Подорожники - Владимир Марченко

Думаю интенсивно всеми органами, а вдруг на дороге найду как – нибудь нечаянно рублей три или два. Банку взял, иду за хлебом. Про сон забыл свой. Иду себе, под ноги старательно взираю глазами. Стал от дома, где телефон на стене нарисован, к магазину торопиться, дорогу переходить. Перехожу. Пацан какой-то рядом шёл спокойно. Вдруг его не стало. За меня забежал зачем-то. Чего, думаю, нашёл? Вот эта машина с фанеркой за стеклом, поделённой на четыре квадрата. Как ухнет она колесом в асфальтовую колею. Брызги выше банка, наверно, взвихрились. Жду тряпочку. Не видать же ничего. А пацан наперёд слышу, забежал, что-то промчалось за спиной. Пацан весь сухой, а у меня и передняя часть мокрая и задняя замоченная до самых калош.

Так вот вышло, это мокрое моё дело. Не поверил предупреждению во сне. Как водолаз. Захожу за хлебом, подаю банку. «Не видишь что ли, – залил шары, нету пива ещё». Протёр глаза. Точно. Сел на лавку. Жду. А сам потихоньку думаю про себя. Снам верить надо, а то ведь талдычили в школе, что это пережитки. На солнце встал, сохну постепенно. Поворачиваюсь. С пенсии обязательно куплю толкователь снов. Должно хватить.

СЕЛЬСКАЯ ФОТОГРАФИЯ

С оказией добрался до одного райцентра степной части нашего края. Побродил по центральной улице, полюбовался мощной архитектурой Сбербанка, почитал рекламные вывески и, незная, куда себя деть (был ранний час и все нужные мне учреждения ещё готовились к рабочему дню) забрёл в первую попавшую дверь. Это оказалась сельская фотография, где хозяйничал суетливый полутрезвый дедок с клокастой рыжей бородёнкой. Его весь курносый носик усеяли крупные веснушки. Поговорили о качестве материалов, о ценах на химикаты.

Когда-то в детстве мне дядя Григорий подарил фотокамеру, которая заряжалась пластинчатыми кассетами шесть на девять. Это тёмное дело мне было знакомо. Нашу беседу прервала милая особа. Она вихрем ворвалась в крохотный зальчик, швырнула на стол перед дедком фотографии, и с места в карьер понесла, что называется.

– Что это? Я не похожу на себя. Всё лицо мне исказил. Буду жаловаться в суд – дедок взял фотокарточки, посмотрел, подслеповато щуря голубенькие поросячьи глазки, втянул головёнку в плечи. Я тоже сунул нос, как говорится, не в своё дело. Фотки были резкими, тональными. У нас в Липецке не в каждой фотографии можно получить такую доброкачественную фотоминиатюру. …Я тоже пожал плечами. А женщина продолжала свой словесный напор:

– Мне вчера подруги сказали, что тут я выгляжу, как настоящая алкашка, а я – красивая. Мне все говорили, что я вылитая Любовь Орлова. – Суетясь, женщина достала старый замусоленный паспорт, перевернула разбухшие страницы. В самом деле, на большой фотке изображена миловидная девица с роскошной причёской. Взглянув на оригинал, глубоко задумался. Передо мной был совсем другой человек. Терпкий запах духов с трудом перебивал аромат минувшего праздника. Дедок достал деньги, подал кричащей особе, а её паспорт отодвинул от себя.

– Извините, – сказал он. – Ваш тонкий художественный вкус не могу удовлетворить. Мой пятидесятилетний фотостаж бессилен.

– Эту фотографию ты делал, Ваня. И сейчас сделай такую же, а не пародию на живого человека. Если развелись, так можно и чо попало мастрячить. Ты смог из Нюрки актрису сделать. Видела её фотки, а мне мог бы и, как раньше, сделать? Что? Мстишь теперь. – Мне становилась понятной ситуация. Взял портфель и направился к выходу. Женщина выскочила, как будто за ней гнались тигры вместе с Запашными.

– Неужели, я так изменилась, ведь прошло каких-то четырнадцать лет. Издевается. Мог бы, и подретушировать, причёску сделать, губы оттенить. …Вставлю зубы. Как получу деньги, так и вставлю. Разучился фотографии делать, а раньше всё мог.

Женщина с каким-то жестоким выражением старческого лица рвала фотокарточки и бросала на снег.

– Не могла я так измениться. Бывшую жену не захотел узнать. В суде будем говорить. Ты у меня запоёшь…

СНЕГОВЕРТЬ

– Вот тебе и хрен с морковкой, – огорчённо проговорил Лёха Тишин, прыгая в снег с подножки самосвала. Он нервничал. Спешил. И чаще нас буксовал. Ни Степан Иванович Никодимов, Ни Георгий Сидорович Скирдин не упрекнули Тишина, вытягивая его автомобиль из сугроба. Мы спешили. На носу Новый год, а накануне командировки в Павловск за отремонтированными машинами, отвёз Лёшка свою Раечку в роддом.

