Подорожники - Владимир Марченко

Вагоны сдвинулись. Колеса привычно принялись вращаться, пассажиры втянулись в вагонные парадные, проводницы щелкали замками дверей. Мелкий дождь чертил косые линии на стёклах, плевал в глаза сутулому человеку, и собакам, которые махали хвостами, вслед уходящему поезду. Ветров смотрел в окно на бездомных. Он так и не получил отпускных, а зарплату выдали только за месяц. Как будет платить за учёбу сына, пока не знал.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Пятый год подряд Ариадна Павловна Лебедева возвращается из санатория поездом. Как всегда, подъезжая к станции Камбарка, волнуется. Причины настоящей для волнения нет, но сдержать себя не может. Лебедева ехала, наполненная радостными силами и блестящими планами на последующую часть жизни. У неё было всё – квартира, машина, отличное воспитание и образование, был вполне нормальный муж, с которым она так и не могла поссориться со дня встречи и потом, после свадьбы. Он был внимательным, заботливым, честным и справедливым. Всё, что она готовила ему нравилось, о чем бы ни говорила, поддерживал её и помогал, если это требовалось. Никогда не психовал по поводу неумелой траты денег на пустяки или ненужные вещи, говоря, что у нас ещё миллион не заработанных, какие наши годы. Дочь была у них умница и красавица, учившаяся на пятёрки, занимающаяся музыкой и языками. Для полного счастья Ариадне Павловне не хватало какой-то малости, малости важной. По этой причине жизнь ей казалась такой пресной и скучной, что у неё разыгрывалась мигрень, и терялся аппетит. Врачи судорожно разводили руками, рекомендовали сменить обстановку, отправившись к морю или по путёвке в заграничное путешествие.

К станции Камбарка скорый поезд пришел в сумерках. Уставший и потный от дождя, стоял, подрагивая, словно старая лошадь после тяжкого труда. Женщина отложила вязание, посмотрела в мутное стекло окна, но, ничего не увидев, засуетилась, роняя с высоких колен клубки. Набросив на пологие плечи модный плащ-пальто из оранжевого ворсалана, выбежала в тамбур. Сквозь туманную дымку просматривались очертания вокзальчика, станционных построек. Пассажиры в шуршащих полиэтиленовых плащах и накидках несли сумки и детей, накапливаясь у спальных вагонов.

Лебедева стояла у пакгауза. Сияющими глазами смотрела на большие неровные буквы, выведенные на коричневой дощатой стене длинного склада. Несколько раз она повторила: «Я Таню люблю». Из её не старых глаз, смешиваясь с каплями дождя, спешили по щекам злые слезины. «Он всё ещё её любит. Поэтому и пишет на стенке каждый год. «В прошлую осень буквы были помельче, не такие чёткие», – прошептала Ариадна Павловна, входя в своё купе.

– Кто он? – спросила сухонькая старушка, поправляя клубки на столике.

– Кто ж его знает. Пять лет объясняется какой-то несносной Тане. Морочит голову парню.

– Вам-то, какая болесть?

– Нехорошо Татьяна делает. Может быть, она замужем, а он надеется, что его признание что-то изменит. Скорей всего, уехала, ведь написанное видно из окон вагонов.

Старушка открыла банку с варёной картошкой и купе окутали запахи укропа, лаврового листа и еще чего-то такого, что непременно связывается с детством.

Камбарка. 1970.

ГОРЬКОЕ СЧАСТЬЕ

Аркадий и Владимир уселись в кресла, щелкнули пряжками ремней и приготовились взлетать. Позади билетные хлопоты, шереметевские вокзалработницы и аэроюноши, требовавшие упаковывать кинокамеру, быстро вынимать ремень из брюк. Владимир поэтому и отстал от толпы пассажиров, психовал по поводу просвечивания портфеля, в котором фото и киноплёнки, но его успокаивали подковных дел мастерицы, заверяя, что фотоматериалы не попортятся.

Аркадий его нервно ждал в накопителе. Он летел к братьям и сёстрам. Двоюродным. С отцовыми братьями расстался во время войны, когда ему было четыре года. Разметала война белорусскую семью Курачей из деревни Заболотье Могилёвской области. В последнем детдоме Аркаше дали фамилию Константинов, так как он вспомнил имя отца.

А отец, партизанивший в отряде Антона Пакуша до прихода Красной армии, с другими бойцами был направлен в действующую армию. После войны Константин Яковлевич объездил все детские дома Белоруссии и Украины, спрашивая Аркашу Курача. Он будет в гитлеровской школе в Бобруйске, в которой готовили малолетних диверсантов, а в конце войны брали кровь для раненых офицеров. Бобруйск возьмут, а уцелевших детей отправят в детские дома. Аркадий получит фамилию Незнамов. Окончит ремесленное в Могилёве, приедет по распределению в Рубцовск. Станет набираться сварочного опыта на заводе сельского машиностроения. Через полгода пригласят в горвоенкомат. Бесплатно привезут на службу в солдатские ряды.

