Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

у меня есть «стена тщеславия», на которой фотографии, грамоты и прочие реликвии времен служебного апогея. Среди них Благодарность Президента Российской Федерации «За активное участие в подготовке» послания Президента Федеральному собранию 1998 года.

В начале года, когда мы собрались для обсуждения уже практически готового проекта послания, я сказал, что текст не годится, что это содержательный, но нудный доклад хозяйственного руководителя. А нужна яркая речь лидера, который скажет: худшее позади, и теперь нужно вместе быстро двигаться вперед. (Это свое «худшее позади» не раз вспоминал, когда в августе грянул дефолт, и мы, власть, смачно плюхнулись не в лужу — в море издевок, презрения и глумления.)

Вскоре еще раз попал пальцем в небо. Начиная со второй половины 1996 года, в первую очередь усилиями помощников президента Батурина, Краснова и Сатарова, мы продвигали идею повышения эффективности государственного управления. К началу 1998-го она скукожилась до плана административной реформы. 21 марта в субботу собрались обсудить окончательный вариант проекта административной реформы. Материал всем понравился. Я предложил: «Давайте, публикуя проект, сразу скажем, что начнется реформа не сейчас, а только после думских и президентских выборов, то есть в 2000-м. Потому что административная реформа сейчас — гарантия того, что весь госаппарат работу бросит и начнет заниматься самообороной кресел. А у нас впереди последний год, когда можно относительно спокойно работать».

Вот не помню, как на меня в этот момент смотрели Юмашев и Дьяченко — они-то, конечно, знали, как «спокойно» будет уже через день.

В понедельник 23 марта ехал на планерку у Юмашева, когда какой-то разгильдяй зацепил мой служебный Audi на виадуке Кутузовского проспекта над будущим Третьим («Лужковским») транспортным кольцом. Пока дождался подменной машины, прошло много времени, на оперативку я безнадежно опоздал и поехал к себе на Старую площадь.

Только вошел в кабинет — звонок по АТС-1: Виктория Митина, заместитель руководителя АП, отвечавшая за развитие местного самоуправления и прославившаяся сказанной сразу после назначения фразой «Я была с президентом во все его критические дни», натуралистически созвучной рекламному слогану гигиенических прокладок.

Вопрос для человека, ничего не подозревавшего был, что называется, «на засыпку»:

— Евгений Вадимович, как же мы теперь будем жить?

— Не понял, Виктория Александровна.

Нужно заметить, что с ней мне мало приходилось общаться, и я, мне казалось, был последним человеком в АП, с кем ее тянуло бы обсуждать экзистенциальные проблемы.

— А-а, вы ничего не знаете? Ааа, вас же не было. Нас сейчас собрал Борис Николаевич и объявил об отставке Черномырдина[324]!

— А кто вместо?

— Кириенко из Минтопэнерго[325].

Повесив трубку, подумал, как же нелепы были мои слова «у нас впереди последний спокойный год». А ведь догадывался же…

Незадолго до того ко мне, как всегда, «почти вбежал» Березовский. Тоже, как всегда, отказавшись от церемониального чая, без обиняков выстрелил:

— Черномырдина надо снимать. Он больше не тянет.

И уставился, ожидая реакцию. Адекватно отреагировать было трудно: совсем недавно Ельцин сказал: «На выборы в 2000 году я не пойду… Правительство Черномырдина нужно сохранить на следующий год… Я внутренне определился с преемником». Из этого ясно следовало, в чью пользу определился президент — Черномырдин.

И все последние месяцы Березовский демонстративно «нес в массы» идею: Черномырдин — наследник. Порой он повторял это так некстати, но настойчиво, что, казалось, его цель — утопить явного фаворита. Но его СМИ работали на Черномырдина и против других возможных претендентов, его бизнес развивался благодаря поддержке премьера.

И вдруг — такой внезапный поворот. Я промямлил что-то невнятное и, проводив стремительного гостя, стал думать.

Могло быть два варианта:

а) Ельцин, а скорее — его ближний круг, решил, что стране нужен новый курс и новый перспективный лидер;

б) надвигается экономический шторм, и Черномырдина решено вывести из-под удара, чтобы в нужный момент вернуть в качестве спасителя Отечества — отличная стартовая позиция для кандидата в президенты[326].

В первом случае в премьерское кресло сядет масштабный и авторитетный политик.

Во втором — кто-нибудь, с кем можно связать надежды, но и кого не жалко положить на жертвенный алтарь.

Теперь ситуация прояснилась — надвигается шторм. Черномырдину предстоял отчет перед Думой, и можно не сомневаться, что там ему будет нелегко. Стало понятно, почему как раз в те дни, когда ко мне забежал Березовский, Кириенко удостоился аудиенции у Ельцина, вызвавшей тогда недоумение: не по чину…

Предположение косвенно подтвердилось на встрече с Ельциным. На вопрос, нужно ли кадровикам АП помочь молодому премьеру в формировании команды (у нас была проделана немалая работа по подготовке кадрового резерва), президент отчужденно ответил: «Не надо. Пусть сам». Несколько позднее Кириенко предоставили право вести экономическую политику без согласования с АП. На первый взгляд — жест доверия. А приглядись пристальнее — фигура отмежевания.

Кириенко предстояло воевать почти в одиночку. Утверждение его кандидатуры в Государственной думе растянулось на целый месяц — драгоценное время, которого и так в обрез, таяло в парламентских баталиях. Предложенная им программа была по обстоятельствам антикризисной и в первую очередь отвечала на вопрос, как нормализовать государственные финансы. Они к тому моменту уже не «пели романсы», а заходились в предсмертном хрипе. Отток по разным оценкам составил от 2,5 до 7,5 миллиардов долларов. Денежная система пошла вразнос: процентные ставки по ценным бумагам росли, а курс рубля сильно упал. Обслуживание скрытого в ГКО и ОФЗ долга требовало все больше денег.

У Кириенко было немного способов выправить ситуацию: девальвировать рубль, обесценив государственные долги и обязательства; сократить расходы бюджета, урезав надежды всех, питавшихся от этого пирога: учителей и военных, чиновников и пенсионеров; значительно увеличить поступления в бюджет.

На девальвацию Кириенко не пошел, боясь коллапса банковской системы (обслуживать свои валютные долги не смогли бы многие частные банки, а других тогда, можно сказать, и не было) и неизбежной крайне отрицательной реакции Международного валютного фонда, от которого чаяли нового транша. Вскоре стало очевидно, сколь пагубна оказалась эта нерешительность…

Сократить бюджет не дала Дума, которая «сочетала приятное с полезным»: торпедировала президентского избранника и витийствовала «в защиту народных интересов». Кириенко пошел на крайний вариант, предложив депутатам переложить всю ответственность на него и предоставив ему специальные экономические полномочия. Но и это предложение отвергли. Правительство осталось без программы действий, связанное вдобавок по рукам и ногам.

И доходы увеличить не удалось. Снова сорвался аукцион по «Роснефти», цены на нефть замерли на уровне 10–11 долларов за баррель, крупнейшие мировые рейтинговые агентства понизили рейтинг России почти до «мусорного» уровня, по стране покатился вал социальных протестов и забастовок.

Кириенко попытался перейти к ставшему впоследствии модным «ручному управлению» — выжиманию денег из конкретных бизнесов, в том числе из «Газпрома». Это стало открытием еще одного фронта: полагаться на участие бизнеса в институциональном наполнении бюджетного