Из почтовых отделений звонили домой, чтобы сообщить о буране, о дорогах, которые плохо чистят, что от села до села добираемся с большим трудом. Хотели узнать, как там Рая? Кого родила? Самый опытный из нас – дядя Жора. Попросил жену дозвониться до роддома. В очередной деревеньке нам сказали, что ураган порвал провода. Связи нет. Долго не будет.

– О! Погодка! – воскликнул тощенький Никодимов, становясь за скат грузовика. – После этого пробега, машины придётся опять гнать в ремонт. Откуда эта снеговерть на наши головы?

Серая пелена из несущегося снега давно скрыла чёрную стенку бора с правой стороны и полосатую от валков снегозадержания степь – слева. Мы – с надеждой смотрели в лицо пожилому Скирдину. Понимали, что бывал он и не в таких передрягах, может найти верный путь из ситуации, в которой оказались. Я думал, что надо добираться до ближней деревни. Или развернуться. Дорогу замело. Можно копать снег и медленно продвигаться вперёд.

– Что делать? – вопросил Никодимов, закуривая. Скирдин молчал. Понимал, что от его решения зависит наша жизнь. Каждый год не обходится без происшествий. Кто-то замёрз в степи, кого-то нашли в кабине угоревшим. Георгий Сидорович посмотрел на часы, на небо.

– Делать нечего. Если поедем, то сожжём бензин. Доберёмся ли до Кострово – никто не знает. В бору тише. Будем жечь костёр. Утром стихнет. Дорогу пробьют бульдозерами. Мы на трассе. Повезут почту, молоко. Мимо не проедут. – Говорил Скирдин медленно, задумчиво. Его слушали внимательно. Других предложений ни у кого не было.

– Сливаем воду? – спросил Никодимов. – Залезем в одну кабину…

– Надо пробиваться, – загорячился Тишин. – Вчетвером в одной кабине не уместимся. Придётся снимать шубы. Я – согласен копать до утра.

– Бульдозер придёт, а у нас горючего не хватит до заправки, – сказал Никодимов. – Сожжём ведь, буксуя. Есть у меня две канистры – НЗ. Это мелочь. Я согласен ночевать. …Родит она без тебя. Всем гаражом будем обмывать.

– Ненадо суетиться, Лёша. – Скирдин вытер платком мокрое лицо. – На курточку надень кожух. Простынешь.- Однажды было у нас такое. Из Рубцовки выехали, нормально. А потом разом. Накрыло. Заднего борта не видно передней машины. Что делать? Пришлось бросить. С углём ехали. Пошли пешком до Песчаного. Три километра брели по пояс в снегу. Вышли в степь. Полегче. А тут у нас большое расстояние. Километров тридцать с гаком… Лыжи надо.

Мело. На глазах автомобили заносило. Маленький, подвижный Скирдин ещё на целине водил автомобили по бездорожью. Подобные задержки в пути для него не в диковинку. Я – работал в дорожном участке на грейдере. В метели приходилось по суткам снег грести. Я вылезаю, иду в будку спать, на моё место садится напарник. Такие тоннели приходилось пробивать, что кабин не видно. Вызволяли застрявших, кормили, отогревали. Шурочка обижалась, что дома по неделям не ночевал.

Когда открылась «Сельхозхимия» – новая организация. Возникла перспектива получить КАМАЗ, предстояло всё лето возить перегной на поля. Надеялся на заработок и возможность начать строительство дома. Жили с родителями третий год. Жена не ладила с матерью. Ей казалось, что Шурочка всё делает не так, как указывала она. Я устал их мирить. Скопленные деньги на покупку цемента, уходили, как вода. И заработок у нас на двоих с женой был не велик. Отец болел. С фронта раны беспокоили. Мама работала на колхозном птичнике. Каждый месяц Шурочке требовалось купить то новые сапоги, то шапку, то кофту, как у подруги. Она стеснялась ходить на занятия в студенческих платьях. Иногда грустно говорила, что ученицы лучше одеваются, чем учителя.

Тишин донашивал солдатские галифе. Возвратившись с границы, женился и жил самостоятельно, арендуя домик у родственников. Я тоже хотел уйти, но мама – в слёзы, а отец обиделся. Пришлось остаться. А тут попала командировка. Машины нет. Временно работал токарем. Завгар Верёвкин предложил съездить за самосвалом. Не отказался. От него всё зависит. КАМАЗЫ поступят летом. До лета нужно доработать. …Были документы на право вождения большегрузного автомобиля. В армии два года работал. Вот завгар и переманил меня, знал, что после школы я не поступил в Сельхозинститут, а по совету отца, поработав на комбайне, окончил годичные курсы в училище механизации. В колхозе работы много, а хорошая техника – не всем. Получил измученный тракторок Т-4. Не старый, но загнанный, как лошадь. Человек выжал всё из него, и бросил. Ему другой дали, так как он племянники председателя.