Внимательный замполит в конце службы заинтересуется судьбой солдата и разошлёт его фото в районные белорусские газеты. Так отыщутся родители солдата, но извещение о них придёт ему через два года. Получил раньше, но оно не успевало за ним. Аркадий отслужит, приедет на стройку Братской ГЭС. Построит там с товарищами солдатами запаса всё что нужно и вернётся на родной завод. Тут бы и получить ему информацию, но встретит Нину в столовой и женится.

Что делать в большом городе? Квартиру ждать? А где яблони сажать? Где морковку посеять? За городом? Молодая семья уедет в село Новоегорьевское, где Нина раньше росла и училась в школе.

В один из осенних солнечных дней сварщика Константинова вызовет Иван Иванович Жилин, директор МТС, покажет конверт с красной полосой – «Всесоюзный розыск». Спросит, дескать, чего натворил, говори сразу, помогу. Сварщик недоумевает. Особых грехов нет. Большой пакет разорвут руки директора. Выпорхнет бумажка. На крохотном листке адрес его родителей. Уволится сварщик-солдат. Помчится в родную Белоруссию. Произойдёт встреча с мамой, отцом и сестрой. А ещё узнает, что у него много братьев и сестёр. Двоюродных. …Жили одни в Минске, другие в Калининграде, а третьи на Дальнем Востоке работали. Аркадий и Нина начнут жить недалеко от родителей, в совхозе «Оресса». Так речку недальнюю называли. Придётся им вернуться на Алтай. Влажный белорусский климат окажется для Нины не подходящим.

Самолёт разбежался, развернулся. Сорвавшись, как с цепи, помчался, прикладывая все свои реактивные силы, чтобы одолеть земное притяжение. Владимир смотрел в круглое оконце, вспоминал недавние встречи с приятелями-литераторами, и совсем незнакомыми, приехавшими из разных городов, на Шукшинские чтения. С Сашкой Родионовым Вова нес несколько бутылок пива, чтобы освежить головы коллег. Тогда впервые увидел многих известнейших поэтов и прозаиков, в том числе и Валерия Золотухина, который сидел в легковой автомашине. …И не сдвинулся места, на пригласительный Вовкин жест, утолить жажду. Долго стояли и знакомились на крыльце гостиницы «Алтай», дышали утренним воздухом.

А Вова поехал в другую сторону. В аэропорту его ждал Аркадий Иванович. Десять лет он планировал поездку в Белоруссии, чтобы снять кинофильм и собрать материал для документальной повести о непростой судьбе знакомого, о белорусских партизанах, о большой семье Курачей. В соседней области жил когда-то его прадед Стефан Марченко, увезший семью по столыпинской путёвке в Змеиногорский уезд в сельцо Саввушку. Владимир знал, что в белорусской вёске нет родственников, но ему хотелось услышать родной язык деда, увидеть, как живут белорусы, опалённые войной и посыпанные чернобыльским пеплом.

Аркадий закрыл глаза, намереваясь подремать. Перед посадкой поели немного из буфетной кладовой, выпили по несколько граммов, припасённого из дома натурального продукта. Они летят в Москву, а потом в Калининград к двоюродным братьям, сёстрам и племянникам. Потом решили ехать в Минск поездом через границу с соседним государством, столицу которого расположили в белорусском городе Вильно, но назвали его по своему – Вильнюс. Кроме города Вильно подарили соседям и солидный кусок белорусской территории. Ничего не жалко для хороших соседей.

В Шереметево долго ждали рейс. Слонялись без дела по залам, пили фанту, читали газеты, сообщавшие о том, что делается на разрушенной чернобыльской атомной электростанции. Смотрели, как дымят, реактивными движками, взлетающие аэропланы, как падают на взлётные полосы, прилетающие воздушные суда.

Аркадий вновь увидел себя маленьким хлопчиком. Вот он убегает, заметив идущего за оградой огромного немецкого солдата. Аркаша в страхе мечется по двору, а потом вбегает в избу, бросается под печку, где зимой жил кнур – поросёнок. Следом за мальчиком вбегает рыжий бестолковый немец, кричит сидящей женщине с рёбёнком что-то о партизане. Евдокия Макаровна пытается объяснить, что это мальчик – киндер, а не партизан, но солдат яростно рвёт затвор автомата и стреляет очередью в тёмное пространство, под печью. Ни одна глупая пуля не задела малыша. Солдат вермахта суёт дрожащую конопатую руку в подпечек и за ножонку, вытягивает со страхом малыша, которого принял за партизана. Не найдя при нём ни взрывчатки, ни миномёта, уходит дальше, неся тёмным белорусом, которые едят сало с салом и спят на соломе, строгий порядок и цивилизацию.