Третейский судья - Ольга Лаврова

Марголина умолкает, она до слез расстроена, и Пал Палыч дает ей передышку. Томин открывает было рот, Пал Палыч жестом притормаживает его на десяток секунд и потом только делает разрешающий знак.

— Из дела непонятно, как получилось, что вас задержали. Сколько вы находились в квартире? — спрашивает Томин.

— Минут пятнадцать… Не помню. И вдруг нагрянула милиция.

— Тут сказано: «анонимный телефонный звонок об убийстве».

— Десять лет гадаю, кто позвонил. Кто меня подставил?

— Допустим, убийца, — продолжает Томин. — Значит, он знал, что вы придете к Веронике.

— Невозможно.

— Напротив, только так можно строить какую-то версию.

— Я сейчас объясню. Никто не знал. Я решила к ней поехать вдруг. Позвонила. Она не подошла. Но я все равно поехала, у меня были ключи, я могла без нее зайти и поесть… Стала отпирать, оказалось, дверь открыта. Когда вошла, она уже была мертвая… но не совсем еще холодная… Я не сразу сообразила, что с ней. А когда поняла, как-то очумела. Собрала с подзеркальника коробочки. Села и стала реветь. И тут меня замели.

— Что-нибудь исчезло из квартиры? Не проверяли? — спрашивает Знаменский.

— Кто знает, что у нее было. Рвутся ниточки, не завязываются.

— По наркотикам Вероника поддерживала какие-то контакты? — пытается что-то выудить Знаменский.

— Все шло через меня.

— У вашей подруги наверняка не было других мужчин? — вступает Томин.

— Абсолютно наверняка.

— А если тем не менее предположить, что ее убил Олег? — подхватывает Знаменский. — По какой-то неведомой причине?

— Зачем человеку убивать самое дорогое?

— А чем он занимался? — интересуется Томин.

— Не знаю, она не говорила.

— Может быть, все-таки опознаете его?

— Нет.

Тем допрос и кончается, и сразу кто-то набегает со своими проблемами, трезвонят телефоны, друзьям не дают словом перемолвиться, пока они не выходят из министерства.

— Паша, ты ей веришь?

— Что не убивала? Пожалуй, как ни странно… По-моему, пришло время сесть и подумать. На кислороде.

— Давай, — соглашается Томин.

Знаменский звонит по мобильнику:

— Мать, я к тебе еду. И еще тут сыщик из Интерпола просится. Что купить?.. Так. Так. Ясно, — и обращается к Томину: — Шесть пунктов. А говорят, думать надо на пустой желудок.

— Ну-у, зачем так мучиться?

Они садятся в машину и отъезжают — до ближайшего магазина. В машине Томин спрашивает:

— Почему в Москве деревья не поливают? В Париже вода уж, наверно, не дешевле.

— Ох, Саша, тебя удивляет только это? — отзывается Пал Палыч.

Когда делают покупки, подходит бравый преуспевающий человек: бывший следователь Зыков, который когда-то работал со Знаменским на Петровке.

— Знаменский! — восклицает он. — Сколько лет, сколько зим! И Томин! Где трудишься? — спрашивает он последнего.

— За рубежом.

— Хвалю. А ты, Пал Палыч?

— В министерстве.

— Да брось! Как ты можешь? Коррупция, развал и прочее. С твоими-то принципами!

— А ты, я слыхал, ушел в охранную структуру. Новых русских друг от друга охраняешь. За большую, надо думать, зарплату. Тоже мне принципиальность! — Знаменский равнодушно отворачивается от собеседника, но тот берет его за локоть:

— Знаменский, не ругайся. Мы друзья.

— Зачем тебе моя дружба?

— Для самоуважения… — как-то не вполне понятно возражает Зыков.

На даче, поужинав, друзья сидят в саду. Из дома доносится стук печатной машинки.

— Маргарита Николаевна стучит?

— Статью куда-то. «Некоторые вопросы теории Бехтерева о психических эпидемиях на материале финансовых пирамид».

— Ишь ты! По малограмотности я и не выговорю, — прибедняется Томин.

— Ладно, хватит бездельничать. Я еще не знаю твоих кладбищенских похождений.

— Короткая повесть, Паша. В могиле, на которую ходит господин Янов, похоронена его мать. Он сам сказал тамошней тетке. В книге регистрации тоже значится, что хоронил сын. Но записан сын как Коваль Олег Иванович.

— Очень хорошо. Дальше.

— Дальше я двинул в архив адресного бюро и проверил там этого сына. Получил сведения, где он был прописан. Там имел удовольствие найти старую домовую книгу, и в ней их двое: Майкова и Коваль. Про Коваля есть отметка, что работал на Севере, была броня на площадь. Повесть окончена.

