Перекресток одиночества 4 (СИ) - Михайлов Дем

— Эх… А бункер?

— Да не знаем мы пока! — рявкнул не выдержавший Сергей, уже сидящий рядом с печкой — Филя! Дров подбрось едрить твою! Я обрывков с карманами натащил — может документы в них какие или еще что. А в рюкзаках что?

— Да мусор считай один померзлый…

— Тащи сюда! Отогреем все это добро и осмотрим. Охотник… ты ведь копать собрался?

— Да — кивнул я, в то время как вездеход тяжело разворачивался на месте, вспарывая снег и дробя торосы.

— А может протараним сугроб?

Поднимаясь с кресла, я покачал головой и тихо пояснил:

— Окажись я здесь — первым делом постарался бы зарыться поглубже в снег. Затем начал бы копать проход к занесенным воротам. Думаю, кто-то из этих несчастных наверняка поступил точно так же.

— Эх… — слушающий меня Филимон жалостливо вздохнул — Беда-то какая…

— А если их убили? — спросил молчавший до этого радист, сидящий у своей аппаратуры — Кости мало о чем скажут, если на них следов нет от ножа там или от пули.

— Расклад может быть любым — я пожал плечами и кивнул на разложенные на полу обрывки и какие-то уцелевшие вещи — Но раз их рюкзаки и сумки остались здесь же, я ставлю на мороз и хищников, а не на других людей.

— Согласен — буркнул Сергей, показывая всем лежащий на ладони нож — Финка! С наборной рукоятью. Вещь! Такую в снегу бросать не станут. Людишки тут либо померзли, либо хищники их подрали. Охотник прав — они просто не сумели попасть в убежище. Или их не пустили…

— Нет смысла гадать на снежной пыли — проворчал я, поднимая свой рюкзак и вешая на специальный крюк — Тут копать надо. Как докопаемся — так и узнаем.

Сняв с держателей лопату с короткой ручкой, я отнес ее к двери, после чего полез к потолочному люку, намереваясь поднять и раздвинуть антенну, попутно поясняя наши следующие действия:

— Копать будем по очереди мы с Сергеем по очереди и без всякой спешки. Касьян Кондратович — нам нужна связь с Бункером. Расскажем о не слишком хорошем открытии, заодно еще раз поработаем ретранслятором. Через часа два хотелось бы похлебки с медвежьим мясом.

Убедившись, что все роли распределены и поняты, я кивнул и разблокировал люк. Не обращая внимания на ударивший в лицо ледяной ветер, я принялся сбивать лед с лебедочного механизма, одновременно прикидывая масштаб предстоящих работ. В принципе расстояние до ворот невелико — вернее до имеющейся в них узкой двери. И если она не заперта, то все разом становится куда проще. А если заперта… что ж… тогда я постучу. Не ответят — постучу еще раз или даже десять. Выжду часик. А затем без малейших колебаний выдерну эту дверь ко всем чертям с помощью вездехода…

Я человек вежливый. Если пошлете меня куда подальше — я уйду. Но глухое молчание — знак смерти. И значит можно не церемониться…

Глава 4

Мрачные находки. Ледяная нора, тоска и плач безмолвный. Стальная дверь и рык дракона.

В своих предположениях я не ошибся.

Приходившие сюда люди, поняв, что их никто не встречает, не торопились сдаваться. Они продолжали бороться, неся в сердцах еще не угасшую надежду. Чуть передохнув, потоптавшись в снежной целине, они приходили к одной и той же мысли, после чего подыскивали из своих пожитков наиболее подходящий инструмент и начинали вгрызаться в снег. Сначала им тогда, как и нам сейчас, встречался снег сыпучий, еще не слежавшийся, легко отбрасываемый назад, на миг, повисающий белым облачком и тотчас уносимый злым ветром. Они продолжали и продолжали копать, уходя так глубоко, насколько хватало сил и упорности — а этот запас у каждого был свой. Тут все как в жизни или в воде — каждый барахтается так долго, как может. Хотя там в нормальной жизни может быть кто-то бы и помог утопающему… но здесь помочь было некому. Сюда приходили поодиночке. И в одиночестве сталкивались со всем спектром чувств — обреченность, тоска, бессильная злоба… Но при этом они продолжали копать снег — таков уж склад ума привыкших не сдаваться сидельцев.

