Сны инкуба - Лорел Гамильтон

Он развёл мне ноги руками, развёл широко, ещё шире, пока я не попыталась его остановить. Это была игра, мы все на неё согласились. Я хотела, чтобы он был со мной, но игра там или что, но как он разводил мне ноги силой своих рук, пока Жан-Клод держал меня за руки, — от этого у меня пульс забился сильнее, и вырываться я стала уже не вполсилы, а более чем вполсилы. Глупо, но я ничего не могла с собой сделать. Я не могла не пытаться помешать ему развести мне ноги, раскрыть тайные места, и то, что я не могла, меня и пугало, и возбуждало. Эти чувства должны быть взаимоисключающими, но это не так.

— Скажи мне перестать, — сказал Ричард, и голос его стал ниже.

Я покачала головой:

— Нет.

— Тогда зачем ты вырываешься? — спросил он, и на лице его отразилось нетерпение, что-то тёмное и что-то счастливое — все сразу. Он ещё сильнее развёл мне ноги, так, что ещё чуть-чуть — и больно. Даже мышцы бёдер начали болеть от растяжения. — Зачем вырываешься, если не хочешь, чтобы я перестал?

Я сказала единственное, что пришло мне в голову:

— Не знаю.

Голос у меня звучал прерывисто, будто пульс в горле мешал говорить. Тут я поняла, что Ричард так широко развёл мне ноги, что отбиваться действительно будет больно. От этого я сильнее попыталась поднять руки Жан-Клода. Даже подняла на пару дюймов, отчего вампиру пришлось действительно встать на колени, чтобы меня удержать, а при этом его тело вдруг оказалось у меня над головой. Он болтался, мягкий, и пока Жан-Клод не утолит жажду, такой он и останется. Я люблю ощущать его во рту, когда он такой, потому что ощущение это недолгое — если Жан-Клод не голоден. А сейчас я могу изучать его мягкость, сколько захочу, и он не изменится. Я потянулась к нему, изгибая спину, поднимая губы, но до него было не достать. Болтался прямо надо мной, но руки удерживали меня на кровати, и я не могла до него добраться. Жан-Клод должен был знать, что я хочу сделать, но продолжал держать за руки, а тело его изогнулось надо мной, отодвигаясь.

Я придушенно, сдавленно попросила:

— Пожалуйста…

— Что «пожалуйста»? — спросил Ричард с того конца кровати.

— У ma petite пристрастие к мужчинам в мягком состоянии. Пока я не напитаюсь, она может позволить себе удовлетворять это… желание.

— А ты держишь его как морковку у неё перед носом, — сказал Ричард, и голос его прозвучал на октаву ниже, так что почти ушам больно.

— Oui.

— Зачем?

— Разве это не та игра, в которую ты хотел играть?

Чуть заметная нотка рычания вырвалась из горла Ричарда.

— Да, да! — Он тоже стоял на четвереньках, но, в отличие от Жан-Клода, спереди был толстый и тяжёлый. — Только я хочу, чтобы она умоляла не тебя, а меня.

— А почему не нас обоих?

Они смотрели друг на друга, и я ощутила их — нет, не силу, но как будто их воля вдруг стала силой. Одна воля против другой.

— Ты решил не давать мне пить, — продолжал Жан-Клод, — намеренно. Ты думал, что без эрекции я для неё бесполезен. — Он улыбнулся. — Ты недооценил любовь ma petite к мужскому телу. Она любит нас во всех наших формах.

В последних словах была какая-то нотка, язвительный намёк, который до меня не дошёл. Должен был бы, но ощущение их рук на мне, вид обоих в голом виде отвлекал меня. Я никогда особо ясно не могла мыслить, когда они при мне голые. Неприлично? Да, но правда.

Лицо Ричарда потемнело от злости, и первая струйка силы потекла из-под его так туго поставленных щитов. Она заплясала у меня по ногам как ветерок с адских равнин — такая жаркая. От неё мурашки побежали по телу. И моя дрожь снова привлекла ко мне их внимание. Лицо Жан-Клода было благожелательно-нейтрально, непроницаемо. Ричард смотрел на меня, и гнев его никуда не делся, но под ним угадывалось что-то иное. Это был секс, но было ещё что-то потемнее. Что-то, обещавшее больше секса, больше, чем разумное и безопасное. В этот момент в глазах его мелькнуло то, что он не хотел бы видеть ни в каком зеркале; потом он отвернулся, и я не видела его лица. Будто он знал, что я увидела.

