На рубежах южных (сборник) - Иван Наживин

– Да ведь вы, кажется, москвитяне? – вежливо приподнявшись им навстречу и глядя на них поверх очков, проговорил банкир. – Тогда будем говорить по-русскому…

И вдруг он раскрыл рот и онемел.

– Иоська, да ведь это ты?! – воскликнул вдруг Иван Иванов сын Самоквасов, тоже во все глаза глядя на еврея.

– Ну, оказия!..

– Ясновельможный пан воевода… – любезно осклабился Иосель. – Ну, могу вам сказать: встреча!.. А как драгоценное здоровьице глубокочтимой Пелагеи Мироновны?

– Гм… – откашлялся Иван Самоквасов. – Супружницу мою – разве ты забыл? – зовут не Пелагеей Мироновной, а Матреной Ильинишной… Эх, память-то у тебя коротка!

– А да, да, да, да… – шлепнул себя ладонью по лбу Иосель. – В самом деле! Ну, конечно… Матрена Мироновна… Здравствует она?

– Ничего, живем себе по-маненичку…

– Садитесь, садитесь, гости дорогие… – проговорил достопочтенный Иосиф Диамантенпрахт, указывая гостям на глубокие, бархатные кресла. – А помните, ясновельможный пан… гм… гм… как вы, бывало, все посмеивались да приговаривали: кто кого?.. Ну: кто же кого?..

И он веселыми, умными глазками вежливо посмотрел на Ивана Иванова сына, Самоквасова.

– Ты обскакал… – махнул рукой именитый гость.

– Хе-хе-хе-хе… – тихонько засмеялся достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт. – Хе-хе-хе-хе… Но, как видится, и вам жаловаться не приходится…

– Нет, Бога гневить нечего… И мы ничего, живем, хлеб жуем… – сказал Иван Самоквасов. – Ну, одначе, мы к тебе по делу мимоездом заехали, посоветоваться. Только ты уж вот что: старое не поминай – может, у нас там и не все ладно было, но…

– Ну зачем?.. Кто старое помянет, тому глаз надо выковыривать, как по-русскому говорится… – сказал господин Иосиф Диамантенпрахт. – Чем могу служить?

И.М. Языков обстоятельно и очень дипломатично изложил дело. Еврей вытянул губы, как бы нюхая свои седые усы. Глаза его были скорее печальны.

– Видите ли, достопочтенный и сиятельный князь… – проговорил он медлительно. – Фирма немножко… ненадежна…

– Как? Россия-то?

– Что ж что Poccиа?.. – сказал задумчиво господин Иосиф Диамантенпрахт. – Возьмите первое: великий государь уже в годах, а наследник Феодор слабоват, а там еще сыновья да от двух разных матерей. И бояре крутят туда и сюда: то Нарышкины, то Милославские, то кто, то что… А внизу – казаки… Взять деньги, конечно, не трудное дело, а вот кто платить-то будет, если – чего, конечно, упаси Боже… – великий государь… ну, что-нибудь с ним случится?.. Впрочем, раз вы едете в Англию, то, может быть, на обратном пути вы понаведаетесь, а я тем временем посоветуюсь с сыновьями. О, они у меня такие головы, такие головы – ай-вай, дай Бог всякому министру таких детей иметь! И Иосиф, и Янкель, и Симхе, и Мойша, и Рувим, и Арончик, и Лейба, все…

Но когда на обратном пути российское посольство заехало договорить о деле в Амстердам, то достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт, к великому прискорбию своему, в деньгах должен был отказать решительно и окончательно: фирма ненадежна…

И действительно, дела на Москве как будто все не клеились, tragоedia moscovitica все продолжалась. Сперва при дворе чрезвычайно усилился думный боярин Артамон Сергеевич Матвеев, и, все более и более входя во вкус власти и богатства, пользуясь своим влиянием на царя, первый выхлопотал у него незаконный указ 13 октября 1675 г. о продаже крестьян без земли и тем окончательно свел русского крестьянина на положение скота. Тут вскоре внезапно скончался великий государь Алексей Михайлович, и при дворе начались бешеные интриги и борьба за власть Милославских и Нарышкиных. На престол российский вступил больной царь Феодор, а именитый боярин Матвеев, обвиненный в ведовстве, ушел в далекую ссылку в Пустозерск, где и жил в великой нищете. Его верного слугу Орлика за то, что не донес он своевременно о чернокнижных занятиях своего господина, сожгли. Потом, после скорой смерти Феодора, подняла великую смуту на Москве разбитная царевна Софья, о которой историки говорят, что она «даже занималась сочинением комедии для придворного театра». Она начала свою деятельность стрелецким бунтом, во время которого погибло много бояр, а между ними престарелый князь Юрий Алексеевич Долгорукий, усмиритель казаков, и только что вернувшийся из ссылки боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Избранный криком народным у Красного крыльца царем московским маленький царевич Петр был в тени…

И если неспокойно было наверху, то еще более неспокойно было на низу, в безбрежном море крестьянском. Везде разбойничали неуловимые шайки лихих людей, из которых наибольшие заботы причиняла шайка атамана Тренки Замарая, работавшая то в муромских, то в брынских лесах. Делались попытки использовать в смутах и царское имя: уже в 1674 г. в Малороссии изловили самозванца Воробьева. Шумела, как всегда, и Волга: в 1693 г. воровская ватага, прибежав сверху, осадила там Черный Яр. И если в тихом Коломенском мальчик Петр пускал деревянные кораблики по сонному пруду, в котором некогда его батюшка Алексей Михайлович всемилостивейше купал своих стольников и любительно смеялся над их проказами, и если во главе своих потешных мальчик штурмовал воображаемые крепости, то по граням безбрежных и тоскливых степей заволжских, среди которых человек так унизительно мал, по-прежнему бродили не помнящие родства волки степные и только и ждали, что удобного случая… Так что мудрая осторожность достопочтенного господина Иосифа Диамантенпрахта в переговорах с постельничим И.М. Языковым имела, пожалуй, под собой некоторые основания…

И только победные громы Полтавы заставили Торговый Дом «Наследники Иосифа Диамантенпрахта» задуматься и понять, что достопочтенный основатель фирмы несколько ошибся на этот раз в своих расчетах. Достопочтенный Иосиф Диамантенпрахт Младший был немедленно командирован фирмой в Санкт-Питер-Бурх, очень быстро нашел нужные ходы и предложил правительству Российскому свои услуги.

– Деньги мне нужны… – коротко сказал Петр. – Кондиции?

Достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт Младший вкрадчиво и очень убедительно изложил свои условия. Великан обернул к нему свое вдруг страшно налившееся кровью лицо и грянул:

– Да ты с кем говоришь, об-бразина? Привык голоштанных немецких-то дуксов обдирать… Закладывать тебе Poccию я не собираюсь…

Достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт сжался в комочек.

– Маэстэт…

Огромный, весь в мозолях и не очень опрятный кулачище ахнул по еловому, ничем непокрытому, заваленному всякими планами и чертежами столу:

– Вон!..

В дверях мелькнули пятки…

Но все это было еще скрыто в сумрачных далях грядущего. А пока Москва, несмотря на все смуты свои, сладко пила и ела, от полден до вечерен отдыхала, а с темнотой опять разбредалась по своим опочивальням теплым. И по-прежнему тихи были ночи московские, ночи кремлевские, – только куранты играли нарядно, отмечая тихие часы, да стучали колотушки сторожей, а по стенам зубчатым и по башням, в звездной высоте, восхваляя великое царство московское, по-прежнему пели сторожевые стрельцы: