безотчетность в поступках, внезапное переключение с холода на жар, с “да” на “нет”, все комедиантское, утонченное, затаенно хитрое, а также в немалой степени свойственное ей кокетство, не раз подводившее ее королевское достоинство, порождалось внутренней неуверенностью… Графиня

Шрусбери, по словам Марии Стюарт, уверяет, будто на ляжке у Елизаветы гнойная язва — намек на сифилитическое наследие ее отца». (Цвейг, 15926, с. 79, 292.)

«Что же касается Елизаветы, то когда кто-нибудь осмеливался ей возражать, она приходила в ярость, кричала, могла ударить, и ничего больше, в худшем случае заключала непокорного в тюрьму на самый короткий! срок, Ее взрывы были скорее выражением ее бессилия». (Грибанов, 2001, с. 55.)

[После казни графа Эссекса1”] «…опа впала в меланхолию, беспрестанно вспоминая “своего Роберта”, образ которого, как тень Банкб, преследовал ее повсюду. Она часто упрекала себя в жестокости, его — в неблагодарности. Годовщины его казни Елизавета проводила в совершенном уединении. Угрызения совести дотакой степени терзали