— Если будете ссориться, слезайте с меня, — сказала я.

Трудновато добавить в голос нужной властности, когда ты лежишь голая, а они тебя держат, но у меня получилось. Ко мне вернулся мой обычный голос, без придыхания, без сексуальности — мой, и все.

— Не мне решать, ma petite, — ответил Жан-Клод. — Ричард, мы собираемся ссориться?

Снова от него пахнуло тем же горячим ветром. Полоса жара прошла как что-то твёрдое по коже. Будто пальцы жара пробежались по мне, касаясь мест, которые Ричард намеренно обошёл. И когда ищущее тепло стало гладить между ног, я ахнула и сумела произнести:

— Прекрати! Что бы это ни было, прекрати!

Жар пошёл выше по мне как по живой лестнице.

— Больно? — спросил Ричард, но глядел не на меня, а на Жан-Клода.

— Нет.

Сила стала ласкать мне груди, будто огромное чудовище дыхнуло на них жаром. Я задёргалась, закрыла глаза, выгибая шею.

Потом открыла их и увидела лицо Жан-Клода — такое же благожелательное, непроницаемое, закрытое.

— Все в порядке, ma petite?

Я кивнула. Может быть, я бы сказала что-нибудь другое, но сила Ричарда гладила меня по горлу, текла по губам, и во рту стало жарко, будто на язык пролилась горячая вязкая жидкость. Глядя в полночно-синие глаза Жан-Клода, я прошептала:

— Ричард!

Жан-Клод наклонился ко мне, сильнее прижимая руками запястья, и чем ниже он наклонялся, тем крепче, получалось, он меня держал. Я уже открыла губы, но он остановился, чуть не дойдя до поцелуя, и лизнул воздух над моими губами. Сперва я подумала, что он просто промахнулся, но он поднял голову и посмотрел на Ричарда:

— Это что за игра?

— Не только вы с ней получили новую силу, когда она привязала себя к Дамиану и Натэниелу…

Голос Ричарда не был довольным, когда он это говорил, на самом деле, злость вернулась. И она прямо переходила в силу, так что полоса обжигающего жара полыхнула у меня вверх по телу и вырвала из горла стон.

Жан-Клод припал ко мне ртом, и вложил в поцелуй силу. Благословенная прохлада скользнула по языку, в горло, ледяной полосой по телу, охлаждая весь жар. Как будто сила Ричарда ждала этой минуты — она бросилась вперёд, и вдруг я оказалась покрыта силой их обоих — моё тело оказалось и фитилём, по которому поднимался жар Ричарда, и водостоком для прохладной воды Жан-Клода. Но быть одновременно водой и огнём невозможно. Нельзя гореть и тонуть в одно и то же время. Моё тело пыталось, оно пыталось быть холодным и горячим, водой и пламенем, жизнью и смертью. Но постойте! Это последнее, самое последнее, мы поняли — моя сила и я. Жизнь и смерть, особенно смерть.

У меня сила не просто поднялась — она снесла щиты, как наводнение сносит плотину, и сила этого потока, столь долго сдерживаемая, захлестнула нас всех. Не прочь она смыла нас, а бросила друг к другу. Мы стояли на коленях на кровати, и Ричард прижимался ко мне спереди, а Жан-Клод — сзади. Говорят, что нет света без тени, добра без зла, мужского без женского, правды без лжи. Ничто не может существовать, если не существует его прямая противоположность. Не знаю, правда ли это, но в этот миг я поняла, что одной противоположности нужна другая, но одновременно существовать они тоже не могут. Это две стороны одной монеты, но что это за монета? Что за монета, которая отделяет добро от зла, свет от тьмы, что это, что связывает их вместе, но вечно не даёт соединиться? Добро и зло, свет и тьма — не знаю, а вот если Ричард и Жан-Клод — то это я.