Колыбельная для вампиров - Светлана Борисова

Рени засмеялась и дернула подругу за рыжую прядку.

— Значит у вас все хорошо, ну а характерами со временем притретесь, — сделала она вывод, весело прищурив глаза. Эльза возмущенно посмотрела на нее:

— Что хорошего-то? Ри, ты в своем уме? Как мы притремся друг к другу, если этот гад ни в чем мне не уступает? Считает, что все должно быть только так, как он сказал. Скажи на милость, разве это не самодурство? А вы случаем не спелись насчет смены профессии? Томас в последнее время давит на меня, чтобы я ушла из спецназа. Ну, уж дудки! Тут я до конца буду отстаивать свои позиции, иначе потеряю последнюю независимость. Пусть довольствуется тем, что во всем остальном он и так из меня веревки вьет. Видишь, я как последняя идиотка отращиваю длинные волосы? А то Их Величеству не нравятся короткие…

— Правильно делает, Эль. Думаешь, он не понимает, что тебя нужно крепко держать за хвост, чтобы ты не сделала ноги.

— На чьей ты стороне, подруга?

— На твоей, Эль. Я же вижу, что ты любишь Томаса, но сама не хочешь в этом признаться. А зная твою манеру чуть что удирать от проблем, только приветствую, что он взял тебя в оборот. Значит, и на самом деле ты ему небезразлична.

— Думаешь, у нас что-то получится? — спросила Эльза с затаенной надеждой.

— Уверена! — ответила Рени и, ласково улыбнувшись повеселевшей девушке, иронично подумала: «Вот вы и попались голубчики в ловушку Амура, — она восхитилась. — Какой изобретательный малыш, когда дело касается сложных случаев!»

— Мне бы твой оптимизм! — тем не менее, независимо фыркнула Эльза. — А насчет моей любви ты сильно ошибаешься. Честное слово, я еще ни в чем не уверена, — она помолчала. — Думаю, все дело в том, что мне хочется хоть капли участия и человеческого тепла. Я уже устала от одиночества. Господи! С годами начинаешь понимать какое это проклятие то, что мы раса долгожителей… Ой, прости, я не хотела, — прервавшись, она виновато глянула на старшую подругу, та недовольно поморщилась.

— Давай без глупостей, а? Эль, мы же из спецназа, и нам не привыкать к смерти.

— Верно, Ри, ты не из тех, кто ее боится. Идем, я покажу тебе местные достопримечательности. А хочешь, полетаем? У меня есть дельтаплан. Пологая горушка с другой стороны поместья обрывается вниз хорошей отвесной скалой. Помнишь, как мы на спор прыгали с колокольни в Братиславе?

— Еще бы! Тогда мы здорово порезвились. А что с нас взять? В то время у меня еще вовсю гулял сквозняк в голове, а ты и вовсе была детским садом, только что из училища. Вот я и загнала тебя на спор на колокольню. Только мне же и пришлось снимать тебя оттуда. В ходе моего спасательного процесса ты и сверзилась с нее, сломав себе руку в нескольких местах, а меня разжаловали из сержантов в рядовые после недельной отсидки на гауптвахте. Боже мой, как мне не хотелось расставаться с новыми лычками! Я же их только что получила! — рассмеялась Рени, а потом погрустнела. — Прости, но боюсь, что я уже не в состоянии прыгать ночью, зрение отказывает. Боевой режим теперь не всегда вовремя подключается. Ничего, если я еще немного прогуляюсь? У меня возникло какое-то странное ощущение дежавю, хочу проверить в связи с чем. А ты иди в дом, дружок, готовь на стол. Я вернусь, и будем мужиков чаем поить перед рыбалкой.

— Есть, мэм! Разрешите идти?

— Ты еще здесь? Бегом!

Грустные воспоминания о детстве

Отправив ничего не подозревающую Эльзу хлопотать по хозяйству, Рени забралась по довольно пологому склону притора и, остановившись на самом краю обрыва, глянула себе под ноги. Далеко внизу сердито шумела на перекатах бутылочно-зеленая горная река. Холодный чистый воздух, отдающий снежной свежестью, был настолько вкусен, что она не удержалась и глубоко вдохнула его, и тут же закашлялась, задохнувшись от резкого порыва ветра, ударившего ей в лицо. Он принес с собой запахи человеческого жилья, которые показались ей настолько знакомыми, что у нее защемило сердце. Рени вдруг показалось, что спустя долгие годы она вернулась в родной полузабытый ею дом и он, приветствуя свою заблудшую овечку, ласковой отеческой ладонью коснулся ее души.

С непонятной в себе уверенностью она знала, что стоит на втором приторе, а дальше будет более пологий первый, с которого так удобно спускаться зимой на лыжах. И где-то между ними должен находиться паром на реке, который связывает между собой прибрежные деревеньки. Чтобы проверить свое предположение, она бегом понеслась к первому притору, и в ложбине действительно углядела остатки парома у реки.

«Черт! Откуда я знаю здешние места? Очень странно», — подумала Рени. Затем поднявшись на вершину гряды, она позабыла обо всем. Зрелище огромного гористого пространства объяло ее душу неизъяснимым восторгом и грустью, и она долго простояла наверху. Величественное спокойствие древних гор помогло ей настроиться на отречение от всего земного и Рени внутренне начала умирать, сознательно обрывая живые нити сердца, так как это умеют делать камикадзе, идущие на смерть. Она заметила плоскую вершину в горной гряде, и бесстрастно отметила: «Еще одна старая знакомая — Столовая гора. Уверена, что рядом с ней по вечерам встает луна, которая в полнолуние кажется просто огромной. По видимым размерам она не меньше, чем на юге. Впрочем, оно неудивительно, здесь довольно близко к южным широтам». На ум ей пришли есенинские строчки:

Золото холодное луны,Запах олеандра и левкоя.Хорошо бродить среди покояГолубой и ласковой страны.Жить — так жить, любить — так уж и влюблятьсяВ лунном золоте целуйся и гуляй,Если ж хочешь мертвым поклоняться,То живых тем сном не отравляй.Это пела даже Шахразада, —Так вторично скажет листьев медь.Тех, которым ничего не надо,Только можно в мире пожалеть.

«Правильно говоришь, Сергей — крестьянский сын, — холодно подумала Рени. — Жить — так на всю катушку, любить — так без оглядки. Красивые слова, красивые мечты. Жаль, что сам ты растранжирил свою жизнь впустую. Родные крестьянские корни утерял, а на городской почве не прижился — оттого и тосковал непомерно. Если бы не стихи, то с чем бы ты остался? Очередной безродный Иван в погоне за жар-птицей удачи. Странно живут люди. Они похожи на перекати-поле, не имеющие своих корней и нам вампирам их не понять…»

Она еще немного постояла наверху. «Ладно. Наплевать на человечество, что-то я не о том думаю. Лично у меня «отзвенел давно звеневший сад» и «теперь ей ничего не надо». Пора мне отправляться в путь, чтобы избавить близких от поклонения мертвым». Ежась от порывистого ледяного ветра, Рени начала спускаться по пологому боку притора в виднеющуюся рядом долину. Поскользнувшись на пожухлой траве, присыпанной снежной крупой, она заметила под каменным выступом зеленеющий дикий лук, и в ее памяти всплыло его местное название «черемша». Внимательно оглядевшись, она заметила и куст дикого крыжовника. На его колючих голых веточках висело несколько сморщенных ягод. Она сорвала их и, разжевав, сморщилась Даже сейчас они показались ей страшно кислыми, совсем как в детстве. Рени замерла, напряженно глядя перед собой.