Я - Степан Разин - Валерий Строкин

- Батька! - окликнул меня Фрол Минаев, - вон Прозоровский-старший стоит - может возьмём князя, покатаем?!

Казаки рассмеялись, и струг повернул к берегу.

- Опять будут приставать с пушками и переписью! - проворчал Черноярец.

- А мы его - в воду!

Казаки рассмеялись громче и злее.

- Когда-нибудь мы их всех загоним в воду, - пообещал я. - Пей, робята!

Молча осушили чарки.

- А когда загоним, атаман? - спросил Василий Ус.

- Скоро - не отсиживаться мы едем на Дон.

- Пора московских бояр тряхнуть! - бросил Фёдор Шелудяк. - А начинать надо с Астрахани и Царицына.

- Наливай чарки, робята! - скомандовал я. - Начнём, Фёдор, с Астрахани.

- Гей - сарынь на кичку! - гаркнули казаки, и лихой казачий клич пошёл гулять по реке, пугая чаек.

Вот и берег. У воеводы злое, нахмуренное лицо. Я тронул царевну за рукав и ласково сказал:

- Иди, милая, в шатёр - негоже, чтобы на тебя мозолил глаза князь. Якушка, проводи царевну под навес.

Глаза есаула недобро загорелись, и рука сама легла на рукоять украшенного каменьями пистоля. Ох, не любят казаки мою царевну, считают, что околдовала атамана, иссушила ему сердце. Смотри, мол, наш атаман, сколько красоток вокруг! Бери, все твои - каждый день будем водить новых наложниц, но негоже менять своих ближних есаулов на любовь этой маленькой шамаханской ведьмы, которая ненавидит и нас, и тебя...

Струг ткнулся в берег.

- Здорово, Иван Семёнович! Гуляешь? Говорят, стены крепостные начал ремонтировать - не поздно ли? Кого боишься?

- Людей воровских много вокруг города! - Прозоровский был не в духе.

Я поднял чарку:

- Прошу на струг, Иван Семёнович - не побрезгуй вина шамахского, добытого казацкой удалью.

Воевода смело взошёл на струг. Я поднёс ему чарку. Его глаза впились в мою шубу.

- Здрав будь, Степан Тимофеевич! - Прозоровский осушил кубок, обтёр усы, протянул пустую посуду. - Хорошее вино.

- Прикажу принести тебе бочонок такого же.

- Благодарю, - Прозоровский протянул руку и нежно погладил рукав моей шубы.

- Замёрз, атаман?

- Ветер на реке колючий - знобит, - я повёл плечами.

Леско Черкашенин вновь наполнил нам кубки.

- Ладная у тебя шуба, Степан Тимофеевич. Добрая шуба.

- Не у меня одного - у князя Львова не хуже.

- Услужил князю Семёну.

- Так ведь князь аж в море выехал меня встретить! - меня начали раздражать речи Прозоровского.

Я чувствовал, куда он клонит и уже жалел, что пригласил его на струг глазами Прозоровский примерял шубу на себя.

- Подари мне её, Степан Тимофеевич - на что она тебе?! - сказал князь и его хитрые и злые глазки впились в меня.

- Она и мне вроде нужна.

- Прогуляешь ты её, пропьёшь - сгинет она у тебя в Черкасске! - воевода вновь тронул рукав шубу. - Мне она впору и по сану.

Я громко рассмеялся:

- Сан у неё один - кто саблей возьмёт! Прости, воевода - не могу сделать тебе такого подарка.

Прозоровский поднял чарку и медленно её осушил. Из-за края чарки показалось злое и жестокое лицо, высокий лоб прорезали упрямые складки.

- Подари, атаман - глядишь, и переписи никакой не надо будет составлять! - воевода прищурил глазки. - Тебе ведь важно, что я за грамотку в Москву отпишу, что в ней будет для государя о тебе - добро али худо?

