Раскол русской Церкви в середине XVII в. - А. Крамер

Так подталкивали русских греки, а вот что писали русскому царю подлежащие освобождению славяне: "Когда воздвигнет господь бог крестоносную десницу твою на басурман, — обращались в 1710 году к Петру сербские патриоты, — не забудь и нас, малейших, приглашением царским и милованием своим, да и мы потщимся службою своею за своего православного царя". <…> Петр немало сделал для пропаганды этих идей. В <его> грамоте черногорцам 3 марта 1711 года говорилось: "Мы себе иной славы не желаем, токмо да возможем тамошные народы християнския от тиранства поганского избавити, православныя церкви паки украсити и животворящий крест возвысити. Итако, наконец, еще будем единокупно, кийждо по своей возможности трудитися и за веру воевати, то имя Христово вящше прославится, а погани Магомета наследницы будут прогнаны в старое их отечество, в пески и степи аравийския». В послании на греческом языке, адресованном всем христианам Османской империи, он призывает их браться за оружие и пишет: «Мы прославим друг друга нашим оружием, ибо пришло указание от бога и то, что я пишу вам, вы примите в единении с богом. И объединимся против врага, и опояшем себя шпагой, начнем войну, прославим царство наше, ибо ради освобождения вашего я иду на муки. Я хочу, чтобы вы помогли мне, и господь воздаст на благо вам всем и вы найдете в стране моей почет и милосердие"»! 110, с. 215–216].

Это — на бумаге; а вот что было на деле: «Все дело о подданстве Валахии России и совместном их действии против Крыма и потом турок, как известно, потерпело неудачу. Два похода русских в Крым при Софье не имели успеха <что, вероятно, и было основной причиной падения Софьи>; катастрофой окончился потом и прутский поход Петра. <Петр, планируя поход, рассчитывал на обещанную ему помощь православных подданных султана воинами, лошадьми, провизией, фуражом и — главное — разведданными, не получил ничего, был окружен, при недостатке всего этого и в очень невыгодной позиции, втрое большей турецкой армией, и избег плена и был выпущен из окружения на позорных условиях только благодаря тому, что удалось подкупить турецкого главнокомандующего — яркий пример внутреннего разложения империи Османов>. Но, несмотря на неудачный исход этих кампаний, предпринятых, между прочим, под влиянием побуждений, исходивших с православнаго востока и имевших конечною целию его освобождение от турецкаго ига, для всех теперь стало очевидным, что русский царь, раз вступив в открытую борьбу с турками, <…> тем самым фактически принял на себя <…> новую обязанность, на которую, впрочем уже давно ему указывали с востока, именно — <…> силою оружия возвратить православным народам свободу и независимость, уничтожив господство над ними турок. И другая не менее важная задача в это уже время возложена была на русских <…>. К наследию Великаго Константина <то есть к Константинополю> протягивают руки и латиняне <то есть Габсбурги>, отнимая у турок <на деле и успешно> область за областью. <…> Задача русских состоит не только в том, чтобы освободить православный восток от господства турок, но и предупредить захват православных стран со стороны латинян и других иноверцев, — православны.": восток всегда должен оставаться православным и в православных руках» [7, с. 379–380]. А достаточно сильны, чтобы попытаться осуществить это, были в XVII–XIX вв. только русские руки.

Ни в одной из многочисленных русско-турецких войн в XVII–XX веках православные подданные султанов не оказали русским войскам, сражавшимся под лозунгом их «освобождения от магометанского ига», сколько-нибудь существенной помощи, хотя, несомненно, могли оказать — провизией, фуражом, телегами, лошадьми (в основном, тяглыми, но отчасти и боевыми), разведкой и, в какой-то степени, воинским контингентом. Было бы чрезвычайно интересно попытаться разобраться в причинах этого несомненного факта, но это явно вышло бы за границы темы предлежащей читателю книги. Отмечу только кстати, что когда в 1-й мiровой войне Россия с крайним напряжением всех своих сил (оказавшимся, в результате, для нее непосильным) пыталась продвинуться к той же цели — созданию всеправославной Империи — , сербы и румыны очень слабо помогли (или даже, скорее, своей слабой помощью, наоборот, помешали) ей бороться против «латинян» (Габсбургов), а болгары даже воевали против нее.

