Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Затем мистер Уэллер, подойдя к буфету, расплатился и положил сдачу в свой боковой карман. Снова отправившись на тюремный двор, они нашли мистера Пикквика и Джингля, занятых весьма серьезным разговором. Великий человек не обращал ни малейшего внимания на толпу, собравшуюся на площадке тюремного двора. Толпа между тем была чрезвычайно разнообразна и вполне достойна наблюдений ученого мужа.

— Очень хорошо, — сказал мистер Пикквик, когда Самуэль и Троттер появились на площадке, — вы станете теперь заботиться о поправлении своего здоровья, и больше покамест не думайте ни о чем. Вы дадите мне знать, когда вам можно будет приняться за дело, и мы еще потолкуем об этом. Ступайте теперь в свою комнату. Вы слишком слабы, утомлены, и не можете оставаться дольше на этом месте.

Мистер Альфред Джингль, не обнаруживая больше ни малейших признаков своего прежнего воодушевления и притворной веселости, сделал своему благодетелю низкий поклон и тихонько поплелся к своему жилищу, сказав наперед Иову, чтобы тот остался покамест на дворе в обществе мистера Уэллера.

— Интересная тут сцена, Самуэль, не правда ли? — сказал мистер Пикквик, озираясь вокруг себя с добродушным видом.

— Очень интересная, сэр, — отвечал мистер Уэллер. — Такие чудеса повторяются не слишком часто, — добавил он, обращаясь к самому себе. — Готов биться об заклад, что у этого Джингля навернулись слезы на глаза.

Площадка, где стоял теперь мистер Пикквик, была с одной стороны ограждена глухой стеной, с другой той частью тюремного замка, которая обращена была на Павловский собор. Разнообразная, пестрая толпа переходила с одного места на другое или сидела там и сям в более или менее интересных позах. Все это были долговые арестанты, и большая часть их дожидалась здесь окончательного решения своих дел в коммерческом банкротском суде. Некоторые имели чрезвычайно жалкий и оборванный вид; другие щеголяли в чистом белье и модных костюмах; но все без исключения слонялись, стояли или сидели таким образом, что ни у кого, по-видимому, не было определенной мысли на уме.

Из тюремных окон, обращенных на площадку, выставлялись также весьма многие лица: одни вступали в шумный разговор со своими знакомцами внизу; другие перекидывались мячами с некоторыми из ловких игроков; иные с любопытством следили за движениями игроков и наблюдали за мальчишками, подававшими мячи. Женщины, в засаленных передниках и грязных башмаках беспрестанно проходили через двор на кухню, устроенную в отдаленном углу тюрьмы; дети визжали, барахтались, играли, плакали, смеялись. Повсюду был шум и гвалт, за исключением одного только места на дворе, где лежал труп арестанта, умершего накануне.

— Не хотите ли, сэр, заглянуть в свистящую лавочку? — спросил Иов Троттер.

— Во что?

— В свистящую лавочку, сэр, — повторил Троттер.

— Что это такое? Не знаете ли вы, Самуэль? — спросил мистер Пикквик.

— Не знаю. Это, должно быть, лавчонка, где продают птиц, — сказал мистер Уэллер.

— О, нет, совсем не то! — перебил мистер Троттер. — В свистящей лавочке, сэр, продают джин для арестантов.

И затем мистер Иов Троттер объяснил в коротких словах, что закон строго запрещает, под опасением тяжкого наказания, проносить эти спиртные напитки в долговые тюрьмы; но так как здесь всегда бывают джентльмены и леди, предпочитающие этот сорт крепительной влаги всем виноградным напиткам, то некоторые сострадательные тюремщики, за условленную плату, позволяют, для общей пользы, двум или трем арестантам производить тайным образом контрабандную торговлю этим запрещенным товаром.

— И этот план введен постепенно во все долговые тюрьмы, — продолжал мистер Троттер. — Выгода здесь обоюдная и для тюремщиков, и для арестантов, производящих эту торговлю. Но ежели джин или ром попадают сюда каким-нибудь другим непозволительным путем, мимо свистящей лавочки, тюремщики немедленно ловят контрабандиста и доносят об этом начальству, за что и получают надлежащее вознаграждение, как лица, ревностно исполняющие свой долг.

— Значит — и волки сыты, и овцы целы? — заметил Самуэль.

— Точно так, мистер Уэллер.

— Но разве никогда не бывает ревизии со стороны начальства? — спросил мистер Пикквик.

— Бывает, сэр, как не бывать? Только тюремщики знают об этом заранее и передают пароль свистунам, чтобы они распорядились упрятать подальше запрещенный товар. Таким образом, ревизор может искать и свистать, сколько ему угодно; ни лысого беса не поймает.

— Все это, стало быть, хорошо устроено, — сказал мистер Пикквик.