Моя правая рука сама легла на алый пояс в том месте, где из него торчала рукоятка пистоля. На струг опустилась тишина. Злобные глазки Прозоровского вдруг стали бледными и забегали по стругу в поисках поддержки, но везде натыкались на угрожающие казачьи ухмылки.

- Хорошие речи говоришь, боярин! Леско!

- Я здесь, атаман!

- Сними шубу - жарко что-то стало в ней.

Глаза Прозоровского ожили - он решил, что гроза миновала, но зря - для воеводы всё было впереди. Черкашенин убрал шубу с моих плеч.

- Отдай её князю - холодно ему рядом со мной.

Леско, кривляясь, протянул Прозоровскому шубу. Руки воеводы алчно вцепились в меха. Князь прижал шубу к груди и на губах появилась победная, торжествующая улыбка.

- Разойдёмся по мировому, Степан Тимофеевич! - руки погладили мех. Ладная шуба... Спасибо тебе за подарок!

- Да уж! - я зло расссмеялся. Иди, Иван Семёнович - не гоже с таким подарком по речке кататься.

- А, может - ещё чарку? - воевода кивнул на бочонок. - Хорошее у тебя вино.

- Да там, наверное, уж ничего не осталось. Пришлю я тебе бочонок, коли обещал - дома подарок мой обмоешь.

Князь Прозоровский перекинул шубу через плечо и заторопился к сходням.

- Смотри, чтобы шуба в пору была - жаркая она, опалить может! - бросил я в спину воеводе.

Воевода хрипло рассмеялся и сошёл на берег.

- Сука! С атамана шубу снял! - Леско сплюнул в воду.

- А говорят, что это мы разбойнички! - подхватил Фрол Минаев.

В струге рассмеялись.

- Ничего, робята - придёт срок и мы этих разбойничков пошарпаем, вернём долги! Дорого обойдётся шуба князю!

- Всё вспомнится! - кивнул Леско.

- Наливай чарки! Выпьем, казаки, за казацкую удаль, за казацкую славу, за свободный казацкий род! За волю!

- Ура! - грянули хором есаулы и вскинули чарки вверх.

* * *

Астраханский горожанин подал на моего казака жалобу, что тот снасильничал его жёнку. Собрали казачий круг. Вывели насильника казака-молодца: широкоплеч, статен, тёмная поволока синих глаз. Такому и насильничать не надо - любая жёнка полюбит. Смотрит на меня гордо, свободно, смело - чувствует, что атаман поможет и защитит. На голове красная запорожская шапка, лихо заломленная на бок, украшенная золотой диадемой. В ухе блестит золотая серьга, синий кафтан расшит серебряными нитями и перехвачен алым кушаком, из-под которого торчит рукоять другого пистоля и блестящая, отполированная и ничем не украшенная рукоять простой сабли. Улыбаясь, он нагло посматривал на слезливого горожанина-жалобщика.

- Что ж ты, молодец, чужую жёнку опозорил? Или по согласию было?

Казак ухмыльнулся:

- А пёс его знает, батька-атаман - пьян был, не ведаю.

- Он ко мне в дом силой ввалился, когда меня не было, - подал голос горожанин.

- Так ли было?! - спросил я, нахмурившись.

Казак пожал плечами:

- Я ведь сказал - пьян был, не ведаю.

Он подмигнул мне.

- Худо, что не ведаешь - обидел, унизил человека, который верит нам, верит в казачью справедливость. Ведь обещали не трогать простых людей! Они такие же, как и мы - на обед батоги, на ужин - ослопья. С утра до вечера спину гнут на бояр-батюшек, да на монахов с патриархом.

- Каюсь, батько - больше не буду! - молодец повёл плечами и с улыбкой оглядел казачий круг.

- Хорошая у вас справедливость, - бросил горожанин. - А мне сказали, Степан Тимофеевич, что ты за народ стоишь?!

Казак снял с папахи диадему.

- Эй, астраханец, лови! - он кинул её горожанину. - В расчёте?