Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Прошу, не упорствуй в своём отказе, упражняясь в софизмах на тему: по отношению к достойному человеку ради достойного прошлого единственно достойно – совершить ещё один недостойный поступок. Подумай, что ты говоришь. Не делай из прошлого, которое ты, по всей вероятности, ценишь, памятника моей глупости и бессилию. Но зло – справедливая награда человеку, не научившему тебя вести себя достойно, тем более что он брался за это. Мне такое прошлое не нужно.

Ты пишешь, что твоё участие в моём приезде в США не может быть нейтральным. Собственно, почему? У меня нет особого интереса встречаться с тобой. Свои дела я могу делать и без твоей помощи. Как я уже написала, я бы не отказалась от некоторого участия, скажем, совета, но если для тебя это трудно, то Господь с тобой, в этом нет острой необходимости.

Я не пишу тебе о своих личных переживаниях… планах, поскольку могу делиться ими только с друзьями. Оснований же считать тебя своим другом у меня, увы, нет. Но уверяю, что хочу посетить США не ради тебя, прошлых воспоминаний, томимая робкой надеждой и т. п., а ради будущего, в котором тебе нет места рядом ни в качестве мужа, ни в качестве любовника. Надеюсь, тебе это приятно слышать (читать). Так что за нейтральностью моего предыдущего письма не стоит ничего. Оно и в самом деле нейтрально. Лишь его неожиданность после долгого перерыва может вызвать некоторое напряжение.

Я выпустила тебя на свободу. Не случайно упустила, а сознательно выпустила.

Ты можешь оценить это со своих «новых» позиций?

Рина

Здравствуй, Рина!

Прости, что заставил тебя напоминать о долгах. Ты абсолютно права – я обязан тебе очень многим. Я сделаю всё, что могу, чтобы помочь тебе. Сегодня я послал запрос в советский консулат для получения бланка приглашения. Если будет какая задержка, то только из-за них. Но я буду их теребить.

Фотографии твоих работ я покажу местным галерейщикам, но я хочу тебя предупредить, что в основном картины рассматриваются здесь как капиталовложение, и известность имени значит очень много. Посему, если ты сможешь представить экзотическую биографию, чтобы привлечь первое внимание, или чего ещё, это может помочь. Главное – это найти галерейщика, который поверит, что на твоих работах можно хорошо заработать. Выставиться в галереях несложно – сложно продать то, что выставлено, а для этого нужна фундаментальная и умелая реклама. Но возможности в Америке неограниченные, так что при всех сложностях, которые тебе там понять трудно, у тебя есть реальные шансы на успех.

Мой телефон Звони, если что. Мою жену зовут Карен.

Дай знать, нужно ли тебе что-либо ещё, например, лекарства.

Ну, вот и всё для начала.

Удачи тебе и здоровья.

Б.

Через неделю мы идём с Каренькой в ресторан «Замок», где была наша свадьба аж целых два года назад. Время от времени я слушаю твою запись, сделанную в день свадьбы, и глазам становится мокро. Свидимся ли когда? Хочется. Ты – доказательство моего прошлого, и твои письма – моя зыбкая, но прекрасная связь с ним. Незаменимость старых друзей в том, что с ними можно вспоминать былое. Общее прошлое – это фундаментальная основа глубины общения.

Рина прислала мне гневное, но вполне достойное, хоть и нарочито корыстное письмо, где напоминает мне о моём долге. Со стыдом и омерзением к себе вспоминаю период развода с Риной. Она рвалась ко мне, а я бегал от неё, боясь, что я не устою перед её силой и желанием быть со мной. Помню, вскоре после того как мы разошлись, я увидел её в окне, подходящую к моему дому, и я так испугался её возможной истерики, её жажды меня и собственной слабости быть порабощённым жалостью, что я выбежал из квартиры, слыша её, поднимающуюся по лестнице, и затаился на лестничной площадке выше этажом. Она позвонила в дверь, и родители открыли и впустили её. А я бросился вниз, выбежал из дома и с улицы позвонил родителям, чтобы удостовериться, что она уже ушла, прежде чем осмелился вернуться. Позорище! Я никогда не решался быть с ней словесно нежным, оставляя это только для движений ебли. Я так никогда и не сказал, что люблю её, – потому что я всегда хотел иной женщины. Я никогда не сказал ей ни единого комплимента, а она так заслуженно хотела их услышать. Она, лёжа обнажённой, часто привлекала моё внимание, указывая на своё тело: «Посмотри, не правда ли, трогательная линия?» Только сейчас мне мелькнуло, что это её любимое по отношению к телу слово несёт и прямой смысл: «трогать».

