Харбин - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Картотека была уже пуста, длинные узкие деревянные ящики полуоткрытыми торчали из картотечного шкафа, однако в сейфе ещё оставались папки с документами на русских эмигрантов, которые требовали особого отношения, это были личные дела агентов японской военной миссии, которые готовились к закордонной работе. Дела на боевых агентов, которые уже участвовали в операциях, хранились в архиве ЯВМ на Больничной улице и были заботой лично Асакусы.
Дел оставалось не так много, и уничтожить их можно было за час, от силы – за полтора. Александр Петрович вынул их из сейфа и положил на стол: «Сам уничтожу, и они сгорят на моих глазах, и я буду уверен, что они не попадут в руки советской контрразведки».
Он посмотрел на лицевую корку верхнего дела, на которой чёрной тушью было выведено:
«Романовский Пётр Сергеевич
Дело № 38456
Год рождения – 1919-й
Место проживания – гор. Цицикар».
«1919-й, – подумал Александр Петрович, – моложе моего Сашика!»
Он стал листать дела одно за другим: под делом Романовского лежало дело на сына присяжного поверенного Бесфамильного, каппелевского офицера; сына инженера-путейца Захарова, тоже каппелевского офицера; сына депутата Учредительного собрания от города Чита Миронова; сына казака Забайкальского войска Баскакова, сына…
Он перебрал их все, больше двадцати, и понял, что не имеет права выпускать из рук судьбы этих людей, почти детей, и только несколько из них были взрослые мужчины. Конечно, они завербованы японской разведкой и дали согласие участвовать в операциях на советской территории; конечно, они знали, что, может быть, им придётся кого-нибудь там убить, и были согласны на это; а некоторые уже начали проходить боевую и оперативную подготовку, тот же самый Романовский Пётр Сергеевич, «дело № 38456, 1919 года рождения, проживает в городе Цицикаре», но они ещё ничего не сделали, и Александр Петрович не может взять на себя грех…
Он решительно встал, перенёс дела в камин и плеснул остатки керосина из лампы; потянуло гарью, бумаги лениво взялись, Александр Петрович открыл форточку настежь и стал тщательно перемешивать в камине, чтобы всё сгорело до серого пепла, потом он всё это зальет водой.
Раздался телефонный звонок, он снял трубку.
– Александр Петрович, это у вас дым валит из трубы, такой чёрный? – Голос Асакусы был раздражённый.
– Уничтожаю бумаги, как вы и приказали…
– Я сказал, что наиболее важные надо перевезти к нам, разве вы не поняли?
– Ну отчего же, понял, да только уже ничего не осталось, – спокойным, даже немного чересчур, голосом ответил Александр Петрович и, не дослушав, положил трубку.
«А? Следит!» – без злости подумал он и стал перемешивать пепел.
Когда пепел из чёрного превратился в серый, а огоньки, становясь искрами, ползли по обгорелым краям бумаги, потом вспыхивали, чтобы тут же и погаснуть, он взял графин и весь вылил в камин. Потом он взял кочергу, подержал её в руке и поставил, прошёл к столу и взял палку, подарок Асакусы, и ей всё перемешал в чёрную грязь, обстучал об железный зев камина и поставил рядом с кочергой.
«Больше не понадобится!»
Он вернулся к столу, положил в портфель лаковую китайскую коробочку и фотографию в бронзовой рамке, перевернул лист календаря с 9-го на 10-е и вышел из кабинета, не замкнул его, а ключ оставил на столе.
Погружённый в свои мысли Александр Петрович не замечал, что солнце заливает Большой проспект, а по тротуарам в обе стороны идут люди, он не заметил и двоих мужчин, которые оттолкнулись от стены дома и пошли за ним. Он не заметил, что, когда он дошёл до угла Разъезжей и повернул на неё, с места тронулся автомобиль, в котором на заднем сиденье сидел Сергей Афанасьевич Лычёв.
Дома был только Кузьма Ильич.
– Что-то вы рано со службы, – спросил он, увидев в руках Александра Петровича портфель.
– Так сегодня…
Тельнов его перебил:
– А слышали новость, Красная армия уже на подходе к Муданьцзяну…
– Откуда вестишки? – шутливым тоном спросил Александр Петрович.
– «Отчизна», вестимо! – отшутился Кузьма Ильич.
– Вы ещё слушаете? Разве ещё не всё понятно? – Александр Петрович говорил это с улыбкой. – А хотя, как знаете, только нигде не оставляйте записей и не втыкайте в карту флажков.
Около Чурина он сел в автобус и поехал к Яхт-клубу. Пока ждал на остановке, любовался на дым, клубившийся из трубы над его кабинетом.
«Вот я и сделал!»
На пристани он взял лодку и отказался от услуг лодочника. «Небось догребу как-нибудь, а лишние глаза – ни к чему!»