Это свидетельствуют сотни мемуаристов и авторов дневников — участников многочисленных русско-турецких войн. Например, 12.07.1877 мемуарист отметил: «Хозяин, зажиточный румын, у которого показана была для штаба квартира всем вместе, не хотел нас пускать. Каковы наши союзники! Говорят, что когда собирались войска на Дунае, то часто видели, как неизвестная рука поджигала в поле на левом берегу костры, служившие, по всей вероятности, сигналами для турок. <…14.07:> Мы, кажется, были в полном заблуждении на счет средств Болгарии. <…> Все думали, что это край бедный, разоренный, не могущий дать никаких средств для существования армии; а между тем везде видны многочисленные стада, а на дворах прошлогодние запасы сена; в России редко в каких местностях можно найти такое обилие первых для жизни потребностей, да и народ вовсе не смотрит угнетенным; напротив, довольно бойкий и смышленый. <…> К нам расположения не выказывает. Все это подметили и наши солдатики» [118, с. 230, 232]. Подобных наблюдений — множество.

Все это подметили не только наши, но и турецкие солдатики, и все это принимало в расчет их командование. Так, 25.08.1877 турецкий главнокомандующий говорил (по-немецки) русскому офицеру-парламентеру: "Неужели вы думаете, что болгары вам будут благодарны? или что сербы теперь благодарны? Я знаю дело хорошо. Я знаю, что сербы стреляли в русских". Затем он доказывал, что болгары неспособны к восстанию, что и сербы не воинственны, что толка от них не будет» [129, с. 151]. В 1877 г. турецкое командование, действительно, по многолетнему опыту войн против России «знало дело хорошо».

Таким образом, царь Алексей Михайлович, вероятно, ошибался в оценке военной силы Османов и размера и качества помощи, которую можно было получить, в войне против них, от их подданных — христиан. Но он знал, конечно, что положение России и Турецкой империи в отношении взаимо-иноверных подданных симметрично. Османы оккупировали и пытались (с очень небольшим успехом, в основном, на территории Боснии) исламизовать православные страны, которые стремились «освободить от притеснителей» (на деле — подчинить себе) русские цари, а русские цари военной силой господствовали над многочисленным воинственным и вполне боеспособным мусульманским населением Крымского, Казанского и Астраханского ханств и южного Урала, которое они пытались (с еще меньшим успехом), христианизовать, которое желало освободиться от московской оккупации ничуть не меньше, чем боеспособные только на письме греки, валахи, сербы и болгары — от турецкой, и которое только и ждало малейшего движения турецких армий в их сторону, чтобы поднять восстание на огромной территории в тылу русских войск (см. с. 63). Таким образом, решиться начать осуществление своей внешнеполитической программы было для него делом большого риска и немалой смелости. И он на это решился, начав в 1673 г. войну с султаном, несмотря на то, что из 6 войн, веденных его отцом и им (4 против Польши и 2 против Швеции;, 5 кончились для России неудачно, и только одна (против Польши в 1654–1655 гг.) завершилась большим успехом, да и то лишь потому, что был правильно выбран момент похода: лучшие польские войска воевали на другом фронте против одновременно напавших шведов. Войну 1673 г. окончил «безполезным Бахчисарайским перемирием» [31, с. 161] его сын Федор в 1681 г.

Таким образом, из 68 лет (1613–1681) Россия воевала 30, и все эти войны она вела: 1) с вышеуказанной дальней целью; 2) имея у себя в тылу «готовую взорваться мину» в виде мусульманского населения Казанской и Астраханской областей и Оренбургского края, постоянно удерживавших большие русские гарнизоны. При такой внешней политике и «внутреннем отягощении», конечно, ее финансы были перенапряжены. Так, с 1631 по 1681 гг. «вооруженные силы, лежавшие на плечах казны, возросли почти в 2,5 раза.<…> Стоимость армии возросла больше, чем втрое. <…> Значительно больше половины всего тяглаго населения отдано было служилым людям <то есть дворянам> за их обязанность оборонять страну от внешних врагов» [31, с. 278, 299]. «В середине XVII века из 115 тысяч человек (не считая иррегулярных частей казаков, татар, калмыков и т. д.) более трех четвертей, 76 % составляли полки пехоты и конницы "нового строя" < обученные и возглавленные очень высоко оплачиваемыми офицерами-иностранцами>» [110, с.96]. Ежегодный денежный доход Русского государства в середине XVII в. не превышал 1 милл. р.; Котошихин определял его в 1660-е годы в 1.311.000. р.; не менее половины этих денег шла на военные нужды; «платежные силы народа, очевидно, напряжены были до переистощения» [31, с. 303–304]. И именно в эти годы русские цари тратили денег на милостынесбирателей-греков больше, чем когда-либо раньше или позже; это было подготовкой выполнения вышеописанной грандиозной внешнеполитической программы. Смелость, с которой царь Алексей Михайлович решился начать ее выполнение, несомненна.