Кому-то сил хватило всего на три метра, другие ушли глубже.

Человеческие кости начали попадаться почти сразу, заодно наглядно показывая почти археологический срез человеческого упорства. А заодно показался и срез того, кто и насколько глубоко способен учуять желанную добычу и проникнуть за ней в снежную толщу. Хотя тут ничего нового я для себя не открыл. Сначала под лезвие лопаты попадались такие же кости как и там снаружи — лишь малая их часть не несла на себе повреждений, тогда как остальные были расплющены и разгрызены. Тут поработали снежные медведи, сумевшие унюхать возможно еще не заледенелое мясо или придя за оживившейся стаей червей.

Но как только я продвинулся еще на три метра глубже и наткнулся на каменную стену ведущего внутрь достаточно узкого прохода, снег стал куда плотнее, а полностью целых костей и разбросанных вещей прибавилось в разы. Я продолжил копать и находок прибавилось — достаточно длинная серия уцелевших пещерок, где нашел четыре полностью целых человеческих костяка, лежащих практически на одной линии. Черви аккуратно сожрали плоть, сдвинув только мелкие кости. Поэтому я, проползая мимо, возвращаясь чтобы вытащить снег, мог хорошо разглядеть тела и даже понять, как они провели последние мгновения своей жизни.

Лежащий навзничь костяк при жизни наверняка был очень высоким мужчиной. Под завалившимся набок черепом лежит пока нетронутая мной черная издырявленная сумка. Кости рук лежат на реберной клетке, ноги вытянуты и сомкнуты. Человек копал пока мог. А когда выдохся или надломился морально, что неудивительно, учитывая более чем преклонный возраст и окружающее пространство, предпочел улечься как положено и погрузиться в вечный сон.

Женский скелет в позе эмбриона. Она в шаге от того высокого. На теле клочки длинной синей юбки, на ступнях вполне целые резиновые сапожки совсем невеликого размера. Из голенищ торчат нити какого-то утеплителя. Руки прижаты к груди, лицо уткнуто в снег, а сверху на костях набросано тряпье — она укрылась чем могла в попытке согреться.

Два сидящих бок о бок скелета. Один уже развалился, а другой, сжатый снежными объятиями, буквально набитый снежной массой, продолжал сидеть рядом с упавшим товарищем. Наполовину вросший в снег череп направлен глазницами в ту сторону, где находится молчащий бункер Старого Капитана. Рядом бесформенная куча рюкзака, а между ног стоит пустая стеклянная бутылка. Рядом лежит алюминиевая кружка с обмотанной зеленой изолентой ручкой.

Благодаря найденным пустотам, я сэкономил немало сил и времени. Я лишь немного расширил их вверх, чтобы можно было спокойно стоять на коленях и иметь пространство для замаха, после чего продолжил работать в ровном щадящем темпе. Я не знал, что ждет там впереди и предпочел экономию сил. Почувствовав легкую усталость, подавил желание вернуться в теплое пространство вездехода и остался здесь, усевшись напротив вросших в стену обглоданных скелетов. Свинтив крышку термоса, налил себе горячего питья, привычно вытащил из кармана куртки сверток с тонко нарезанным несоленым салом и принялся трапезничать в свете ровно горящего светильника. Лампу выдал Замок. И я не удержался от горького смешка, когда осмотрел выданную с таким пиететом ценную вещь и понял ее назначение. Светильник, представляющий собой прозрачный стеклянный куб с синеватым отливом размером с два кулака. Одним углом куб закреплен на стальной ножке с острым концом. Активируется крохотным рычажком на одной из граней — кто бы сомневался. Горит ровным мягким светом, регулировки яркости освещения нет. Садовый светильник — вот что это такое. Таких полно и на нашей планете, где они чаще всего снабжены солнечными панелями и воткнуты острыми ножками в грунт рядом с дорожками на даче. У нас их принцип работы иной, но предназначение то же самое — дарить успокаивающий снег и отгонять пугающую тьму.

Частично стянув капюшон, я расстегнул верхнюю пуговицу, позволяя скопившемуся под одеждой горячему влажному воздуху выйти наружу. Прислонившись затылком к старому слежавшемуся снегу, я затих, с нескрываемой радостью ощущая как быстро в тренированное тело приходят новые силы.