Лычёв увидел, что Адельберг оттолкнулся от берега, оставил на пристани человека и на полной скорости поехал в речную полицию.
Александр Петрович догреб до Хаиндравской протоки, голова у него была свободная и лёгкая, все решения он принял: сначала, уже сегодня, они уедут в Дайрен, будто на отдых, а там он всё расскажет. Самая большая трудность была уговорить Сашика, поэтому он скажет, чтобы не брали никаких вещей, кроме летних и купальных, а сына Анна на пару дней уговорит. Он был в этом уверен.
Замок открылся, Александр Петрович толкнул дверь, зашёл в службу и присел над деревянной крышкой. Он за собой прикрыл дверь, но не на защёлку, и, когда его руки уже взялись за крышку, дверь вдруг открылась, упал свет, и Александр Петрович обернулся.
В дверном проёме стоял Лычёв.
– О, Сергей Афанасьевич! Вы как здесь? Хотите снять дачу, так это не ко мне, это вам надо к Николаю Аполлоновичу Байкову, вы же с ним знакомы!
Лычёв вошёл, прикрыл дверь и сказал:
– Я к вам! Байков мне не нужен.
Адельберг продолжал сидеть.
– Чем могу?
– Я хочу, чтобы вы отдали мне то, что вам не принадлежит, а принадлежит мне.
– И что же это?
– Золото, которое вам перепало от китайских контрабандистов и вы его столько лет храните…
– А что же вы за ним столько лет не приходили, если оно вам принадлежит?
– Настало время! Скоро за вас будет некому заступиться, японцам будет не до вас, и ваш сын не защитит вас перед красными, несмотря на то что он работает на них, – вы слишком хорошо служили японцам! Не думаю, чтобы Советы простили вам семь лет деятельности по их закордону.
Александр Петрович почувствовал, как затекают ноги, хотел встать, но не встал.
– Хорошо, забирайте, но только скажите, с чего вы взяли, что мой сын работает, как вы изволили выразиться, на красных?
Лычёв отошёл от двери, взял перевёрнутый стул, поставил его на ножки и сел.
– И вы садитесь, разговор может быть долгим, потом ног не распрямите!
– Ничего, мне так удобно, а если вы действительно что-то знаете, не тяните, скажите коротко, – спокойно сказал Адельберг и опёрся рукой о серые неструганые доски.
– Коротко так коротко! Мы с Сорокиным, известным вам… – стал врать Лычёв, впрочем не слишком сильно, потому что на днях Сорокин при нём просто обмолвился, что среди упоминаемых «Отчизной» фамилий известных людей в ЯВМ, жандармерии и БРЭМ присутствуют далеко не все; и тогда Лычёв попросил у Номуры материалы по нескольким наиболее острым передачам и вместе с Дорой внимательно их перечёл. – Так вот, мы с Сорокиным пришли к выводу, что ваша фамилия, и, наверное, это неспроста, никогда не упоминалась в передачах этой так называемой «Отчизны»! Не можете ли вы мне это объяснить?
– Не могу, но, впрочем, вы ведь пришли не за этим?
– Да!
– Хорошо! – сказал Адельберг, поднял крышку, достал верхний мешок с монетами и протянул его Лычёву.
– Кидайте!
Адельберг пожал плечами, мол, воля ваша, и кинул.
Тяжёлый мешок не долетел и брякнулся на доски, Лычёв пододвинул его ногой, положил на колени и стал развязывать.
В словах атамана Адельберг услышал то, что в последнее время не давало ему покоя. Он понял, что атаман хотя всё это и выдумал для шантажа, но случайно набрёл на правду о том, что его Сашик служит Советам. Про себя он так просто и сказал – «служит».
«Ладно, с сыном я разберусь!»
Он поднял нижний мешок, увидел, как Лычёв достал револьвер, а мешок с монетами опустил на пол рядом с ногой.
– Давайте! Что вы копаетесь, ведь простая задача! – сказал Лычёв грубо и взвёл курок. – Сволочь паркетная!
«А тебя, хорунжего, кто произвёл в генералы? Есаул Семёнов?» – со злостью мелькнуло в голове Адельберга.
Он медленно распрямил затёкшие ноги и встал.
– Так берите! Раз пришли!
Лычёв переложил револьвер из правой руки в левую, навёл его на Адельберга и стал вставать со стула.
«Только бы Сашик успел на поезд!» – подумал Александр Петрович и бросил мешок Лычёву на колени и следом гранату.
Взрывная волна отбросила его к двери, а Лычёву осколок пробил глаз и застрял в мозгу; разлетевшиеся остальные осколки разбили стекла в серванте, порезали шёлк на стульях, выбили окно и ранили Адельберга.
Через полчаса, не дождавшись атамана в катере речной полиции, Дора Михайловна пошла к даче. Дачный дом был закрыт на замок, и она увидела, что в службе на одной петле болтается открытая дверь, и вошла туда.