Она была мудра, желая не замужества, а поддержания близости и страсти. Я же вбил себе в голову, что женитьба – мой непременный долг. Когда мы с Риной вышли из ЗАГСа, я долго не мог найти ключи от машины, и была неловкая задержка стояния у машины, пока я шарил в карманах. Когда мы наконец уселись в машину, я решил посмотреть на наши штампованные браком паспорта. Удостоверившись, что у Рины фамилия изменена на мою, я раскрыл свой и увидел, что там, где должен был стоять штамп, была пустая страница: мне забыли его поставить. Я благородно рванулся обратно в ЗАГС, и мне шлёпнули печать. Бог дал мне шанс передумать, а я им не воспользовался.

Рина имела неисчислимые возможности отомстить мне, начиная с простейшего неразрешения на мой выезд и требования части квартиры и кончая многим, что месть могла напридумать. Но она была исключительно благородной по отношению ко мне.

Через два месяца после нашей кривоносой свадьбы я заболел гриппом и лежал с высокой температурой. Вызвал врача. Участковым оказалась Наташа, только что закончившая институт, красивая, стройная, нежная, на которую я как-то наткнулся в поликлинике. Рина стояла рядом без косметики, привычная, надоевшая, неуклюжая. А тут сладкая красавица ощупывает мне живот прохладными длинными пальцами. Мне стало жутко, что вот какую женщину я всегда хотел, а теперь повязался с постыдным компромиссом. Всё взбунтовалось во мне. И я почувствовал себя мгновенно выздоровевшим.

После ухода врачующей мечты я сказал Рине, что не хочу быть женатым на ней, и она, ошеломлённая, ушла, накрасив прежде губы перед зеркалом. Я вскочил с кровати и прыгал от ощущения распахнувшейся свободы.

Выписываться я пришёл в поликлинику в выходном французском костюме, на два размера больше моего. Я его купил по случаю в «Гостином Дворе», где других размеров не было. Брюки топорщились на талии, затянутые ремнём. А пиджак, хороший в плечах, висел балахоном на талии. Я был последний пациент в очереди. Наташу поджидал муж, с которым она, по слухам, собиралась разводиться. На приёме я предложил ей пойти вместе в музей, на что она неопределённо согласилась. Но когда я позвонил ей через несколько дней, чтобы договориться о встрече, она отказалась. Больше я её не видел, но мой развод продолжал идти своим болезненным, но прекрасным чередом.

Я перевёл Карен письмо Рины и, так сказать, семейным советом порешили, что я сделаю ей вызов. Пусть поживёт в Нью-Йорке у своих многочисленных приятелей: я даже не должен встречаться с ней. И совесть моя будет спокойна. Так что если ты её увидишь, то дай ей знать, что я ей сделаю вызов. Я ей об этом написал, но это не значит, что письмо дойдёт.

Я по-прежнему ищу работу, ибо ищу не лишь бы что, а то, что хочу. А пока денежные запасы тают. Пора сделать деньги, чтобы к старости, которая, увы, не за столь высокими горами, не быть от них зависимыми.

Чуть было не взяли меня на продажу «Макинтошей», но в последний момент они нашли человека с компьютерным образованием. Мне дали серию тестов, и я их все провалил, с одной стороны, из-за медлительности соображения, с другой стороны, из-за неизбывной непонятности английского языка. Но я не унываю, а рассылаю резюме и якшаюсь с «полезными» людьми. Но по большому счёту, я всё думаю о жестокости наказания божьего – добывать хлеб в поте лица своего: мало было ему наказать нас смертью. Мечтаю сидеть у компьютера и никуда не двигаться, а жизнь толкает меня в необходимость суеты. Вся надежда на мою жёнушку, ангелицу-хранительницу, которая почти через год станет дизайнером и предложила взять меня на содержание. То есть цикл закруглится – сейчас я содержу её, а потом она будет содержать меня, хотя слово «содержание» и неприятное.

Цикличность событий в моей жизни непоколебимо уверила меня, что жизнь развивается по предначертанному плану, издавна именуемому судьбой. Ничего случайно не происходит. Случайность – это лишь материалистический термин для описания вмешательства Божия. Все события чудесным способом вписываются в нечто гармоничное, что, увы, не всегда оказывается прекрасным, но всегда подчинено некой цели, суть которой нам неведома, но существование которой мы с какого-то момента нашей жизни начинаем чётко ощущать. Всё происходит по некой причине, и пока мы её не называем – мы правы.

Я продолжаю пописывать, но всё не собраться с мудрыми мыслями. И задумался я над такой ситуацией: вот писатель написал роман – все признали его замечательным. Но критика, восхищаясь им, постоянно твердит: «Посмотрим, каково будет следующее произведение. Будет ли оно сильнее, чем это, или, по меньшей мере, такой же силы?»