— Очень хорошо.

Иов постучался в дверь свистящей лавочки, и когда они вошли, джентльмен с косматыми волосами тотчас же запер ее на крюк, и потом, взглянув на своих посетителей, широко открыл рот и оскалил зубы. Самуэль и мистер Троттер тоже со своей стороны нашли приличным показать зубы. Мистер Пикквик улыбнулся, и улыбка не сходила с его уст до окончания этого визита.

Вполне довольный таким безмолвным выражением участия к своему промыслу, косматый джентльмен вынул из-под кровати огромный плетеный кувшин с живительной влагой и налил три рюмки джина, которым и воспользовались, к своему удовольствию, Иов Троттер и мистер Самуэль Уэллер.

— Не угодно ли еще? — спросил свистящий джентльмен.

— Нет, довольно, — отвечал Троттер.

Мистер Пикквик заплатил деньги, дверь отворилась, и они вышли. Косматый джентльмен бросил дружеский взгляд на мистера Рокера, который в эту самую минуту проходил мимо.

От свистящей лавочки мистер Пикквик отправился осматривать все галереи пяти этажей, прошелся по всем лестницам и еще раз обозрел весь двор. По исследованиям его оказалось, что все тюремные жители и каждый поодиночке, совмещали в себе более или менее те же общие черты, которые он заметил в Смангле, Мивинсе, священнике, мяснике, конокраде, и так далее. Везде одна и та же грязь, один и тот же шум и гвалт, одна общая характерность в каждом углу и закоулке. Беспокойство и волнение замечалось повсюду, и шумные толпы бродили взад и вперед, без цели, без намерения, без мысли, как тени в тревожном сне.

— Теперь я довольно насмотрелся, — сказал мистер Пикквик, бросаясь на софу в своей маленькой комнате. — Голова моя идет кругом от всех этих сцен. С этой поры я буду арестантом в своей собственной комнате.

И мистер Пикквик вполне остался верен этому плану. Целых три месяца просидел он взаперти в своей тюремной квартире и только по ночам изредка выходил подышать чистым воздухом в ту пору, когда все другие арестанты спали или оставались в своих комнатах за карточными столами. Мало-помалу здоровье его начало слабеть от неудобств затворнической жизни; но ни часто возобновлявшиеся просьбы Перкера и его друзей, ни беспрестанные увещания мистера Самуэла Уэллера не могли изменить ни на волос твердой решимости великого человека.

Глава XLVI. Трогательная и одновременно юмористическая сцена, задуманная и выполненная господами Додсоном и Фоггом

В один прекрасный вечер, в конце июля, извозчичий кабриолет, неизвестно под каким номером, быстро катился по той самой улице, где некогда производил свои глубокомысленные исследования знаменитый президент Пикквикского клуба. В кабриолете, кроме кучера, занимавшего свое обыкновенное место, сидели две особы женского пола и один джентльмен, затиснутый в середину между ними. Обе леди были, казалось, одержимы беспокойным духом противоречия и досады, тогда как джентльмен, пасмурный и угрюмый, носил на своей физиономии очевидные следы душевного волнения. В настоящую минуту джентльмен и его спутницы давали противоречащие приказания кучеру, клонившиеся, впрочем, к одному и тому же пункту, чтобы он, кучер, остановился у ворот жилища миссис Бардль. Эти ворота, по единодушному уверению дам, окрашены были желтой краской, между тем как спутник их утверждал упорно, что ворота, калитка и подъезд у миссис Бардль определенно имеют зеленый цвет. Спор был жаркий и живой.

— Остановитесь у зеленых ворот, кучер, — сказал угрюмый джентльмен.

— Ах, что это за урод! — воскликнула одна из брюзгливых леди. — Говори ему, что хочешь, он заладил себе одно и то же. Извозчик!

— Что прикажете?

— Остановитесь у дома с желтыми воротами.

Не зная, кого слушать, кучер удержал лошадь на всем ходу и остановился.

— Ну, так где же мы пристанем? — спросил кучер. — Порешите это между собою.

Спор возобновился с новым ожесточением и силой. Пользуясь этим досугом, кучер филантропически ласкал своего коня нахлесткой по голове и ушам.

— A время все идет да идет, — сказала наконец одна из брюзгливых леди. — Ведь вам же приказано остановиться у желтых ворот: что вы не слушаетесь, извозчик?

Отдохнувший рысак стрелой примчался к желтым воротам, произведя такой шум, «как будто мы приехали в своем собственном экипаже», как заметила брюзгливая леди торжествующим тоном. Но когда кучер принялся высаживать своих пассажиров, в нижнем окне одного из домов с красными воротами выставилась маленькая круглая головка мастера Томаса Бардля, единственного детища знаменитой вдовы.