— Ты не копал дальше? — не верит Пал Палыч.

— Копал, да попусту. Дом сломали, жильцов поместили в переселенческий фонд. Оттуда они порознь выезжали в новые квартиры. И тут след Коваля исчез, он квартиры не получал.

— Стало быть, Коваль Олег Иванович, — повторяет Знаменский.

Вторгается телефон.

— Мобильник — бич нашего времени, — говорит Пал Палыч. — Слушаю… То есть исповедь умирающего? Не поеду… Во-первых, не верю, что он умирает, это уже было. Во-вторых, я в общем знаю, что он скажет, это не имеет доказательственной силы… Нет, в таких случаях приглашают священника, а не следователя. Всего доброго.

Разъединившись, оборачивается к Томину:

— Канделаки тоже добыл кое-что в психиатрическом интернате. Янов, он же — как мы установили — Коваль посещает там некоего Хомутова. И даже очень хочет взять его к себе. Фамилия тебе ничего не говорит?

— Н-нет.

— А Любовь Хомутова, у которой сын дурачок?

— Погоди… — начинает вспоминать Томин. — Было дело о наркоторговле…

— И изготовлении наркотиков, — подсказывает Пал Палыч.

Томин вскакивает:

— Хомутова! Они захватили пеньковую фабрику и вместо веревок гнали наркоту?

— Ну да!

— Незабываемое дело! Меня тогда Мордвинов со своими Мордятами собирался расстрелять. О, сладкие воспоминания!.. Но Янов — Коваль? Паша, неужели тот главарь? Не найденный?!

— Думаю, да. Мы знали, что он есть, но его никто не назвал. Только один раз перехватили в тюрьме записку от Хомутовой: «Показания на Олега не давать». Помнишь?

— Точно, на Олега. Выходит, Янов — это Коваль, а Коваль — тот наркоделец? — Томин сцепляет указательные пальцы, словно замыкая цепочку.

— Иначе на кой шут ему сумасшедший Хомутов? — ставит точку Знаменский.

— Слушай, до чего же земля круглая! — радуется Томин. — Как мы тогда бились, а через десять лет сам в руки плывет!

— Это еще не все, Саша, — подливает масла в огонь Знаменский. — Янов ходит грустить к дому Вероники. Подруга явно узнала фотографию и тоже называет его «Олег».

— Олег! — повторяет Томин.

— Если мы примем, что подруга не убивала, но что Веронику задушил кто-то свой, к кому она питала полное доверие. Если сопоставим, что Янов — Коваль на следующий день после убийства выехал за границу. То опять встает вопрос: не сотворил ли он это злодейство? Хотя, похоже, и любил.

— Что-нибудь между ними произошло. Мог убить. Ты вспомни, как тогда жестоко расчищали рынок, как физически истребляли конкурентов. Это персонаж с такими клыками!..

…В церкви народу перед вечерней службой еще немного. Человек в подряснике зажигает лампады на солее.

Коваль покупает и ставит три свечи за упокой. Долго стоит, глядя на дрожащие огоньки.

Идет священник. Кто-то суется к нему: «Батюшка, благословите». Настроение у всех мирное, умиленное.

Коваль делает движение наперерез священнику, и прихожане расступаются, потому что от этого человека ощутимо пахнет бедой, грехом. А может быть, и серой.

— Я хочу исповедаться, — говорит он.

Время неурочное, но батюшка чувствует, что отказать нельзя.

— Идемте.

Они подходят к аналою с Евангелием и крестом. Священник произносит уставные начальные фразы, склоняется к Ковалю и ждет, когда тот заговорит. Через некоторое время пробует ему помочь:

— Расскажите, что на душе.

Коваль не в силах начать. Пытается, но не в силах.

— Не могу. Простите, в следующий раз.

Священник с сожалением смотрит на него и вдруг, будто что-то разглядев скрытое, произносит тревожно:

— У вас мало времени.

Полчаса спустя Коваль входит в гостиницу.

Тут его ждут: один из телохранителей, дежуривший в вестибюле, делает знак другому, а тот докладывает сидящему спиной в стороне Ландышеву. Все трое направляются за Ковалем.

Ландышев, несколько «согревшийся», в последующей встрече нагличает, упивается возможностью постращать Коваля, но при всем том невольно робеет перед сильным и непонятным ему человеком.

Громко стучит он в дверь и вваливается, не дожидаясь приглашения.

— Назрела необходимость поговорить, — объясняет развязно и садится в кресло.

Коваль стоя наблюдает за ним с некоторым любопытством.

— Мне передали, многоуважаемый наш судья, что вы требуете новые документы. О том, видите ли, как мы платим страховку другим клиентам.

— Хочу убедиться, что фирма честно работает. Чтобы понимать контекст спора с Авдеевым.